Праздник на выезде
Манящая картинка на мгновение всплыла в воображении Алины, но тут же была изгнана прочь. Всему должно быть свое время и место. А место детям Алины и Глеба находилось где-то далеко-далеко в параллельной реальности. В той, где Алина никого не травила таблетками. И Рудаков поймет это, когда она признается. Только потом, не сейчас.
С трудом отыскав в подвале веник, Алина принялась сметать улики вместе с уничтоженными закусками. Все это время ее мучил один вопрос: чем можно заменить шарик? Может, на торт с цветными коржами? Нет, слишком мало времени. На хлопушку?
Глеб искал в интернете какой-нибудь магазинчик с праздничной атрибутикой неподалеку, но Мякиненов угораздило поселиться на самом отшибе этого мира. Да, ясен павлик, детей надо растить на природе. Но от их коттеджного поселка толкаться по пробкам еще минимум час!
– Ми готоф разорфать шар! – дверь подвала приоткрылась, и внутрь заглянул Лео Мякинен.
В потемках трудно было разобрать выражение его лица, да и в финской брани, которая последовала за появлением хозяина дома, Алина была не сильна, но она и без того сразу поняла: сюрприз испорчен. Потому что, как она ни старалась все убрать, розовое блестящее конфетти валялось повсюду, некоторые кусочки фольги даже застряли у нее в волосах.
– Простите, Лео! – Алина кинулась к нему. – Мы не хотели… Я не хотела… Я… Знаю, вы хотели сделать это торжественно, но… Я вас только прошу, вы не расстраивайтесь.
– Расстраифайтесь? Нет-нет! – Футболист замотал головой, и Алина заметила, что в его кофейных глазах блестят слезы. – Я… Мечтать дочка! Дефочка… О, май гад!
И он зарыдал как ребенок. Глеб даже начал успокаивать беднягу, ободряюще хлопая по спине. Это не помогло. – Лео повис у Глеба на шее, шмыгая и всхлипывая. Рудаков беспомощно вытаращил глаза, как бы без слов спрашивая у Алины, что ему делать с плачущим афрофинном, но она и сама понятия не имела, а потому просто развела руками.
– У меня три брат, – сообщил Лео Глебу куда-то в пиджак. – У отца четыре брат… У деда…
– Пять? – предположила Алина.
– Почему? – Лео удивленно отстранился от Рудакова, и тот с облегчением выдохнул. – Только дфа. И я очень, очень мечтать дочка! Вау… – Он вытащил из кармана платок и звучно высморкался. – Это есть самый хороший день нафсегда! Больше никакой футболист!
– Я вас поздравляю. – Глеб вытер с пиджака слезы будущего отца. – Но нам надо устроить сюрприз для Веты. У вас есть какая-нибудь… Цветная мука, например? Мы бы насыпали в шарик и лопнули.
– Нет, – опечалился Мякинен.
– Мука! Боже, Глеб, ты – гений! – Алину осенило.
Решение все это время находилось прямо здесь, под носом, на стеллажах, уставленных провиантом.
– Мне часто это говорят, – без ложной скромности ухмыльнулся Рудаков, но Алина его уже не слушала.
Она сбросила с садового столика, который без дела пылился в углу, всякое барахло, отыскала на полке большую пачку муки и пищевой краситель. Видно, Вета любила печь, и это спасло ситуацию.
– Вы, – Алина повернулась к Лео, – найдите мне шарик. Обычный новый шарик. Желательно непрозрачный. Чем темнее, тем лучше. Ты, – обратилась она к Глебу, – ищи большую миску. Я буду красить муку.
Что ни говори, а командная работа всегда приносит плоды. В особенности если у нее есть четкая цель, и цель эта – порадовать беременную женщину. И когда Алина смотрела, какой надеждой светится лицо Веты перед тем, как лопнуть заветный шарик, с каким старанием Лео Мякинен изображает удивление при виде облака розовой муки, она твердо пообещала себе, что когда-нибудь обязательно станет матерью. И еще – что обязательно устроит себе такую же гендер-пати. Только организаторов наймет таких, чтобы ничего не испортили.
