Мемуары графа де Рошфора

– Каким же образом, Шаро? – спросил господин кардинал, улыбаясь.

– Женившись, Монсеньор. Я нашел великолепную партию, и если Ваше Преосвященство скажет хоть слово в поддержку моего желания, дело можно будет считать сделанным.

– Если речь идет только об этом, – сказал кардинал, – ты можешь на это рассчитывать.

Беседа с кардиналом

Шаро бросился на колени, стал благодарить кардинала и говорить о том, что единственное, о чем он желал бы, так это о том, чтобы он послал просить для него руки мадемуазель Лекалопье, так как ее родственники не смогут отказать человеку, управляющему всей страной. Так Шаро женился на женщине столь богатой, что это позволило ему купить очень высокую должность, а кардинал, который всегда ставил возле короля лишь лично преданных себе людей, назначил его капитаном его телохранителей.

* * *

Тем временем, как я уже говорил выше, освободилось одно небольшое аббатство, и я отправил все необходимые документы на него нашему кюре, что произвело двоякий эффект. Кюре от этого чуть не умер от радости, а мой отец с мачехой – от зависти. Они все приехали в Париж: кюре для того, чтобы поблагодарить меня, а отец с мачехой – чтобы высказать мне тысячи упреков. Они заявили, что мне должно быть стыдно помогать посторонним в то время, когда мои собственные братья так нуждаются в помощи. Выпустив так весь свой пар, они заговорили в иной манере, то есть стали просить у меня о новом аббатстве. Я им сказал, что вовсе не по моей вине они его не получили, что при дворе не всегда удобно о чем-то просить, что быть навязчивым – это верное средство вообще ничего не получить. А еще я сказал, что, если господин кардинал решил что-то сделать для простого пажа, это значит, что я смогу получить еще больше милостей, но лишь после того, как окажу ему еще какие-то услуги. Слегка умиротворив их подобными перспективами, я напомнил им, что у меня имеется еще много родственников, которые тоже надеются, как и наш кюре, на милости при моем содействии. Они происходили из Берри, и многих из них я даже никогда не видел. Они начали со своей генеалогии, сказав мне, что являются моими родственниками в третьем поколении и что они надеются поэтому на мою помощь. Я ответил, что очень хотел бы, но у меня пока нет такой возможности. Это было понятно, так как я ничего пока не сделал даже для своих братьев, которые были моими прямыми родственниками и шли перед теми, кто находился в третьем поколении. А ведь еще были те, кто находился во втором, и они тоже были в более привилегированном положении. Я сказал, что помогу всем, как только у меня появится такая возможность. Они поняли, что это значит, и оставили меня в покое.

* * *

И вот время, о котором я так мечтал, пришло. Я перестал быть пажом. Господин кардинал дал мне двести пистолей, чтобы я мог переодеться, и я стал думать, что через какое-то время от меня что-то потребуется. Пока же нельзя было сказать, чтобы я ничего не делал: я, например, отвез в Англию и Шотландию шифрованные письма, и там я был задержан сторонниками короля Англии. Меня обыскали, но ничего не нашли, так как я спрятал письма в седле почтовой лошади. Они перерыли все, но так и не обнаружили тайника. Тогда они спросили, откуда я прибыл, куда направляюсь, задали еще тысячу разных вопросов. Я отвечал, как и было договорено, что я – молодой дворянин, который решил попутешествовать. Это вызвало у них подозрения, так как они нашли, что взятая мною карета не соответствует уровню человека, которым я хочу казаться.

Это стало причиной моего задержания на четыре-пять дней, что доставило мне немало беспокойства. Мне было поручено весьма деликатное дело, и я не мог позволить себе быть раскрытым. Единственное, что меня ободряло, так это то, что мои письма были похожи на черную магию, то есть один дьявол мог бы расшифровать их содержание.

В них не было привычного алфавита, и один знак мог обозначать двадцать различных слов. Весь секрет заключался в ключе, без которого ничего невозможно было разобрать. Чтобы было понятно, скажу, что каждый знак соответствовал слову в той или иной строке из «Исповеди» святого Августина, а чтобы узнать какому, номер страницы ставился под стрелкой слева, а справа под стрелкой ставился порядковый номер строки и порядковый номер слова в строке. Например, если речь шла о слове «имею», которое шло на десятой странице «Исповеди» святого Августина, в десятой строке, пятым по счету в строке, фигура выглядела так:

Понятно, что нужно было бы быть волшебником, чтобы догадаться, о чем идет речь. Однако я не переставал дрожать от страха. На мое счастье, они не только ничего не нашли, но еще и поверили в мою молодость, подумав, что столь юное создание не может быть в чем-то замешано, а посему меня отпустили, и я смог передать депеши по назначению, а также взять с собой ответные послания.

