– Тут Ара про твоего дурачка спрашивает.
– Так я же рассказывал тебе про бедолагу.
– А как он вообще оказался здесь? Что сам-то рассказывает? – я заинтересовался сильнее.
– Да кто ж его разберет. Глупости лопочет. Мол, отец он… без детей. Меня наркодилером каким-то обзывает. Сначала обижался, а потом привык. Ну, что со слабоумного возьмешь. Поначалу сеть искал, рыбаки ему и отдали старую. Так он взбеленился так, словно мы ему вместо сети навозу дали. Стоял кричал, что мы дураки, ему, мол, сеть нужна, а мы ему черт-те что подсовываем. Бедолага. Но в основном он безобидный.
Пока мне рассказывали о слабоумном, я все пытался понять, что же мне показалось уж очень странным… одежда? Да вроде нет, длинная до пят рубаха, вся порванная и грязная, кстати, не подпоясанная, что редкость здесь. Длинные, грязные волосы, такая же борода? Тоже нет… так что же? А коробочка в руках… какая-то странная – блестящая, пластмассовая. Стоп! Какая на фиг пластмасса в эти времена!
– А можно с ним поговорить? – попросил я вождя.
– Конечно, но зачем это тебе? – удивился Мусса Кару.
– Просто мне кажется, этот дурачок не совсем прост, как кажется на первый взгляд. Он рассказывал что-то странное?
– Да у него что ни слово, то странность, – засмеялся Мусса Кару. – То у него птицы железные прилетят и всех нас уничтожат, то какие-то машины со спецназом каким-то приедут за ним и освободят, как будто кому-то он нужен. Потом кричит о своем боге, что он всех нас почему-то покарает, как будто мы ему что плохое сделали.
– Скажи своим людям, пусть найдут и приведут сюда этого человека, если он далеко еще не ушел.
– Да, конечно, – он подозвал к себе одного из воинов, что-то шепнул на ухо, и тот умчался на поиски.
Глава 5. Тайна запретной рощи
Через несколько минут два водских воина привели извивающегося как угорь, брызжущего слюной и проклятиями городского дурачка.
– Гореть вам в аду, безбожники, сектанты проклятые, а ну отпустите меня, а то я полицию вызову, они вас быстро разгонят, антихристы.
Не обращая на его крики никакого внимания, воины молча принесли его, поставили перед нами. Под конец он исхитрился и до крови укусил за руку одного из воинов, за что справедливо схлопотал подзатыльник и сразу же успокоился.
– Сиили арпуйя, ты бы последил за своим лоллом, этот дурачок мне руку до крови укусил, – сказал разозлившийся воин жрецу, так как знал, что с дурачком разговаривать бессмысленно.
– Не кипятись Аapa[71 - Аapa – осина (вод.).], вот тебе мазь, помажешь, пройдет все, – Сиили протянул ему какой-то маленький сверток из листьев.
– А вдруг заразу какую занесет, – забеспокоился воин.
– Я же сказал, Аара, не кипятись, бери мазь, помажешь, и все пройдет, – слово в слово, но намного тверже повторил жрец, – а продолжишь квакать, в лягушку превращу, – напоследок пригрозил Сиили.
Воин при этих словах закрыл рот, молча взял сверток и, затравленно оглядываясь на арпуйю, удалился. На этом инцидент был исчерпан.
– Что, серьезно, можешь в лягушку? – усмехаясь спросил я жреца.
– Нет конечно… ты что, дитя малое, в сказки веришь, что ли? – с ухмылкой ответил мне Сиили.
– А чего ж тогда? – я кивнул на удаляющегося воина.
– А это для авторитета, – подняв указательный палец и сделав серьезную физиономию, сказал Сиили.
– И что, верят? – я не мог сдержать улыбку.
– Да-а… темные люди, – разочарованно махнул рукой жрец.
Я повнимательней рассмотрел стоявшего перед нами человека, который все еще трясся как осиновый лист.
– Не бойся ты, парень, тебя никто здесь не обидит, – попытался я успокоить испуганного человека.
– Я не боюсь, – угрюмо ответил он, но его все равно трясло.
– Ну и хорошо, что не боишься. Как тебя звать? – я попытался сделать произнести это как можно дружелюбнее.
– Лолл… Гришка… Григорий, – заикаясь, словно перебивая самого себя, ответил парень.
– Григорий, значит, ну… уже хорошо. Григорий – имя не местное. Откуда ты? Грек, что ли?
– Сам ты грек, – зло ответил он. – Русский я, и имя мое русское! Самое что ни на есть русское!
– А ты, я посмотрю, борзый. А, братан? – ответил ему Ромка. – Ты, походу, чего-то попутал, русский… Или нет?
– Ладно, Ром успокойся, – успокоил я друга, – не видишь, человек вообще не въезжает в обстановку – где он, когда он, кому он…
Вдруг дурачок бухнулся на колени и зарыдал.
– Братки, не губите, Христом богом прошу, не надо, – одной рукой размазывая сопли и слезы по грязному лицу, другой он начал быстро креститься, – я никому не скажу про ваш… – он осекся, не зная, как назвать все окружающее, – про вашу малину никому не расскажу. Я же ваш, я ж русский!!!
– Ну, это хорошо, что ты наш, русский. Только вот незадача: славян здесь еще лет четыреста не будет, а русских и того дольше, – я попытался объяснить несчастному обстановку.
– А ты, армяшка, молчи, – вдруг завизжал он.
– Ты фильтруй базар-то, чмо, – сказал Ромка и встал из-за стола.
Увидев это, вставший было с колен человечек опять бухнулся и, быстро-быстро крестясь, залопотал.
– Простите, Христа ради. Господа хорошие, простите, не со зла я.
Я взглядом остановил Ромку, показав на стул.
– Ара, в натуре, чего ты терпишь этого сморчка? Он вообще попутал, не знает, с кем базар ведет, в натуре, – Ромка обиделся, но сел обратно на место.
– Да успокойся ты, Ром, не видишь, человек совсем запутался, не понимает, что с ним вообще произошло, где он, что и когда…
– Люди добрые, – вдруг снова взвыл Григорий, – да что ж это творится, средь бела дня-то, посреди России-матушки эти армяне нас, русских, притесняют и гнобят!!! Да что ж это такое творится-то! – его вой заглушил громкий ржач Потапова, Полякова и Дена. – Да что же вы ржете, окаянные, как лошади! – наш новый знакомый опять взбеленился – теперь уже на них.
– Смешной ты, вот и ржем, – за всех ответил Потапов, – говорят же тебе: здесь и сейчас нас, русских, всего трое, – Потапов указал на себя, Дена и Польку. – Ну и ты, может быть, хотя по морде особо и не скажешь, – подшутил под конец Потапов.
– Я русский! – заорал Григорий.
– Ладно, ладно, русский так русский, только это тебе здесь не очень поможет, – попытался объяснить Ден.
– Все, Ден, хватит вам над человеком прикалываться, – остановил я словесную перепалку. – Скажи мне, мил человек, какой сейчас год, по-твоему? – спросил я.