И снова я к тебе вернусь…

– Возраст?

– Девятнадцать и двадцать один.

– И тут подфартило. Девочка – это совсем другое дело. Без ностальгии и сравнений, как говорится.

– Я сама не могу поверить, Ирка. Как будто и не со мной все это.

– Теперь имей мозги и береги что есть. Хватит уже ярких эмоций и душераздирающих воспоминаний.

– Ты о чем это? Никто ничего не вспоминает, Ирка.

– Ни о чем. Проехали.

Мягкое январское солнце, теплая вода. Последние дни ушли на просмотр достопримечательностей: храм Карнак, а потом пирамиды. Дул ветер, народ в приступе экзальтации бегал вокруг с открытыми ртами. Огромные камни, много-много сотен лет, сложившихся в тысячелетия.

Зачем вы строили все это, люди? Чего хотели, что вами двигало?

Сергей стоял рядом, Катька ухватилась за мужскую ладонь обеими руками; ей явно было не по себе от зрелища неправдоподобных каменных гигантов посреди пустыни. Я прислонилась к мужниному плечу.

– Я вот думаю, Сергей Валентинович… неужели это все, чтобы просто положить труп?

– Трупы трупами, конечно… Вообще-то, для меня этот вопрос совершенно прозрачен. В прошлых эпохах религиозные сооружения строили соразмерно количеству страха смерти, а также техническим возможностям, и обратно пропорционально уровню знаний.

– А может, они знали намного больше, чем мы? К чему все эти конусы к небу по всей земле?

– Лена, ты противоречишь ходу развития цивилизации. В восемьдесят-девяносто помереть атеистом не страшно, прожил достаточно долго, увидел много. А вот в двадцать-тридцать от чумы, холеры или просто голода – это жутковато. Чем страшнее, тем больше стена, это же очевидно.

Я думала, что все эти рассуждения очень логичны и правильны. И вообще, чтобы прожить счастливую жизнь, надо меньше мучить мозг, и тогда ничего лишнего на твоем пути не случится.

После десяти дней всенародного отпуска начались трудовые будни. Моя рабочая семья, Шрек и Варюша, чувствовали себя теперь еще лучше, чем прежде. Ефимов старался не делать привилегий для меня и моих товарищей; но все равно, не всегда адекватно обоснованные устные пожелания и письменные требования исполнялись довольно часто. Теперь, помимо работы и ребенка, появились совсем другие, незнакомые для меня аспекты жизни. Несколько месяцев после Нового года я провела за приятными хлопотами; меняла шторы, кухонную мебель; затеяла разрушительный ремонт в ванной – в общем, к концу весны квартира на Петроградской была окончательно разгромлена. Последним бастионом холостяцкой жизни оставался только шкаф с аккуратно развешенными костюмами и рубашками, – все остальное подверглось обновлению.

Моя попытка осуществить набег на «Икею» была резко пресечена Асрян:

– Ты все-таки больная, Сокольникова. У тебя мужик главный врач! Клиника сейчас в рейтинге по городу на третьем месте, я посмотрела. А ты собираешься всякое говно в дом тащить?!

После этого Ирка вызвала дизайнера, совершенно голубого мальчика Алексея. Под его контролем объездили все самые престижные итальянские мебельные магазины; то же самое про сантехнику, кафель и паркет. Только к августу Сергей Валентинович наконец пришел домой, не боясь увидеть очередной склад коробок с мусором около входа. Одномоментно и очень некстати, как это обычно бывает, снова поломались папины «Жигули». Остатки моего прошлого были проданы за сто шестьдесят тысяч рублей, и в середине августа мы отправились в Тунис – обмывать покупку премиленькой темно-синей «Тойоты». Мы и Ирка с домочадцами.

Проще всего дружить семьям с одинаковым достатком; совместный доход семьи Асрян – Эппельбаум был хорош и вдобавок постоянно увеличивался. Асрян, несмотря на молодость, постепенно отвоевала звание самого престижного психотерапевта северной столицы; ее клиенты приезжали на больших темных «Мерседесах», с шофером и даже бывало – с машиной сопровождения. Она купила дачу в Финляндии, и с началом сентября Стасик и Катька повисли на мне, потому что Саня ушел в рейс, а Асрян всецело погрузилась в хлопоты, связанные с домом. Началась вторая гонка «кровь из носу к новогодним праздникам».

Естественно, никто даже не обсуждал, где мы все будем праздновать следующий Новый год. Сергей уже привык к большому и сложно устроенному семейству, кроме домочадцев Асрян включающему в себя еще семьи Костика, Оксанки и Женьки. Мне казалось, он даже был рад сменить полное одиночество на тотальный бардак; на мое удивление, никто не возмущался, когда утром в субботу раздавался звонок из дома Асрян:

– Сергей, подъем в пионерском лагере, семь тридцать. Надо забрать Стаса, съездить с ними в ТЮЗ, билеты я купила, меня не будет до вечера воскресенья. Ребенок пока с няней, заплатите ей за три часа, у меня нет наличности. Ленке напомни: надо спальню в мой дом поехать оформить, пока ты с детьми. До скорого. Ты все понял?

Сергей Валентинович в таких случаях заканчивал разговор словами: «Так точно, товарищ главнокомандующий» и отдавал честь телефонной трубке. А потом за завтраком вспоминал о Сашке Эппельбауме и грустно вздыхал:

– Потому и сидит по четыре месяца в рейсе. Человеку тоже надо отдохнуть.