Мне неплохо заплатили за эту поездку: я получил ассигнацию на две тысячи экю, с которой банковский чиновник, взяв себе свой процент, выдал мне деньги наличными. За это он был выгнан со службы, когда я рассказал об этом господину кардиналу.

Не знаю, то ли моя поездка произвела такой эффект, то ли еще что, но три королевства, о которых шла речь, вдруг зашевелились, начались неясности и беспорядки, и король Англии стал демонстрировать свою недобрую волю по отношению к нам. Все это подтвердило то, что произошло со мной через три месяца после моего возвращения. Однажды утром господин кардинал сказал мне, чтобы я отправился в пригород Сен-Марсо, а там нашел некий фонтан с фигурой женщины без головы, поднялся на второй этаж дома и сказал человеку, лежащему в кровати с желтыми занавесками, чтобы он был у мадам д'Эгийон в одиннадцать вечера. Я сделал то, что мне сказали, но, так как мне было позволено посмотреть на этого человека, я тут же вспомнил, что видел его в Шотландии, и мне показалось, что он меня тоже узнал. Я заметил, что он пристально на меня смотрит, как человек, который пытается что-то вспомнить. Но мы ничего не сказали друг другу, он лишь заверил меня, что обязательно будет там, где была назначена встреча.

Когда пришло время, я получил приказ идти ждать у двери, чтобы встретить его и провести в кабинет. Он явился переодетым, и я его даже не узнал. Он же меня узнал, и я отвел его к господину кардиналу, с которым он находился до четырех часов ночи. Люди господина кардинала получили приказ удалиться, что дало еще один повод к злословию по поводу его отношений с племянницей, так как каждый думал, что они уединяются исключительно для того, чтобы переспать. Если добавить к этому то, что у него был ключ, позволявший ему приходить и уходить, когда ему вздумается, все это делало слуг этой дамы первыми источниками злословия. Все, что я говорю сейчас, вовсе не означает, что между ними вообще ничего не было, я лишь хочу лишний раз подчеркнуть, что он уединялся с ней не только для того, чтобы заняться любовью.

Когда совещание закончилось, мой человек вышел из кабинета через дверь, за которой я находился по приказу Его Преосвященства. Мне было приказано дать ему мой плащ, а еще мне было приказано сопровождать его до второго перекрестка.

Через два дня мне было поручено еще одно дело. Я должен был найти господина де Буйона, суперинтенданта финансов, и сказать ему, чтобы он передал мне сверток, который я должен был отнести на улицу Юшетт, к человеку, о котором я рассказывал. Я получил сверток, но он оказался настолько тяжелым, что нужна была тачка, чтобы его доставить по назначению. Господин де Буйон, понимавший это, приготовил одну. Одновременно он вручил мне опись, включающую содержимое свертка, подчеркнув, что это нужно передать лично получателю. Прибыв на улицу Юшетт, я нашел нужного человека, передал ему опись и сказал, что сверток находится у двери. Он посмотрел опись и вернул ее мне, заявив, что я ошибся и это не для него, а для кого-то другого. Я ответил, что не мог ошибиться, что я его знаю и что мой приказ касается именно его. В ответ человек обеспокоенно заходил по комнате.

– Это не для меня, – сказал мне он еще раз, – и вы должны уйти.

Я еще раз повторил все, что должен был сделать, но мне не удалось переубедить его, и я вынужден был вернуть сверток господину де Буйону. После этого я доложил господину кардиналу обо всем, что со мной произошло. Он спросил меня, осталась ли у меня опись. Я ответил, что осталась. Он посмотрел в нее и разразился гневом против господина де Буйона, сказав, что научит его точно выполнять то, что ему было приказано. Он послал за ним и спросил, почему тот отправил лишь пятьсот тысяч франков вместо шестисот тысяч франков, которые должны были быть посланы. Господин де Буйон ответил, что он подумал, что получатель удовлетворится и такой суммой, а он должен экономить, но, если тот не удовлетворился, он готов отправить то, что не доложил. Насколько я понял из всего, что было сказано (а я присутствовал при их разговоре), господин де Буйон хотел просто прикарманить сто тысяч франков, хотя он и пытался представить дело так, будто печется об одной лишь экономии. В ожидании того, пока сто тысяч будут приготовлены, Его Преосвященство послал меня найти того человека, чтобы сообщить ему, что произошла ошибка, причем ошибка по вине господина де Буйона, что я должен был особо подчеркнуть, как непосредственный свидетель.

Король Генрих IV

Я нашел его за сбором вещей, и мне показалось, что он был удивлен, увидев меня. Он двинулся мне навстречу и спросил, что мне нужно. Я все объяснил ему.

