Легенды крови и времени

throat (горло)

vaine (тщеславный)

vice (зло, порок)

vile (подлый, низкий)

view (вид, взгляд)

way (путь)

wait (ждать)

waste (растрата)

would (вспомогат. гл.)

Глава 6

Время

Март 1762 года

Черные часы на отполированной полке над очагом отбили полдень, тем самым отметив прошедший час. На фоне побеленных стен гостиной часы являлись единственным украшением комнаты. Рядом с ними лежали семейная Библия и альманах, куда отец записывал важные события и изменения погоды.

Пронзительный бой часов был одним из привычных звуков дома наряду с негромким голосом матери, гоготанием гусей на дороге и гуканьем маленькой сестры.

Часы умокли, дожидаясь следующей возможности наполнить дом звоном.

– Когда па вернется? – спросил Маркус, поднимая голову от букваря.

Отец ушел еще до завтрака. Наверное, он успел сильно проголодаться, не поев каши, яичницы с беконом и хлеба с джемом. Желудок Маркуса сочувственно заурчал. И почему нужно обязательно дожидаться возвращения па, прежде чем садиться за полуденную трапезу?

– Когда закончит дела, тогда и вернется. – Голос матери звучал непривычно резко; на лице под накрахмаленным белым чепцом обозначились морщины. – Прочти-ка следующее слово.

– N-ame, – медленно прочел Маркус. – Мое имя – Маркус Макнил.

– Да, так оно и есть, – согласилась мать. – А как читается следующее слово?

– Ni-jit, – нахмурился Маркус; такого слова он раньше не слышал. – Может, ni-got?

– Помнишь, что я тебе рассказывала про немые буквы?

Сестренка Пейшенс ползала по широким половицам. Мать взяла ее на руки и подошла к окну, шелестя подолом коричневого платья. Ветер от ее походки поднимал песок из щелей в половицах.

Материнские пояснения Маркус помнил смутно.

– Night, – догадался Маркус. – И отец тоже ушел ночью. Дождь лил. И темно было.

– Сможешь найти слово «rain» у себя в букваре?

Внимание матери было сосредоточено на внешнем мире, видимом ей через щели между планками ставен. Эти планки она ежедневно очищала от пыли, водя гусиным пером по узкому пространству каждой щели. Она строго следила за порядком и прибиралась в гостиной только сама. Даже старая Элли Пруитт, приходившая раз в неделю помогать матери с другими домашними делами, к уборке гостиной не допускалась.

– Oak. Pain. Quart. Rain. Мама, я нашел! – крикнул Маркус, возбужденный успехом.

– Вот и умница. Когда-нибудь ты станешь ученым в Гарварде, как все мужчины семьи Чонси.

Мать чрезвычайно гордилась своими родными и двоюродными братьями, а также дядьями, учившимися по многу лет. Маркусу такая перспектива казалась еще отвратительнее, чем погода за окном.

– Нет. Я буду солдатом, как па. – Подтверждая решимость двинуться по ратному пути, Маркус лягнул ножки стула, и звук ему так понравился, что он лягнул их снова.

– Прекрати баловаться! Ты помнишь, кем является глупый сын?

Мать покачивала Пейшенс, у которой резались зубы, отчего малышка капризничала и постоянно пускала слюни.

– Пренебрежением для матери, – ответил Маркус, переворачивая страницу стихов, начинавшихся с разных букв алфавита.

Вверху помещалось библейское изречение: «Мудрый сын радует отца, а глупый человек пренебрегает мать свою»[2 - Притчи, 15: 20.]. Мать постоянно напоминала Маркусу это изречение.

– Повтори весь алфавит, – велела мать; теперь она ходила по комнате, чтобы отвлечь Пейшенс от зубной боли. – И не мямли. Тех, кто мямлит, не берут учиться в Гарвард.

Маркус добрался до буквы «Л». «…лжецов участь – в озере, горящем огнем и серою»[3 - Откровение Иоанна, 21: 8.]. Когда он спотыкался на чтении слов, мать подсказывала. И вдруг скрипнули ворота в заборе, ограждавшем их сад от гусей, повозок и пешеходов. Мать застыла на месте.

Маркус повернулся на стуле и прильнул к двум отверстиям, просверленным в верхней планке. Отверстия предназначались для деревянных втулок, на которые вешался стул возле кухонной двери, но Маркус открыл и другое их свойство. Для него они стали превосходными смотровыми отверстиями. Заглядывая в них, он чувствовал себя разбойником или индейским разведчиком. Порой, когда родители были заняты своими делами и считали, что он делает уроки или следит за Пейшенс, Маркус придвигал стул к окну и смотрел на внешний мир, воображая себя то дозорным, высматривающим индейцев, то капитаном, глядящим в подзорную трубу, а то и грабителем с большой дороги, затаившимся среди ветвей в ожидании очередной жертвы.

Входная дверь распахнулась, впуская в дом шум ветра и стук дождя. В воздухе проплыла насквозь промокшая черная фетровая шляпа с широкими полями и приземлилась на балясину лестницы. Балясина была круглой, и отец Маркуса сделал из нее подобие глобуса для преподавания сыну азов географии. Черными чернилами па нарисовал очертания Восточного побережья Америки. Чернила глубоко въелись в древесные волокна. Несколько клякс изображали океан, по другую сторону которого находились Англия и король. Па утверждал, что громадное расстояние не мешает королю наблюдать за своими американскими подданными. Приходя к ним в дом, Элли каждый раз надраивала балясину, но въевшиеся чернила не оттирались.

– Кэтрин, где ты? – В прихожей отец обо что-то споткнулся и выругался.

– Она здесь, па! – крикнул Маркус, не дав матери ответить самой.

Маркус давно отучился выбегать отцу навстречу, когда тот возвращался домой. Отец не любил быть застигнутым врасплох кем-либо, даже если этот кто-то являлся его маленьким сыном.

Обадия Макнил, слегка покачиваясь, вошел в комнату. От него пахло табачным дымом и чем-то удушливо сладким. В руках отец держал тяжелое железное приспособление для снятия сапог, которое обычно стояло возле входной двери.

Глядя сквозь щель в спинке стула, Маркус не увидел на отцовской шее теплого шерстяного шарфа. Отец всегда надевал этот шарф цвета плодов шиповника, хваченного первым морозцем. Сегодня воротник полотняной рубашки Макнила-старшего был расстегнут, обнажая косо повязанный грязный шейный платок.

– Стулья предназначены для задниц, а не для колен. – Обадия провел грязной ладонью у себя под длинным острым носом, оставив желтоватое пятно. – Малец, ты меня слышал?

Маркус перевернулся, быстро усевшись как положено. Щеки у него пылали. Отец повторял эту фразу десятки раз. Грубая рука толкнула спинку стула. Маркус вылетел с сиденья и ударился о край стола. У него перехватило дыхание.

– Я задал тебе вопрос.

Обадия уперся руками в стол, окружив Маркуса запахом мокрой шерсти и сладковатого дурмана. Отцовская рука по-прежнему сжимала приспособление для снятия сапог. Оно было сделано в виде фигуры черта с загнутыми рогами и длинным туловищем. Каблук снимаемого сапога просовывался между рогами. Черт подмигивал Маркусу черными дырочками глаз и скалил зубы в ухмылке.

– Прошу прощения, па, – быстро произнес Маркус, стараясь не заплакать, ведь солдаты не плачут.

– И не заставляй меня это повторять. – Обадия распрямился, выдохнув запах яблок.