Наконец, к декабрю закончился хаотический год бесконечных ремонтов и обновлений, все успокоилось и перешло в стабильное расписание. Оставалось одно – все приближенные к армянскому телу должны были немедленно решить вопрос с шенгенской визой, если у кого он был не решен. Оксанка с семьей, беременная Женька со своим солидным дядькой и сыном от первого брака, мы втроем; а также решено было прихватить семью Костика.

Дом в Финляндии оказался большой – два этажа и восемь комнат. Тридцать первого утром все были на месте; разбирали продукты, налаживали мангал, сауну, искали по машинам забытые санки для детей. Кто-то же должен был по списку взять санки?! Ирка заглянула в свой блокнот, где были расписаны обязанности каждого из прибывших, и быстро нашла виновника недостачи. Костик тоже приехал, хотя у себя на даче ему было бы намного комфортнее. Наверное, жена и дети поддержали идею большой компании и заставили его поторопиться с визами.

Самое привлекательное место – новая сауна. В ней все еще пахло деревом, и жар был такой, что пробирало до костей. Народ сидел в полном изнеможении, а потом все выбегали и с воплями плюхались в снег. Один только Костик выскочил из сауны через три минуты, сославшись на слишком высокую температуру в ней. Чтобы не мешать остальным, он быстро помылся и уселся в гостиной на диван. Закутавшись в покрывало, он ожидал еды в обществе телевизора.

Мужчина, одеяло и сигареты. Вместо пепельницы Ирка выделила ему маленькое блюдечко и поставила его на открытую веранду. Мне хотелось поговорить с ним, даже не важно о чем; хотелось поблагодарить, что он приехал. Я плюхнулась рядом.

– Костик, бросай уже табачить.

– Я же на улице, никому не мешаю. И вообще, никотин уже давно встроился в мои обменные процессы.

– Блин, ты же врач, что ты такое говоришь?

– Ладно, не начинай, жена тоже уже запилила. После десятого числа пойду кодироваться. Сам уже вряд ли смогу.

– Я спрошу у Асрян, куда лучше обратиться по такому вопросу. Она всех в городе знает.

– Спроси уж. А то моя Ирка правда очень переживает.

– Как у тебя на работе?

– Да ничего, все по-старому. С февраля буду главой по всему северо-западу. Езды, конечно, много, но по деньгам очень неплохо. Надо еще «MBA» получить, все руки не доходят.

– Ну, ты красавчик. Все-таки умные и талантливые люди преуспевают везде.

– Да ладно. Про талант – это чересчур.

– Ничего не чересчур. Реанимация – это тоже особый дар, особенно что касается наркозов. Все в больнице это знали, а первый – Сухарев. Он вообще без тебя потом долго ни с кем работать не мог, да и Федька тоже, со всеми реаниматологами пересобачился. Костя…

– Лен, давай не будем.

Я не стала продолжать. Нельзя было вспоминать Сухарева. И про больницу – тоже не стоило. Поговорили о Катьке, потом о моей маленькой терапевтической реанимации и разошлись поскорее.

Первого числа общество распалось на три части – дети, мужчины, женщины. Мы соблюдали наши бабские посиделки весь год, несмотря на череду замужеств, ремонтов и Женькину беременность, встречались не менее пары раз в месяц у Ирки, а в декабре не получилось. Потому очень хотелось уединиться и продолжить старые разговоры. Новый год – всегда повод подвести итоги. Покричали Костину жену, но кто-то из детей потребовал сказки на ночь, и она не спустилась. Асрян приготовила мартини со льдом; все получали удовольствие, и даже Женька воспользовалась моей индульгенцией на употребление алкоголя – поставила зеленого змия на большой беременный живот и недоверчиво вглядывалась в плавающие кусочки замерзшей воды. Мне стало смешно.

– Не боись, уже все органы сформировались, даже вредность и сексуальность. Чуть-чуть можно.

Женька смеялась, преодолевая беременную зевоту; Ирка после сауны пребывала в состоянии полного анабиоза, и только Оксанка находилась в совершенно воздушном настроении:

– Девочки, какой хороший был год! Я так рада! Я ходила и молилась, чтобы так все и было. Лен, осталось тебе и Ирке за вторым сходить.

Асрян поморщилась:

– Может, Сокольникова и соберется, а мне лень. Оксанка, вообще, у тебя православие головного мозга. Знаешь, есть такой диагноз, между прочим. Дело не в молитве, пойми. Смысл в людях, в социуме и даже в случайности. Просто этим двум курицам повезло, и пока что обеим хватает ума не изгадить все. Жизнь подкинула хорошие карты, и тут дело даже не в красоте, хотя и в ней, заразе такой, конечно. Все-таки тридцатник есть тридцатник, девочки. Надо трезво смотреть на вещи. Молодые и бездетные ростовчанки выходят на тропу войны; как говорится, вырвут добычу даже из нижней трети пищевода.

– Ир, я уверена, ты тоже придешь к Богу. Сколько бы мы ни знали о человеке, все равно главного не объяснить.

Тут я почему-то сильно разозлилась:

– Оксан, слушай, ну неужели ты это серьезно, а? Ты же умный человек.