Праздник на выезде

– Какой адрес?! Зачем тебе выбрасывать телефон? – Глеб напрягся. Мама всегда была паникершей, но до паранойи пока не скатывалась.

– Папа в бешенстве, никогда его таким не видела. Запретил мне с тобой связываться и давать денег… А я как подумаю, что ты там совсем один, голодный… – Мама всхлипнула. – Но ничего. Поживешь пока у моей подруги. Помнишь тетю Илону?

Само собой, никаких теть Глеб не помнил. Рудаков-старший подруг жены не переваривал и домой просил не водить. От женской болтовни у него неизменно портилось настроение, начиналась мигрень и обострялась хроническая ворчливость. Поэтому мама всегда встречалась с «девочками», – так она называла своих ровесниц, – вне дома. То они устраивали себе выходные в СПА, то мотались по театральным премьерам и прочим операм с балетами. И всякий раз мама считала своим долгом доложить Глебу свежие сплетни: у тети Веры родился внук, сын тети Лены снялся в клипе Шнура… Глеб и обычные-то новости никогда не смотрел, а тут его внимания и вовсе хватало на «ой, я тебе сейчас такое расскажу…». Дальше – белый шум и пустота.

– Не очень, – уклончиво отозвался Глеб.

– Ну как же! Илона Веригина! Папа еще ее терпеть не может!

Уточнила так уточнила. Списком людей, которых Кирилл Андреевич Рудаков не выносил, можно было обмотать земной шар как минимум дважды. И мамины подруги от первой до последней стояли во главе этого списка.

– Мам, я у Макса сейчас, все нормально. Если хочешь помочь, сними мне лучше номер в гостинице! Или миллион подкинь, а папе скажи, что я его на беляшах заработал.

– Не могу! Он предупредил, что будет отслеживать мои траты и, если я хоть копейку на тебя потрачу, он и мне заблокирует карты. – Мама тяжко вздохнула. – Ты пойми, он волнуется за тебя…

– Странный способ это показать, – отрезал Глеб.

Больше всего в этой ситуации его бесило, что мама оправдывает отца. Ясно же, что человек с катушек слетел. Неужели нельзя было хоть раз в жизни пойти поперек его воли? Сама ведь возвела его на пьедестал, а Глебу теперь расхлебывать.

– Все утрясется, слышишь? – Мамин голос дрогнул, будто она сама в это слабо верила. – А пока поезжай к тете Илоне, вот прямо завтра утром. Она, конечно, своеобразная, но вы поладите, я уверена.

Настала очередь Глеба тяжко вздыхать. Если уж мама сама назвала эту мадам своеобразной, то у нее определенно не все дома. Впрочем, не зря ведь Макс сказал: «Ни один дурак тебе не доверит свадьбу». Дурак, может, и не доверит, а вот одинокая богатая дама с кучей тараканов – запросто. Если не свадьбу, то какое-нибудь другое мероприятие. Женщин ведь хлебом не корми, дай что-нибудь отметить. Глеб как следует присядет ей на уши, вытянет деньжат, а там уж и Алину наймет. Она еще Бога благодарить будет, что из-за Глеба лишилась своей унылой фармацевтической работы у этих индийских рабовладельцев. А благодарные девушки способны на такое, что аж мурашки по телу.

От этой мысли Рудаков-младший улыбнулся, потом повернулся на другой бок и уснул так сладко, как уже давненько не засыпал.

Глава 4

Алина честно собиралась рассказать родителям про увольнение. Сначала за ужином, но тогда отцу начала названивать пациентка. Очень боялась, что у нее швы после коронарного шунтирования разойдутся. Только Пал Семеныч ложку ко рту поднесет – звонок.

– А если я на бок лягу? А если сяду? А руки вверх поднимать можно? А вот у меня что-то покалывает, может, приедете посмотрите?

Пал Семеныч скрипел зубами и упражнялся в человеколюбии. Отключить телефон он не мог, заблокировать ипохондричку – тоже. Блатная.

– Достала эта потребительская психология, – ворчал он, шевеля усами и откупоривая подарочный армянский коньяк. – Сделали из нас обслуживающий персонал! Клиент всегда прав, только что сопли ему не подтирать. Вот сам бы Меламед ее и оперировал! Жена, видите ли, главного инфекциониста.

