Циклотимия

Но они уже воткнули газ, раскрыли свои громкоговорители и затребовали, чтобы я согласился показать свои бумаги профессору Дежневу, который как раз зав. кафедрой и который наверняка меня помнит со студенческих лет, ибо было якобы за что!

Ладно, зачем друзей огорчать? А потом, я ведь сам пришел напрашиваться, приобщиться к науке, так сказать!

Через денек меня приглашают на аудиенцию. К Дежневу.

– Здравствуйте, коллега, а я вас помню, вы прекрасно выглядите!

– Добрый день, Виктор Викторович! Вы выглядите вообще на миллион! Ничего, что я вас потревожил?

Старику был семьдесят один год. Ясно, что я крепко приврал. Несмотря на розовые щечки и шустрость, он все-таки был стар. Какой там миллион! Ну, на пару сотен он тянул, конечно, но не более того. Дело в том, что профессор был большой женолюб и дамы этим шибко пользовались. Он сходился и расходился только так! Не мог пройти мимо, как говорят. Перед женской красотой ломал все свои баррикады и сдавался на милость.

Правда, в конце концов, он здорово влип, и, забегая вперед, скажу, что, когда я с ним обо всем договорился: и о том, что он будет моим научным руководителем, и о том, что главным оппонентом станет академик Имярек и обо всем другом, профессор в очередной раз развелся-женился, взял себе какую-то молодую китаянку, оставил прежней жене все – квартиру машину, дачу – и упорол в город Курск, где ему пообещали сразу дать однокомнатную квартиру.

Ладно. Продолжу.

– Покажите-ка мне ваши работы, а то ваши друзья сильно вас хвалили. Так, это что? А это? Так, так-с. И это ваше?

Ну что я вам скажу, молодой человек… Два года работы – и вы защищаете кандидатскую диссертацию, затем еще пару лет – и докторскую! У вас тут материала на трех человек! Так что давайте начнем!

Я так и сел, оторопев. Дед-то – большой человек, доктор, профессор, заслуженный деятель чего-то там, короче – бугор!

Сходу согласился, спросив, с чего начать?

– Год даю вам на сдачу кандидатского минимума, второй год на написание работы. А пока что – заведите пять папок под каждую главу диссертации, пишите в день по страничке и складывайте в соответствующую папочку. План вашей кандидатской я вижу так, – и он набросал страничку мелким почерком.

Что и говорить – вылетел я от профессора на крыльях!

Начал писать по страничке.

А через месяц узнал, что старикашка с китаянкой сваливает, увиливая от руководства моей научной работой. Вот сука какая!

Звоню ему. Он дает мне номер телефона доцента Р., под крыло которого я перехожу. Пожелал я деду, как молодожену, счастья и удачного приземления в Курске, говорил я сдержанно и интеллигентно, хотя хотелось послать его сразу на восемь букв по мужской и женской части! Учитывая китаянку.

Доцент Р., шустряк тот ли еще, сразу взял быка, то есть меня, за рога, то есть, за горло! Он, оказывается, делал докторскую и ему полагалось взрастить молодую поросль в количестве штук пять-шесть и возвести их, молодых, в степень.

Начались мои поездки к нему домой через весь город. Летом еще куда ни шло, а вот морозной зимой, да после работы, да если бы еще с пользой, да если бы…

Короче, парень до доцентства работал зам. главного инженера завода и был, собственно, производственником, а потому помочь мне ничем не мог, только красиво выступал и требовал отчетов.

Видя такое дело, я двинул к проректору университета, тоже доктору наук, разрабатывающего электромеханические системы управления роботокомплексами.

Этот, будучи пожилым и больным человеком, не был многоженцем, в отличие от Дежнева, но наоборот, был твердым семьянином, а потому все взрослые члены семьи работали в том же вузе!

Проректор сказал, что читал мои публикации, слышал меня на какой-то конференции, а потому готов помочь и диссертация моя должна иметь следующий план. Тут он по-быстрому накатал страничку, прочтя которую, я стал заваливаться на сторону, потеряв ориентацию в пространстве. В общем, муть он накатал несусветную, почти не связанную с тематикой исследования.