– Ур-р-ра! – кричал Лео, обнимая свою жену.
– Ур-р-ра! – вторили ему гости, щелкая камерами смартфонов.
– А-а-а! – заорала вдруг Лиза, и все вокруг медленно расступились.
Будущая мамочка двойни схватилась за живот, неуклюже встала с насиженного дивана. Что-то хлюпнуло в тишине – и на пол полилась вода.
Глава 15
Катафалк Илоны Ивановны, вероятно, повидал на своем веку много смертей, но вот рождение новой жизни – вряд ли. Глеб же надеялся, что его знакомство с таинством появления человека произойдет не сегодня. Или, в идеале, вообще не произойдет.
Рудаков гнал в ближайшую клинику, сжимая мокрыми ладонями руль, и жалел, боже, как он жалел, что Илона Ивановна не поставила перегородку между передним сиденьем и отсеком для гробов. Ну почему среди десятков гостей не нашлось других желающих отвезти женщину в роддом? И почему вдруг Лиза вцепилась мертвой хваткой в Алину, умоляя не оставлять ее? Хорошо, что Настя согласилась поехать с ними. Плохо только, что она не села рядом с ним, ему ведь тоже требовалась поддержка.
Странно все это было. Ненормально как-то. Хотя чему удивляться? В последнее время жизнь Глеба перестала быть нормальной, нравилось ему это или нет.
– Откуда я знаю, какое у нее раскрытие, мам? – орала Алина в трубку телефона не столько от злости, сколько от боли: Лиза ни на секунду не отпускала ее руку.
Глеб вздохнул. Жалко, что нельзя зажмурить уши. С другой стороны, он вот вечно раздражался на своих родителей, но Алине-то не повезло явно больше. Мама- гинеколог – вот где кошмар! Нет, профессии-то, конечно, всякие нужны и важны, но какие же она байки с работы травит по вечерам за столом?
– Каждые две минуты, – отчитывалась Алина матери. – Да проверю я, сейчас проверю! Насть, не подвинешься? Давай мне сюда ее ноги… – За спиной Глеба раздалась подозрительная возня, и Лиза снова испустила рев белуги.
Да за что же Глебу такие мучения? Как бы так незаметно оторвать зеркало заднего вида и вышвырнуть к чертям собачьим в окно, чтобы не видеть всего, что творится сзади?
– Лежи, лежи, я тут! – приговаривала Алина. – Ни у кого нет перчаток?
Риторический вопрос.
– У меня антисептик есть, сойдет? – подала голос Настя.
Сзади что-то зачавкало, и в воздухе запахло спиртом. Интересно, а если выпить немного антисептика, то, наверное, не умрешь? Вряд ли ведь менты с алкотестерами станут тормозить катафалк.
– Да, нащупала шейку матки. – Алина не щадила чувств окружающих. Вот кому нужны эти подробности? Могла бы просто сказать «есть» или «орел в гнезде». Или какие там еще есть эвфемизмы для половых органов.
У Глеба всегда было живое воображение. Таков он, побочный эффект гениальности. И сейчас, вместо того чтобы видеть перед собой серую ленту дороги, он в красках представил, что Алина по локоть запустила руку туда, откуда берутся дети, и нащупывает шею младенца. Закуски, наспех проглоченные с утра, возмущенно заворочались в желудке. Глеб сглотнул и приоткрыл окно, стараясь унять тошноту.
– Так, у меня влезает два… Нет, три пальца… Дыши, Лиза, не переставай дышать…
Да-да, дыши, Рудаков. Глубже. Представь, что перегородка все-таки есть. Ты здесь один, солнечный день прекрасен. Вон светофор, вон рекламный щит с овощами. Чудно! Думай о тыквах всяких, кабачках… Стоп, младенцы – они же как кабачки. То есть вот такая вот огромная фиговина вылезет у нее прямооттуда?! Так, спокойно… Окно-то можно открыть и пошире.