Беззвучно выругавшись, доктор Белкин крякнул, опрокинул в себя рюмку и поморщился.

– Опять сэкономили, – он повел плечами, словно у него по спине бегали назойливые насекомые. – К чертям собачьим такую благодарность.

Словом, хуже момента для признательных показаний было и не придумать. Нет, хорошо, конечно, что сегодня у отца на столе никто не умер, тогда Пал Семеныч ходил бы чернее тучи минимум неделю. И все же Алина решила не приправлять папин коктейль «плохой день» терпким разочарованием в дочери и отложила разговор до утра.

Однако народная истина «утро вечера мудренее» дала сбой. На сей раз Вселенная зашла через маму.

– Я ведь ей только вчера предложила проколоть пузырь! – донеслось с кухни в половине пятого утра. Потом загромыхали кастрюли, будто мама вдруг вспомнила об упущенной карьере повара и решила немедленно наверстать. – Паша, где кофе?

– А можно не орать?! Алинка спит! – Отцовская забота бы прозвучала куда трогательнее, не кричи Пал Семеныч вдвое громче супруги. – У меня операция утром!

– А у меня роды! Сейчас! С тазовым предлежанием! – От родительского консилиума Алину не спасала даже подушка, плотно прижатая к ушам.

– Матерь Божья, почему я должен все это терпеть?! – возопил отец. – Алина! А-ли-на! У тебя есть что-то от мигрени? У меня от твоей матери голова раскалывается!

– От коньяка у тебя голова раскалывается! – парировала Марина Олеговна. – Алина, дай своему отцу таблетку, должна же от тебя быть какая-то польза в хозяйстве! Или тебе уже и образцы не доверяют?

Вот как было после такого сообщить про увольнение? «Мне не только образцы, мне и работу ассистента теперь не доверяют!» – так, что ли? Алину и без того считали самым бесполезным членом семьи, рудиментом великой династии медиков. Шутка ли: дед был известным на весь союз профессором-пульмонологом и получил от властей не только кучу премий, но и квартиру в сталинском доме. Бабушка героически лечила от лучевой болезни ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС, а прадед навеки вписал фамилию Белкиных в историю военно-полевой хирургии. Алине достался не просто набор генов, а настоящий джекпот, который она благополучно профукала. И единственным способом загладить свою вину после этого было выдать отцу таблетки из запаса бесплатных образцов.

– Не обращай на нее внимания. – Пригоршня анальгетиков сделала Павла Семеныча терпимее и благосклоннее, даже его усы выглядели уже не такими колючими. – Это все стресс. Надо было ей тоже в провизоры идти! Ну а что? Работка у тебя – не бей лежачего. Ни ответственности, ни пациентов. Смысла в ней, конечно, тоже особого нет, так хоть платят исправно. Знай себе таблетки впаривай. Да? – И отец, ласково втоптав остатки Алининого достоинства в паркет, повернулся на другой бок.

Алина вздохнула. Так было всегда. Фирменный стиль отца. Он то ли себя успокаивал, то ли утешал дочь, но получалось не слишком воодушевляюще. С тем же успехом он мог бы говорить смертельно больным пациентам: «Вам осталось два месяца. Зато представьте, сколько ваши родные на квартплате потом сэкономят! Да и жена больше пилить не будет – одно удовольствие!» И Алина вроде уже привыкла к этому, раньше она бы даже не обратила внимания на сомнительные комплименты отца, но сегодня… Сегодня она почувствовала себя полным ничтожеством.

Впрочем, Павлу Семенычу и этого показалось мало. Избавившись от головной боли и жены – что для него было явлениями одного порядка, – он впал в благостное расположение духа и, не успела Алина снова уснуть, весело забарабанил ей в дверь:

– Вставай, соня! – пробасил он из коридора. – Я подкину тебя на работу. Ты же не хочешь опоздать?

