Синий бант

– Вот и прекрасно, – оборвала Дуня воспитателя. – Я оплачиваю ваши услуги, ребенка всегда забираю вовремя. Вещи на смену положила в шкафчик. А сейчас извините, у меня важная встреча, – и отключилась.

Повертела в руках телефон. С Ванечкой было сложно. Дуня прекрасно понимала, что заниматься с гиперактивным ребенком, который постоянно норовит залезть куда не следует, все попробовать, потрогать и узнать, сложно. Особенно если в группе он не один. Занятия Ванечке были неинтересны. Рисовать пальчиками на бумаге как все – не нравилось. Нравилось водить разноцветными руками по стенам и окнам. Собирать домик из кубиков – скучно. А весело – найти у няни в шкафчике ложки и бить ими по эмалированной кастрюле.

Все это Дуня прекрасно понимала, но помочь не могла. Работа. Она и так старалась делать заказы в большей степени на дому и выходила в офис всего три дня в неделю. Поэтому в такие дни Ванечку, которому исполнилось два с половиной года, приходилось возить в ясли.

Он был незапланированным ребенком. Никто не думал о втором малыше, все радовались Танечке. Иван занимался своей студией и не отказывался от параллельных проектов, Дуня активно работала, жизнь была устроенной, отлаженной, и вдруг… Ванечка. Все устроенное и отлаженное сразу же превратилось в полный кавардак.

Ванечка не спал, Ванечка плохо кушал, Ванечка был беспокойным ребенком… Дуня его обожала. В своем маленьком сынишке она часто видела мужа. Ей почему-то казалось, что Иван в детстве был точно таким же – любопытным, непоседливым и шумным.

Танечка от неуемной энергии младшего брата очень страдала, прятала всех своих кукол в закрытый шкафчик. И книжки с принцессами тоже. Тишина в доме царила только ночами.

Дуня смотрела на компьютерный монитор, пытаясь сосредоточиться. Очень не хватало мужа. Она соскучилась, устала и жалела себя. Ужасно не любила чувство жалости к собственной персоне, но иногда… накатывало.

С Иваном почему-то всегда даже самое сложное оказывалось простым. Может, оттого, что сам он – легкий. Смотрел на нее темными глазами с девчачьими ресницами и говорил:

– Не грусти, царица.

А сейчас муж в Риме. На своей первой персональной заграничной фотовыставке. Вернее, именно сейчас он должен уже быть в аэропорту – садиться в самолет до Москвы. И Дуня его очень ждет.

По телефону Иван говорил, что все проходит даже лучше, чем можно было предположить. Интерес к русским огромный, посещаемость очень хорошая. И отзывы в интернете тоже. Это Дуня вечерами сама лазила по сети. И фотографии для выставки помогала отбирать тоже она. Муж доверял ее вкусу. Когда дети были уложены спать, Дуня просто разложила на полу уменьшенные копии работ, из которых требовалось оставить пятьдесят. Сначала сидела, внимательно рассматривала, а потом начала все складывать в три стопки: «Да», «Нет», «Может быть». Ване было интересно, но он молчал. И лишь просмотрев отобранные фотографии, спросил: «Почему именно эти?» И она ответила. Про цвета, про грусть старого сквера, про небо весной, про узловатые руки с портрета. Он слушал и после сказал:

– Ты знаешь мои работы лучше меня. Иногда мне кажется, что в объектив мы смотрим вдвоем.

А потом улетел. В Рим. А у нее в эти дни все валилось из рук. Ничего не успевала. Ванечка капризничал. Танечка плакала из-за проделок Ванечки. И впереди встреча, которую важно не затянуть, потому что надо успеть в ясли, затем в детский сад и домой – готовить ужин.

Царицы не раскисают. Дуня посмотрела на свой алый маникюр. Вот сейчас приведет лицо в порядок… припудрит нос, нанесет помаду, подправит прическу… Выключит компьютер…

В приемной Евдокия Романовна Тобольцева оставила подписанные документы и со словами «Завтра в одиннадцать будет совещание по квартире на Чистых прудах» покинула офис.