– Что значит, суй глубже? Не хочу я… Твою мать… Да не тебе я! О’кей, прости, мам. Хорошо. О, четыре пальца! Черт… По ходу не все воды отошли. У кого-нибудь есть салфетки?
– У меня нет. – Настин голос звучал глухо. Кажется, и у нее поубавилось оптимизма. – Глеб, посмотри в бардачке!
– Может, сама? – Рудаков затормозил на светофоре и вытер тыльной стороной ладони мокрый лоб. Холодный пот аж в глаза стекал.
– Глеб! – хором рявкнули Алина и Настя.
Спелись… Будь проклята женская солидарность! Стараясь не оборачиваться и ненароком не зацепить боковым зрением то, что происходило сзади, Глеб торопливо выхватил из бардачка упаковку салфеток и поставил между передними сиденьями. Хрена с два он повернется туда, чтобы ее отдать!
О своем решении Глеб пожалел в ту же секунду. Потому что мимо него просунулась окровавленная рука Алины и… И прощайте, закуски.
Каким-то чудом Глеб успел выставить голову в окно, содрогаясь от рвотных позывов. Плюс в этом был лишь один – ему таки полегчало. Минусов оказалось больше. Во-первых, Алина с Настей по тошнотной инерции тоже стали давиться и кашлять. Во-вторых, водители соседних машин уставились на Глеба как на какого-то слабака. И только шофер черного ритуального автобуса, который притормозил в паре метров, опустил стекло и солидарно кивнул.
– Держись, новичок! – крикнул он Рудакову. – После десятого жмурика будет легче.
Едва лишь загорелся зеленый сигнал, Глеб вдавил в пол педаль газа. Он вообще давно не молился, но теперь лихорадочно вспоминал и Господа нашего, Иисуса Христа, и пречистую мать его, Деву Марию, и пресвятую Троицу, и всех святых.
– Я больше не буду грешить, – молился он одними губами. – Ну, постараюсь, по крайней мере. Очень. И свечку поставлю. И на Алинке женюсь. Обвенчаюсь. Только прошу тебя, Господи, не дай ей родить в этом бренном катафалке!
Глеб нащупал под футболкой крестик, стиснул его левой рукой так, что края впились в ладонь. И то ли иконка на приборной панели помогла, то ли там, наверху, удивились от неожиданности, услышав голос самой заблудшей из овец, но молитва сработала.
Никогда еще Глеб так не радовался при виде больницы. Затормозил у ворот – и гранитная глыба, что давила на его плечи, обратилась в пыль. Рудаков выскочил из машины, кинулся к спасительной будке охранника, радуясь каждому шагу по твердой земле.
– Пропустите! – Он забарабанил в стекло. – Скорее!
Но охранник, казалось, с понятием скорости не был знаком вообще. Медленно, будто издеваясь, он отложил кусок хлеба с салом, облизал, сволочь такая, каждый палец, а потом пододвинул к себе журнал.
– На вас выписан пропуск? Номер машины?
– Да нет у меня никакого пропуска! Срочно, пожалуйста…
Охранник неторопливо выглянул из своей будки.
– Куда уж тебе торопиться-то? Ладно, так и быть. – Он нехотя вздохнул.
– Пропустите?
– Ага. Только в морг сначала позвоню, уточню… Ты не волнуйся, у них там сейчас все равно очередь на выдачу. Фамилию только назови… Ну, забирать-то кого?
– Вы не понимаете. – Глеба снова окатило паникой. А вдруг она родит, пока он тут валандается с этим тормозом? Вдруг в машине уже все в крови, как после техасской резни бензопилой, и два орущих младенца… – Никого я не забираю! Мне привезти надо! Там женщина беременная!..