– Нужно, чтобы все было по совести, – сказал он раздраженно, – и я не понимаю, почему всего два дня назад меня уверяли в одном, а теперь происходит что-то совсем иное.

Я тут же пошел к господину де Буйону, чтобы взять шестьсот тысяч франков, передал их получателю, а потом вернулся к Его Преосвященству, который с нетерпением ждал моего возвращения, обеспокоенный тем, что произошло.

Конечно, подобного рода дела были вовсе не тем, о чем я мечтал, ведь мне больше нравилась война, однако утешало меня то, что я пользовался дружеским расположением своего хозяина. Он еще раз спросил меня, виделся ли я с господином де Марийаком, брат которого не только сделался маршалом Франции, но и женился на родственнице королевы-матери, у которой он оказался теперь в большом фаворе. Я ответил, что прекрасно помню о том, что мне было запрещено это делать, а посему я этого и не делал. А еще я повторил, что для меня не существует родственников, когда речь идет о службе Его Преосвященству, и я очень сожалею, что мне никак не представится возможность доказать это. Он уверил меня, что доволен мной, и сказано это было таким тоном, что я понял, что он действительно доволен.

* * *

Очень скоро он получит возможность убедиться в моей преданности, но, чтобы понять все нюансы произошедшего, нелишним будет сейчас рассказать о том, что всему этому предшествовало.

Король был удивительно хорошим правителем. Он получил корону, будучи еще совсем юным, но вынужден был отдать руководство страной королеве-матери, женщине очень больших амбиций, но мало любимой французами не только потому, что она была итальянкой (а итальянцев, надо сказать, французы никогда не любили), но еще и потому, что она тут же выдвинула вперед своего фаворита, который тоже был ее соотечественником, к тому же низкого происхождения и без особых заслуг[12 - Речь идет о Кончино Кончини (1575–1617), сыне флорентийского нотариуса, ставшего фаворитом Марии Медичи и самым влиятельным человеком во Франции.]. Его многие боялись, и вскоре он стал представлять угрозу даже для принцев крови, а его жена, которая была еще более невыносима, стала столь влиятельной, благодаря милостям королевы, которую она полностью себе подчинила, что все ее просто возненавидели. Чтобы противостоять такому количеству врагов, королева-мать вынуждена была приблизить к себе некоторых людей, в том числе братьев де Марийаков. Оба они были весьма благородными людьми, достойными самых великих дел. Однако, несмотря на все предпринятые меры предосторожности, количество недовольных было так велико, что она не смогла уберечь своего фаворита. Герцог де Люинь, наделенный не меньшими амбициями, нашептал королю, что его мать ненавидима народом именно потому, что отдала страну в руки иностранца. Возможно, он взвалил на нее и вину за смерть короля-отца. Как бы то ни было, король отдал ему приказ найти кого-нибудь, кто убил бы этого проклятого фаворита, что и было сделано капитаном телохранителей де Витри.

Кончино Кончини

Убийство Кончино Кончини

Герцог де Люинь после этого попытался сосредоточить всю власть в стране в своих руках, но его плечи оказались слишком слабыми для такой ноши, а партия королевы-матери, сформировавшаяся из завидовавших новому первому министру, стала усиливаться день ото дня. Те, кто были теснее всего связаны с ней, были вызваны ко двору, а так как господа де Марийаки были одними из самых преданных, они и получили наибольшие знаки отличия. Один из них даже стал претендовать на то, чтобы стать первым министром. Но при этом королева-мать призвала к себе на службу и епископа Люсонского, который позже станет известен под именем кардинала де Ришельё, и он вдруг засверкал так, что блеск де Марийака тут же поблек на его фоне.

Герцог де Люинь

Чем больше были амбиции Марийака, тем труднее ему было терпеть Ришельё, запросы которого оказались не меньшими, чем его собственные. Амбиции умножались на зависть, и все это давало в итоге такую страшную ненависть, что они просто не могли переносить друг друга. Смерть герцога де Люиня, открывшая двери к руководству кабинетом министров, еще больше усилила эту взаимную ненависть, но Ришельё очень скоро взял верх над всеми, включая саму королеву-мать.

Маршал Луи де Марийак

Де Марийак и его брат организовали против него массу интриг, и, если бы гений этого человека оказался чуть меньшим, ему не удалось бы избежать падения. Но он все выдержал, а так как он никого так просто не прощал и хотел еще больше упрочить свою власть, он решил снести головы тех, кого больше всего боялся, а посему он не удовлетворился тем, что вынудил королеву-мать бежать из Франции, но решил еще и уничтожить де Марийаков.