Поблагодарив проректора и выйдя из кабинета, я обратил внимание на его секретаршу. Ее общий вид и коленки, в частности, вывели меня из шокового состояния, я мысленно произнес мантру: «нувасвсехнахер» и успокоился.

Придя домой, я кровожадно присмотрелся к практически готовой в черновом варианте диссертации, вспомнил Гоголя с его пожарными наклонностями, потом вспомнил еще пару классиков и сунул писанину в чулан.

Но был вознагражден с лихвой за травмы, полученные от адептов советской науки. Через пару недель на научной конференции, где я выступал с докладом, мой шеф доцент Р. подвел меня к высокому красивому человеку с бархатным басом и представил как подающего надежды ученого.

Тот пригласил меня в свой институт, где я через полгода создал новый отдел со своей тематикой.

Но об этом отдельно. Как-нибудь. Потом.

И о защищенных степенях потом. А то темнеет за окном. А чего в полутьме надсажаться?

Ни к чему это.

Повар

Два с половиной часа от египетского Шарм-аш-Шейха на север – и вот она, Нуэба!

Оазис в пустыне, желтые пески и зелень насаждений – ну точно, как наше, израильское, ан, однако, тут все ебипетское: и Красное море, и песок, и строения, и обслуга.

Мы с Давидом сидим в местной курортной забегаловке, питаемся, чем Аллах послал, разглядываем публику и болтаем.

Главное внимание уделяем, само собой, женскому полу, но иногда взгляд задерживается на мужиках, в которых пытаемся выявить отношение к нам, гостям-врагам. Соседям по карте и по истории.

– Вон, глянь, – мотнул головой Давид в сторону высокого, сухощавого пожилого повара во всем белом, – до оторопи похож на Павла из Богодухова, я тебе не рассказывал, случайно?

– Нет, кто таков? – удивился я, заливая кетчупом местную шаварму.

– О, это интересно! Ты, Дока, наверняка не знаешь, что под Харьковом есть городок Богодухов, где я…

– …проходил военную переподгото…

– А, так я тебе рассказывал? Это хорошо. Но там было столько… там были такие кадры, что вспоминаю до сих пор и мороз по коже! Так вот, этот араб-повар, как две капли воды, похож на одного из моих сотоварищей по переподготовке! Звали его Павел, и был этот Павел старше меня лет на двадцать. Я-то был лейтенантиком после вуза, а он – капитаном с боевыми орденами. На войне был мужик, воевал под Москвой.

И вот однажды сидим мы с ним в привокзальном кабачке, пьем горилку с перцем и лакируем ее пивком до глазного замутнения. Ну, я тогда был покрепче, конечно, чем сейчас, бухал только так, а капитан вообще как воду хлебал эту смесь и хоть бы хны!

Но все же по мозгам ударило, и тут понесло его на воспоминания! А началось с того, что я спросил, где он сейчас работает?

Дело в том, что из нашей группы офицеров, человек в двадцать пять, только мы с ним вдвоем были пятерочниками. То есть, отличниками. То есть, шарили по-страшному все предметы, а предметы были тяжелыми: матчасть ракеты, матчасть пусковой установки, теория и так далее. Там было полно крепкой механики, электроники, электротехники, баллистики, ну, сам понимаешь, не пирожки с ливером. Чтобы так быстро усваивать все это нужна была не только отличная память, но и хорошее знание техники вообще.

Да. Вот я его и спрашиваю, Павла этого, откуда, мол, у тебя такие способности к технике, что закончил и где трудишься, мол?

Ответом он меня убил к чертям собачьим!

– Работаю я, – говорит, – поваром в тюрьме!

Я оценил шутку и предложил взять еще по стакашеку на грудь.

Мы дернули. Он и говорит:

– Да нет, не шучу я. В самом деле, работаю в тюрьме. Поваром.

Я, конечно, протрезвел и попросил его рассказать, что можно, из его жизни. Вот я тебе, Дока, расскажу его историю, тем более, что жратва здесь, у арабов, не хуже нашей и выпивка тоже, времени у нас с тобой завались. Лехаим!