– Горе-то какое, – охранник сокрушенно покачал головой. – Но к нам так просто не возят… Это через коронеров надо было…
Глеб готов был уже расколотить проклятую будку к чертям и вытащить тупого охранника за грудки, но в эту самую секунду из катафалка донесся такой дикий крик, что птицы взметнулись с окрестных деревьев. Охранник изменился в лице и побелел, как главный корпус больницы. Больше у него никаких вопросов не возникло: бедолага молча нажал какую-то кнопку, и ворота послушно разъехались.
Как Глеб добрался до родильного корпуса, он уже не помнил. В себя смог прийти только много позже, после трех стаканов кофе из больничного автомата и большой шоколадки с орехами. Подышал свежим воздухом, отер лицо снегом, сходил в часовенку у крематория и поставил самую большую свечку.
Он бы с удовольствием сейчас поехал в Переделкино, чтобы напиться. Или, еще лучше, к маме. Обнял бы ее и попросил прощения за то, что из-за него она прошла через такой кошмар. Но Алина с Настей убежали за Лизой внутрь, и Глеб был вынужден в ожидании их слоняться вокруг корпуса, стараясь не слышать стонов и детского плача, что доносились оттуда. Дом ужасов – так бы Глеб окрестил это место.
– Твоя уже все? – К Глебу подошел, шатаясь, какой-то бледный мужик.
Рудаков сразу понял, что тот вернулся с родов. Этот оттиск страха на лице Глеб теперь не спутал бы ни с чем другим. Как отпечаток войны.
– Не знаю. – Глеб поежился и поднял воротник.
– А я отстрелялся. Она, в смысле, – мужик вытащил из кармана пачку сигарет и предложил коллеге по несчастью. Вообще-то Рудаков не курил, только в школе – и то больше из чувства противоречия, но сейчас отказаться не смог. – Двойня, представляешь? Мальчик и девочка.
– Поздравляю. – Глеб выпустил облако табачного дыма и закашлялся с непривычки.
– Хорошо хоть пропустил половину… В смысле, плохо. – Мужику явно надо было выговориться. – Просил ведь ее: сиди дома! Нет, поперлась к подружкам… – Новоиспеченный папаша крепко затянулся. – Повезло еще, что там нормальная девушка нашлась. Помогла, Лиза ее до последнего отпускать не хотела…
– Лиза? – вздрогнул Глеб. – Вы что, муж Лизы? В смысле… Это же я ее привез! Ну, с Алиной, с Настей…
– Да ладно! – Мужик впервые за весь разговор улыбнулся. – Братан, я у тебя в долгу! – И он сгреб Рудакова в охапку. Слишком много мужских объятий для одного дня, слишком много. – Слушай, Лиза сказала, вы праздниками занимаетесь?
– Ну, – навострил уши Глеб. Хоть какой-то бонус за пережитые страдания ему бы сейчас не помешал.
– Мой тесть устраивает ежегодный благотворительный показ мод. Так-то я на него работаю, и обычно он поручал организацию мне… – Мужик скривился. – Но Лизе же с мелкими помощь нужна. Возьму пару недель за свой счет. А показом вы займетесь. И тебе плюсик в копилку, и мне тесть голову не откусит… Я все равно планировал кого-то взять на аутсорс. Не против?
О, Глеб был не против. Только он подумал, что день испорчен так же безнадежно, как салон катафалка, – и вот, мучения вознаграждены. Надо будет чаще ставить в церкви свечи.
Федя – так звали счастливого отца – быстро ввел Рудакова в курс дела. Теперь-то, наученный горьким опытом, Глеб перво-наперво спросил про гонорар, и ответ ему понравился. Кто бы знал, что на благотворительность уходит едва ли не больше, чем на свадьбы! Пара таких модных показов – и все, миллион в кармане. А главное – Глеб вернет ее, свою девочку. Свою «ламбу».
Поэтому, когда Алина с Настей, взмыленные и растрепанные, вышли наконец из роддома, Рудаков аж насвистывал от радости, представляя, как ласково будет урчать мотор его малышки.
– Хорош свистеть, денег не будет, – мрачно произнесла Настя.