Встреча была назначена в частном театре с просторным холлом. Очень статусное место. На такие встречи не опаздывают. Ну, она и не опоздала. Даже наоборот, пришлось ждать заказчицу – Инну Воронец, известную бизнес-леди и столичную светскую львицу, чье лицо не сходило с деловых журналов и глянцевых страниц.

– Мне рекомендовали вас как специалиста высокого класса, – начала Воронец без предисловий. – И я надеюсь, что не подведете. Мероприятие планируется серьезное, приглашены очень важные гости. Благотворительный вечер с аукционом. Публика в высшей степени солидная. Вы меня понимаете?

Как же тут не понять? Конечно, понимает. Так же как и то, что лично она, Евдокия, к этой публике никакого отношения не имеет. Ей это отлично дали почувствовать.

– У вас есть какие-нибудь предпочтения в оформлении?

– Но ведь это вы дизайнер, – медленно проговорила Воронец. – До планируемого вечера три недели.

Ответить было нечего. Поэтому Дуня поинтересовалась более подробной программой предстоящего мероприятия и сказала, что завтра приедет на обмеры, а через пять дней подготовит варианты оформления. На том встреча и закончилась.

А осадок… остался. Дуня не любила подобных заказчиков. Они часто оказывались капризными. В телефоне остались фотографии фойе и холла перед зрительным залом. Вечером дома она подумает предметно над общей идеей оформления, а сейчас пора забирать Ванечку.

Воспитатель встретила Евдокию с плохо скрываемым облегчением. Впрочем, радовалась Анна Владимировна недолго, потому что ее проинформировали, что завтра мальчик придет снова.

– Я привезу чистую одежду, – сказала на прощание Дуня, собрав в мешок перепачканные кашей вещи.

– Ну, герой, как прошел твой день? – спросила она сынишку позже, сажая его в детское кресло автомобиля.

Ванечка посмотрел на маму огромными темными глазищами и произнес:

– Таня.

– Да, – улыбнулась Дуняша, чмокнув родное чудо в щечку, – едем за сестренкой.

И они поехали и забрали из садика Таню. По радио передавали исключительно романтические песни, а слушатели поздравляли друг друга с Днем всех влюбленных.

«Точно, – подумала Дуня, – сегодня же День святого Валентина: сердечки, шоколадки, признания в любви».

Она глянула в зеркало заднего вида и увидела две пары абсолютно одинаковых тобольцевских глаз.

– И мы ставим для Марии из Краснодара легендарную песню «На тот большак, на перекресток».

– Когда я вырасту, то буду как эта тетя, – сказала вдруг Танечка.

– Ты будешь певицей? – поинтересовалась Дуняша.

– Нет, я буду сидеть в радио и всем все рассказывать.

– А петь не хочешь?

– Петь я на утреннике буду. И танцевать!

Дуня улыбнулась. Каким же цветочком сделать дочурку?

Дверной звонок прозвучал, когда она утешала расплакавшуюся Таню, потому что Ванечка раскрасил лицо куклы в зеленый цвет.

– Не расстраивайся, – увещевала мама дочку, – этот фломастер стирается водой.

Приготовление ужина откладывалось, потому что рев раздался в тот самый момент, когда Дуня начала резать куриные грудки и только-только поставила воду для макарон. Вода уже, наверное, вовсю кипела.

– Я сейчас открою дверь, – сказала она Танечке, – а потом пойдем умывать куклу.

– Буль-буль, – изобразил звуками воду Ванечка.

– Буль-буль, – согласилась Дуня и направилась в коридор.

Первое, что она увидела, открыв дверь, – необыкновенную пушисто-цветущую ветку.

– Я принес тебе мимозу в бутылке золотого как солнце… лимончелло!

Губы сами собой разошлись в улыбке: Ваня! Дуня так и застыла на пороге с врученной мимозой, пока ее обнимали и целовали. Только глаза зажмурила от счастья.

И тут раздался привычный боевой вопль: в прихожую выбежала Танечка, за ней не отставал Ванечка. Оба резко затормозили, увидев папу, а потом вопль повторился – на этот раз в радостном исполнении.

– Так, я понял, романтику откладываем, – тихо сказал Иван на ухо. – Включаем режим суперпапы.

И подхватил Танечку на руки. И поднял высоко-высоко. Так, что дочка засмеялась от восторга, а Ванечка стоял и повторял: