Девушка, которая искала чужую тень

– Ну… стильный парень… ну и в остальном совсем на тебя не похож.

– В хорошем смысле, надеюсь.

– В лучшем.

– А конкретнее можно?

– Ну, Лео, он… – Малин задумалась.

– Что? – не выдержал Блумквист.

– В отличие от пиявок вроде тебя, его не слишком интересуют сенсации. Он мыслитель, философ…

– Ну, нам, пиявкам, и положено быть проще.

– Нет, Микаэль, видишь ли, с тобой все в порядке, но ты… ты у меня ковбой. А он мыслитель… Гамлет, – уточнила Малин с какой-то трогательной интонацией.

– То есть он Гамлет? – переспросил Блумквист.

– Ему не место среди финансистов.

– Где же ему место?

– Ну, не знаю… Среди музыкантов, может быть… Он отлично играет на рояле. Необыкновенно музыкальная и вообще одаренная личность. Деньги для него не бог весть что…

– Действительно, странно для финансиста.

– Он ведь с детства был хорошо обеспечен, – продолжала Малин. – Может, поэтому не имеет к ним такого интереса… А зачем он тебе?

– Мне понравилось, что он писал о хакерских атаках.

– Писать он умеет, – согласилась Малин. – Только вот знаешь… здесь ты ничего не нароешь. Он чист… ни единого пятнышка…

– Это ты к чему?

– Ну… такая уж у меня работа. Я хочу честно предупредить тебя.

– О чем?

–…сомневаюсь, чтобы Лео были интересны какие-то хакеры. Он ведь музыкант, сидит и играет на рояле, а не носится со своими капиталами, как некоторые…

– Подожди… Тогда как он вообще оказался в этом бизнесе?

– Его втянул отец.

– Отец? Он у него как будто большая шишка.

– Именно шишка. И еще он большой друг фонда Альфреда Эгрена и самовлюбленный идиот. Он хотел сделать из Лео финансового гения, присвоил его долю акций фонда и с его помощью взобрался на шведский финансовый олимп. А Лео… как тебе сказать… Он слабый. Легко поддается на уговоры, но дело свое знает. Он хороший специалист. Не скажу «блестящий», хотя, безусловно, мог бы стать и таким. Ему недостает хватки… понимаешь?

– Понимаю.

– Как-то раз он признался мне… Я до сих пор помню эту его фразу: «У меня такое чувство, будто в детстве меня лишили чего-то важного». Потом еще говорил о каком-то увечье… или ране…

– Что за рана? – удивился Блумквист.

– Толком не знаю. Мы ведь с ним никогда не были особенно близки. Так, ничего серьезного…

– Что-что?

– Ничего серьезного, – повторила Малин. – Бред, игра, минутное помутнение мозгов.

Но Микаэль уже схватил быка за рога и ослаблять хватку не собирался.

– Я читал, что он много путешествовал, – как бы между прочим заметил он.

– Да, после смерти матери.

– А отчего она умерла?

– Рак поджелудочной железы.

– Ясно, – Микаэль вздохнул.

– Я думаю… для него так даже лучше.

– То есть? – не понял Блумквист.

– Родители порядком отравляли ему жизнь. Я надеялась, он воспользуется ситуацией и вырвется наконец из этого проклятого бизнеса. Посвятит себя музыке или чему-нибудь такому… Представь себе, незадолго до того, как я ушла из фонда, он переменился… Я так и не поняла почему, но он весь так и сиял от счастья. А потом…

– Что?

– Потом снова стал прежним… или даже еще хуже. У меня при виде его сердце разрывалось от жалости…

– А мама тогда была жива?

– Да, но жить ей оставалось недолго.

– Куда он ездил?

– Не знаю. Тогда меня уже там не было. Я так надеялась, что эти путешествия станут началом его освобождения…

– А он взял да и вернулся в фонд, – закончил ее фразу Блумквист.

– Думаю, ему не хватило решительности порвать с ними.

– Теперь он читает лекции, насколько мне известно?

– Возможно, для него это шаг в правильном направлении. Так что тебя все-таки в нем заинтересовало?