– Как раз будут, – пропел Глеб. – Миллион, миллион долларов США, – всплыла у него в памяти старая песенка.
Алина с Настей переглянулись.
– Пил, что ли? – спросила Белкина, только почему-то не у Глеба, а у Насти.
– Где взял только… – отозвалась та. – Блин, ему ж теперь за руль нельзя! А у меня руки до сих пор трясутся! Где тут, интересно, можно трубы перевязать?
Девушки были явно не в той кондиции, чтобы говорить о деле, и Рудаков быстро сообразил, как можно это исправить. Настю сплавить на такси домой, а Алину отвезти в Переделкино. Накормить по пути вкусным ужином, налить ей коньячку, потом устроить сеанс расслабляющего массажа, плавно переходящего в секс. Безопасный, само собой. И когда в ее хорошенькой головке не останется и следа от дурных воспоминаний, обсудить наконец благотворительный показ и завтрашнюю встречу с заказчиком.
Впрочем, как прекрасен бы ни был этот план, осуществить его не удалось. Алина слиняла первой.
– Завтра в десять! Адрес скину! – только и успел крикнуть Глеб вслед отъезжающему такси.
Настя последовала ее примеру, и Глебу пришлось коротать вечер в одиночестве. Заснуть он долго не мог – закрывал глаза и слышал стоны рожениц, – поэтому взялся за работу.
Отцом Лизы оказался известный модельер Жорж Коппола, он же – Егор Копылкин. Прежде Глеб особо модой не увлекался, но о скандальных выходках господина Копполы был наслышан сполна. Разбитая об колено камера репортера, брошенный в манекенщицу канделябр, расколотый вдребезги хрустальный приз, выданный конкуренту… Этот человек оставлял за собой внушительный след разрушений. Пожалуй, при желании трофеев его жестокости набралось бы на полноценный музей.
Чем больше новостных заметок о Копполе читал Глеб, тем меньше становилось его желание работать на этого демона от мира моды. И тем отчетливее он понимал: перепоручив организацию показа Глебу, Федя оказал услугу не ему, а себе.
Перед Рудаковым стояла дилемма. С одной стороны, проблем в его жизни хватало и без Копполы. С другой – деньги были нужны как воздух. Глеб и монетку подкидывал, и составлял таблицу с плюсами и минусами, и скачал на телефон приложение с магическим шаром, но правильного ответа так и не нашел. Даже во сне ему виделось, как он блуждает по какому-то лабиринту среди высоких кустов, но его постоянно отбрасывает в исходную точку.
Проснулся Рудаков с больной головой и на редкость отвратительным настроением.
– Пошлю его к черту, – решил он наконец. – Прямо так и скажу на встрече… – Глеб взялся за телефон и чуть не выронил его.
Девять тридцать! Через полчаса он должен был зайти в офис Копполы на Пушкинской! И только богу известно, что делает этот чокнутый дизайнер с опоздавшими.
– Алина! – крикнул Глеб, набрав Белкину по громкой связи и пытаясь параллельно влезть в штаны и почистить зубы. – Я не успею! Ты не забыла про встречу?
– Я уже на месте, – ответила она невозмутимо. – Приехала заранее.
– О господи… – Облегчение было мощным, аж от сердца отлегло. – Ты только аккуратно с ним, – Глеб выплюнул остатки зубной пасты. – Откажи ему помягче…
– Зачем?! Такой крупный заказ!
– Но он же псих! Слышишь? Ты близко к нему не подходи и следи, чтобы ничего острого, колющего, режущего…
– Что?! – в трубке зашуршало. – Глеб, плохо слышно! Все, мне некогда… Кажется, он пришел.
Рудаков обреченно уронил голову на грудь. Похоже, аврал стал его новым ритмом жизни.
