Помощница по вызову

– Тогда, как врач, я тебе прописываю вечер в нашем доме и пару-тройку рюмочек, – совершенно серьезно говорит подруга. – У меня как раз укороченный день. Хочешь вместе заберем мелкого из сада пораньше и ко мне?

– Очень хочу, – смаргиваю подступившие слезы. И чувствую, что в этом бесконечном московском мраке хоть какой-то появляется просвет.

***

Никогда не буду больше пить. С врачами – особенно. И верить, что “у меня такая ядреная смесь есть на утро – похмелья не будет” тоже не буду. И соглашаться. Например с "отличной идеей" – уложить ребенка и достать еще одну бутылочку. Ма-аленькую совсем, зато коллекционную. На юбилей свадьбы подарок, который не состоялся и не состоится уже.

И о позоре с бывшим  рассказывать тоже не буду. Или позоре бывшего? Запуталась. Ну да,  и осознавать среди ночи, что номер Виталика пусть не у меня, но у подруги сохранился тоже не стоило. Как и проводить параллель с Ангелининым бывшим мужем.

Теперь остается только мрачно сидеть за столом, давясь горячим сладким чаем. И воспоминаниями о том, что мы делали. И друг на друга поглядывать – кто тут бОльшая дура? Хорошо что Антошка этих переглядываний не видит. Его уже соседка увела, с которой детей в сад по очереди водят.

– А я считаю, что если ты можешь после расставания не следить за своим бывшим в соцсетях, если не звонишь ему больше никогда и не пишешь, то ты круче супергероев Марвел, – бахнула в итоге размышлений Геля по столу. Кулаком, – Но мы с тобой обычные русские бабы. Так что…

Так что мы отследили. И позвонили. И написали. Я покосилась на ее телефон, на котором было минимум двенадцать звонков Степе, Антошиному отцу.  Вспомнила все выражения, которыми этого Степу припечатали ночью. Хотя он неплох в общем-то был, там просто своя история… Перечитала несколько простыней в сообщениях Виталику, в которых острая на язык Ангелина вообще не стеснялась – и его напуганные, а потом и раздраженные ответы.

Застонала и глаза руками закрыла.

Стон отозвался тупой головной болью – ядреная смесь от похмелья все еще не действовала. Может и не подействует.  А закрытые глаза хоть и ограждали меня от компрометирующих записей и стопки смятых листов, на которых мы тренировали мое заявление об увольнении – с подробным перечислением всех причин – и то, что я должна сказать Позднякову о его предложении – с подробными пояснениями тоже –  но никак не могли стереть память.

Которая стала кристально-ясной, в отличие от всего остального.