* * *

Вот почему он так часто спрашивал меня, не встречался ли я с ними. На самом деле он решил испытать мою преданность или, что более вероятно, ему захотелось избавиться от маршала, который был человеком безупречным, а посему он однажды сказал мне:

– Вы убеждали меня, что для вас не существует родственников, когда речь идет о служении мне. Вот теперь я и решил вас проверить. Вот приказ, – продолжил он, подавая мне пакет, – об аресте маршала де Марийака, и я хочу, чтобы вы знали, о чем идет речь. Отнесите его ему и помните о том доверии, которое вам оказано. Я заслуживаю того, чтобы вы сохранили мне верность. Уверяю вас, эти слова потрясли меня. Взяв пакет, я сказал:

– Монсеньор, если Ваше Преосвященство хочет удостовериться в моей преданности и в моем умении хранить секреты, я сделаю то, что должен сделать.

Я не отказался подчиниться, но все же попросил принять во внимание, что, если он поручит это дело, направленное против одного из моих близких, кому-то другому, я не стану от этого менее преданным ему.

– Идите, я вам говорю, – ответил мне господин кардинал, – и остерегайтесь, если я вынужден буду сделать то, о чем вы говорите.

Мне пришлось повиноваться. При этом, признаюсь, я никогда не садился в седло с таким чувством сожаления. Мне так хотелось предупредить того, кто был в Париже, о беде, угрожавшей его брату. Но все же чувство долга восторжествовало над родственными обязательствами. Я даже проявил проворство и вручил мой пакет на шесть часов раньше, чем могли подумать.

Арест этого маршала наделал много шума. Все обвиняли господина кардинала в излишней жестокости, а посему он вынужден был приостановить суд, который был расположен сделать все, что тот захочет. Что касается меня, то я, после того как продемонстрировал ему всю силу своей преданности, подумал, что мне позволят ходатайствовать за маршала, тем более что моя просьба показала бы ему в большей степени мою честность, чем желание противопоставить хоть что-нибудь столь могущественному обвинителю. Но я не открыл ему всех своих чувств, которые, как у великих людей, так и у всех прочих, лишь являются результатом слабости. В ярости, он сказал мне, что удивлен, что один из его слуг выступает против него, и его негодующий взгляд заставил меня так задрожать с головы до ног, что могу сказать, что такого страха я не испытывал никогда ни в траншее, ни в открытом бою.

Я не решился в тот день больше появляться ему на глаза, а когда назавтра утром я все же явился, он сделал вид, что не замечает меня. Когда же его взгляд попадал на меня, он отводил его так быстро, что мне показалось, что он боится. У меня было немало врагов в его доме, и мою немилость быстро заметили, тем более что нашлись люди, которые слышали наш разговор и то, что он мне сказал. Господин граф де Суассон[13 - Граф де Суассон – Луи де Бурбон (1604–1641), кузен Людовика XIII (его отец приходился королю троюродным братом).], который был противником кардинала, воспользовался этим, чтобы предложить мне перейти к нему на службу. Хотя он и был принцем крови, что могло дать мне немалые преимущества, я ответил тем, кто обратился ко мне от его имени, что у меня слишком много обязательств по отношению к господину кардиналу, чтобы иметь желание поменять хозяина. Другой, возможно, рассказал бы Его Преосвященству об этом предложении, но я, подумав, что в моем положении это может быть неправильно воспринято, решил этого не делать.

Ля Ферте, отец того, кто стал маршалом Франции, был на стороне этого графа, но он был неверным слугой. Граф не делал и шага, о котором он тут же не докладывал бы кардиналу, и он узнал, не знаю уж как, о сделанном мне предложении и тут же донес об этом. Кардинал принял меня за предателя и, посмотрев на меня недобрым взглядом, спросил, есть ли мне что сказать ему. Я ответил, что мне нечего сказать, так как он своими словами навсегда закрыл мне рот.

– Неужели этим же я закрыл вам и сердце? – воскликнул он. – Неужели после этого вы не захотели отомстить мне?

– Вам, Монсеньор? – ответил я удивленно. – Как такая мысль могла бы прийти мне в голову? Вы же мой хозяин, которому я обязан всем…

– Это все мне известно, – перебил меня он, – но все же, какие у вас дела с графом де Суассоном и что вы затеваете с ним вместе?

По этим словам я понял, что меня кто-то выдал.

– Монсеньор, – ответил я, – если я вам не рассказал ничего, это не потому, что я хотел что-то сохранить от вас в тайне. Просто я подумал, что достаточно будет выполнять свои обязанности, не становясь при этом доносчиком. Господин граф де Суассон предложил мне перейти к нему на службу, но те, кто рассказал вам об этом, должны были бы передать и мой ответ на это предложение.

– Я все знаю, – сказал господин кардинал, – и я вам советую честно во всем признаться, если вы хотите, чтобы я простил вас.