В Переделкине прекрасно было все: сосны, воздух, который хочется пить большими глотками, писательские особнячки… Все, кроме пробок. Битых два часа Рудаков тыркался на светофорах, наблюдая перед собой номера чужих машин. Еще минут двадцать ушло на поиски парковочного места. И никто даже не подумал пропустить катафалк! Перед свадебными лимузинами народ, весело бибикая, разъезжался, хотя, казалось бы, у новобрачных-то вся жизнь впереди, и небольшая задержка в пробке только усилит предвкушение брачной ночи. А где уважение к почившим? Нет, ясное дело, никакого покойника у Рудакова при себе не было. Но ведь мог бы быть! И что тогда? На кладбище он бы довез уже мумию, не иначе. С завистью смотрел Глеб на курьеров-велосипедистов с разноцветными коробами за спиной. Если Алина не откажет Копполе, придется Рудакову подыскать и себе двухколесного друга.
В модный дом Глеб ворвался ближе к полудню с дурными подозрениями и полным мочевым пузырем. Перепрыгивая через ступеньки, взбежал по помпезной мраморной лестнице и едва не сбил с ног Алину, которая как раз спускалась, потягивая минералку с лимоном.
– Все плохо? – выпалил Глеб, с трудом переводя дыхание. – Он – чудовище?
– Вот как тебе не стыдно, а? – Алина сделала большой глоток. – Милейший, деликатнейший человек! Мы обо всем договорились, сейчас перерыв, а потом кастинг моделей для показа. Представляешь, он разрешил присутствовать! Водички? – и она протянула Глебу бутылку.
Если до этого Рудаков думал, что еще может потерпеть до туалета, то свистящее шипение пузырьков и манящий всплеск швейцарской минералки сделали свое дело.
– Стой здесь! – бросил Глеб и ринулся в коридор.
Не зря ему всю ночь снились лабиринты. Десятки дверей – и ни одной таблички с писающим мальчиком. Пришлось открывать все подряд, натыкаясь то на полуголую манекенщицу, то на дремлющую бухгалтершу, то на безголовых манекенов, утыканных огромными иглами. Вуду какое-то!
Когда Глебу наконец попалась святая святых мужского мира, джентльменский клуб из керамики и фаянса, ему показалось, что он слышит пение ангелов. Пристроился к белоснежному сосуду, прикрыл глаза и…
– Ты что мне устроил, паскуда?! – прогремело сзади.
От неожиданности Глеб чуть не испустил дух. Голос Копполы он узнал, – слишком уж много видео с ним пересмотрел за ночь.
– Я… Я все вытру… – пробормотал Рудаков, чувствуя, что сердце уже пропускает удары. Он что, перепутал писсуар с какой-то дизайнерской инсталляцией, как тогда, в Берлине? В современном искусстве ведь сам черт ногу сломит. На первый взгляд – вонючее мусорное ведро, а приглядишься – на нем табличка «Тленность бытия. Густав Рейнхофф».
– Зачем прислал эту дуру?! – продолжал орать Коппола, и Глеб, заставив себя обернуться, понял, что голос раздается из закрытой кабинки. Видно, Жорж беседовал с кем-то по телефону. Не мог найти подходящего места?
Но не успел Рудаков выдохнуть и вернуться к прерванному процессу, как вдруг его снова шарахнуло ужасной догадкой. Неужто Коппола говорит про Алину?
– Она же клиническая идиотка! Вообще никакого опыта в моде! – вопил Жорж.
Ну точно. Так и есть. С кем же Белкина работала раньше, если для нее этот псих-горлодер – милейший человек?
– Тебе за такое голову оторвать и запихать в задницу! Чтоб ты хоть на секунду понял, каково мне сейчас! – Тут до Глеба донесся шелест одежды и звук слива воды. – Все, Федя, некогда. Лизе привет, и детей целуй…
Дверь кабинки распахнулась, и Рудаков лишь в последнюю секунду успел отвернуться и сделать вид, что ничего не слышал и вообще все это время думал исключительно о высоком. С замиранием сердца он ждал, пока Коппола вымоет руки и выйдет. Когда же опасность в лице скандального модельера отступила, Глеб сосчитал про себя до ста и поспешил спасать Алину.