Алина застонала. Если уж отец твердо вознамерился причинить кому-то добро, сопротивляться было бесполезно. Она и в обычные рабочие дни предпочитала метро – слушать, как Пал Семеныч сорок семь минут к ряду ругает дорожные службы, водителей и городские власти, и вдобавок дышать дымом от его фирменных самокруток всегда было развлечением экстремальным. А уж терпеть это безо всякой цели, чтобы только лишний раз напомнить себе, что в «Викрам Фармасьютикалз» она теперь персона нон грата, – казалось и вовсе приглашением к суициду.

Она попыталась поначалу сопротивляться. Сослалась на изжогу и дурное самочувствие, но семья медиков не та публика, перед которой можно симулировать.

– Думаешь, гастрит или язва? – отец задумчиво закрутил кончики усов. – Ну, завезу тебя тогда к Виноградовой. Сделаешь ФГС, поглядим, чего там как…

Между глотанием кишки и бесцельным катанием по городу Алина, не колеблясь, выбрала последнее. Пару раз по дороге она порывалась сказать отцу правду, но чем ближе они подъезжали к ее бывшему офису, тем сильнее таяла всякая решимость.

В карме Белкиной будто разверзлась зияющая дыра: она чувствовала, что позорное выступление на форуме прицепилось к ноге как пушечное ядро и тянет ее вниз, а следом стремительно катится в пропасть вся жизнь. Мироздание ополчилось на Алину. Возможно, в той своей пьяной речи она умудрилась оскорбить каких-то древних богов? Иначе как объяснить, что отец припарковался аккурат возле машины господина Пуджари? Причем с самим Пуджари внутри?

Едва завидев знакомое лицо – этот смуглый лик совести, – Алина резко согнулась и вжала лицо в колени, мечтая целиком уместиться под бардачком.

– Ты чего? – раздался у нее над ухом голос отца. – Может, все-таки на гастроскопию?

– Я… Потеряла… – Она лихорадочно перебирала в памяти, что бы такое можно было уронить в колени. – Сережку!

– У-у-у, – протянул Пал Семеныч, – так ты ничего не найдешь! Давай вылезай, а я посвечу фонариком.

Алина осторожно приподняла голову: Пуджари, как назло, торчал у своей машины и суетливо шарил по карманам. Белкина зажмурилась. Опять потерял ключи! Это происходило настолько часто, что дальнейшее развитие событий она могла бы предсказать с точностью ясновидящей. Сначала он вывернет карманы штанов, потом – своей парки, которую словно специально под Вассермана шили. Минут двадцать будет, ругаясь на индийском, выкладывать на капот всякий мусор – миллион скомканных бумажек с каракулями, каждую из которых Пуджари оберегал как священную корову. Потом психанет, позвонит Алине… То есть уже не Алине, а, наверное, секретарше или какой-нибудь новой ассистентке, та придет и обнаружит ключи на водительском сиденье. А все потому, что ключи Пуджари неизменно клал в задний карман штанов, и те неизменно вываливались оттуда при каждой попытке сесть.

Ждать так долго Алина не могла, пришлось бы объясняться с отцом. Но и выйти тоже не могла: шеф бы напомнил про увольнение, устроил разнос, и тогда опять же пришлось бы объясняться с отцом. Это была даже не дилемма, а самый настоящий тупик.

– Ой, а там вон не твой босс? – Пал Семеныч вытянул шею и радостно заулыбался, заприметив господина Пуджари. – Надо пойти поздороваться.

Нет, ну надо же! А ведь только что Алине казалось, что хуже уже не будет!

– Это… Это не он… – проблеяла она, сосредоточенно копошась в сумке, чтобы спрятать лицо. – Слушай, я, кажется, пропуск забыла. У нас с этим строго…

– Да нет, точно он! – Пал Семеныч сдвинул брови на переносице. – Я же помню, что был индус…

– Это расизм, пап! Неужели для тебя все индусы на одно лицо?

– Нет, но… – Маститый кардиолог заметно смутился и разгладил усы. – Вообще-то было же исследование насчет идентификации лиц другой расы… Так что вполне себе научно доказано…

– Так и знала. Ты расист. – Алина выдохнула, словно перед ней высветилась спасительная зеленая табличка «выход». – Вместо того чтобы пялиться на этого совершенно незнакомого случайного индуса, ты бы лучше подбросил меня до метро. Сгоняю за пропуском и…