Схватить ее за шкирку, уволочь подальше отсюда и донести хоть на пальцах, хоть в картинках, что с Копполой работать нельзя. Может, она поймет, если говорить на ее языке? Как там пишут в инструкциях к лекарствам: «Жорж Коппола, психотропный препарат. Принимать строго по рецепту в микроскопических дозах. Побочное действие: головная боль, тахикардия, бессонница, диарея, острая депрессия и мысли о суициде. Противопоказан детям до восемнадцати лет, слабонервным лицам и беременным женщинам». Да, идеально. Выгравировать бы это на табличке и пришпандорить на стену у главного входа. Если уж Коппола собственному зятю готов оторвать голову, то что уж говорить про парочку незнакомцев из ивент-агентства?
На лестнице Алины уже не было. Чуя неладное, Глеб поднялся на этаж выше, чтобы вытрясти из девушки на ресепшен, где проходит кастинг для показа. Впрочем, эта информация быстро утратила актуальность: крики Копполы сработали как путеводная звезда. Собравшись с духом, Глеб пошел на звук, и картина, которая открылась его взору, оказалась хуже самых страшных фантазий.
Жорж Коппола навис над плачущей Алиной. Лица ее Глеб не видел – модельер загораживал ее квадратной спиной, обтянутой черным бархатом. Но всхлипывания Рудаков слышал вполне отчетливо, хоть бас Копполы и заглушал все в радиусе ста метров.
– Ты что, обезьяна?! – брызгал слюной Жорж. – Это, по-твоему, фиолетовый? Бандерлоги! Дальтоники! Слепые! Бездари криворукие! Кто пустил ее сюда?! Уволить охрану! Всю! Дубина стоеросовая, хватит мне тут слюни распускать! Иди улицы подметай! Хотя я бы и швабру тебе не доверил! А ну… – Он замахнулся, и у Глеба сорвало крышу.
Он сам не понимал, как это произошло. Мгновение – и вот Рудаков уже со всей силы отталкивает Копполу прочь от Алины, а кулак сам собой сжимается для апперкота.
– Не трогай ее! Она – лучшая, кто вообще работал на тебя, старый ты…
– Глеб?! – Голос Алины прорезал воздух в последний момент. Еще немного, сантиметров десять, и рука Глеба оставила бы на челюсти Копполы отпечаток густого фиолетового цвета.
Спасло Рудакова только чудо – и тот факт, что Белкина, как выяснилось, все это время преспокойно попивала минералку в углу кабинета. И орал Жорж вовсе не на нее, а на какую-то другую зареванную девицу.
– Простите его. – Алина встала между Глебом и Копполой. – У него проблемы с самоконтролем.
– Кто это вообще такой? – Жорж, кажется, приходил в себя. Одного лишь голоса Алины ему хватило, чтобы лава, бурлящая внутри и норовящая залить все вокруг, остыла и улеглась.
– Мой деловой партнер, – мягко произнесла Алина и взяла Копполу под руку. – Он как раз вернулся из службы кейтеринга с дегустации, и его вывели из себя эти лентяи… Мы просили королевские креветки, а они подали тигровые.
– Как я вас понимаю! – Жорж окончательно сдулся и обессиленно рухнул в деревянное кресло, больше напоминающее трон династии Тюдоров. Алина тут же поднесла ему свежую бутылочку «Перье» и открыла с коротким шипом.
– Но я уже работаю над собой, – подыграл Глеб. – Алина мне и таблетки новые подогнала…
На этой фразе Белкина как-то побледнела. А может, всему виной игра света?
– Я бы тоже не отказался, – вздохнул Коппола. – Нет, ну как можно работать с этими людьми? – Он покосился на заплаканную девушку с отрезком ткани в руках. – Разве это фиолетовый?
– Скорее фиалковый, – поддакнула Алина, и Глебу пришлось тоже со знанием дела кивнуть, хотя он не видел разницы не только между двумя этими оттенками, но и между их названиями.