Агорафобия: опыт преодоления

Приезд матери приободрил Анну. Присутствие родного человека и материнская поддержка растопили холод одиночества. В этот же вечер они вдвоем отправились покорять страх.

Неподалеку от дома располагалась небольшая спортивная площадка, местный стадион. Не раз зимой Анна каталась здесь на коньках, наблюдая переливистый свет вечерних фонарей на гладкой поверхности катка. А сейчас, в начале июня, стадион полностью зарос мелкой травой, колоски которой тянулись вверх под жаркими лучами летнего солнца. У входа на площадку была устроена скамейка.

Вся тренировка состояла в том, чтобы дойти пятьдесят метров до спортплощадки, сесть на скамейку и просидеть там, сколько возможно минут, глядя на поле перед собой.

Это было мучительное испытание для Анны. Вид спортивного поля был для нее почти невыносим. Огромное в ее глазах пространство, свободное от столбов и каких-то опор, представляло для нее угрозу. Простор неба, расстилавшийся над ровной поверхностью площадки, давил на нее своей бесконечностью. Анна не решилась бы пройти вперед по площадке. Без видимых предметов, деревьев или столбов, открытое пространство стало для нее непреодолимо. Стоило ей вступить в него, ноги становились непослушными, в голове исчезали все разумные мысли, и оставалось только одно убеждение: «Назад, мне надо назад!». Смотреть на поле становилось все труднее, терялась ориентация, голова кружилась, и руки хватались за воздух, а тело клонило вниз. Очень хотелось упасть на колени, закрыться и отползти назад. Понимая, что поле она перейти пока не может, Анна приучала себя хотя бы смотреть на него, привыкая к необъятному простору.

Каждый вечер теперь проходил на скамейке у спортплощадки. За месяц Анна увеличила время созерцания с десяти минут до двух часов. Давалось это достижение с большим трудом. Обычно, придя домой после тренировки, она валилась с ног от усталости, больше не в состоянии сосредоточиться на каком-либо занятии.

«В кого я превратилась? – думала она в итоге дня. – В человека, который не способен сделать элементарные вещи – сходить в магазин, пройти по улице, проехать в автобусе, прогуляться на спортплощадке. Мне теперь не за что уважать себя. Что стоит моя жизнь, если я не могу продвигаться без посторонней помощи! Все мысли заняты только о том, где меня может накрыть паника, и что нужно сделать, чтобы ее избежать. Ее переживать больно, трудно. Потом несколько часов я прихожу в себя».

«Как я так изменила свою жизнь! Отгородила себя от всего, что может причинить мне боль от страха. Осталась наедине с мамой, в этих четырех стенах. Я – ничтожество, которое губит свою жизнь. Теперь я никому не нужна», – прокручивала она час за часом привычные мысли, которые уничтожали ее.

Ее самооценка рассыпалась с каждым днем. За несколько месяцев мучительного страха из уверенной, гордой красавицы, с вызовом ярких небесных глаз смотрящей на окружающий мир, Анна превратилась в угнетенного человека, лишенного самостоятельности. Глаза стали темными, их голубой цвет закрыла чернота расширенных из-за страха зрачков, и света не осталось в них.

Трагедия была в том, что Анна, испытывая столь сложные болезненные чувства, должна была сохранять хорошую мину. На работе она вела себя, как ни в чем не бывало. В такси она ехала с безразличным выражением лица. Но в душе-то у нее клокотала паника и ужас! Она усиленно прятала свои истинные эмоции, понимая, что они неадекватны, неправильны. Ведь так не должно быть! Ходить – ведь это самое простое, что может делать человек, делать элементарно, автоматически. Анна была уверена, что ей нужна помощь профессионала, чтобы вернуть здоровье.

– Мама, мне нужно посетить психотерапевта, он сможет мне помочь. Мы с тобой все лето просидели у стадиона, а моя тревога никуда не ушла, – сказала Анна.

Сказано-сделано. До ближайшего центра здоровья надо было пройти четыре дома. Приехали на такси. При этом таксист бурно высказывал Анне свое возмущение и удивление тому факту, что его заказали:

– Что тут идти-то, легче было дойти. Зачем машину-то зря гонять?

Ей было очень неприятно слышать эти слова, так что она решила: вызывать психотерапевта будет на дом, пока не поправится.

Наконец кабинет, спокойные глаза доктора… Подниматься до него пришлось на третий этаж, и Анна обнаружила, что ее страх распространился теперь и на этажи. Третий этаж воспринимался ею, как бесконечный и опасный путь на высоту. Поднимаясь, она часто оглядывалась вниз, прикидывая расстояние, и думая: «Если что-то случится со мной, я не смогу быстро оказаться на улице. Так долго спускаться вниз». С огромными, темными от тревоги глазами, она сидела напротив психотерапевта, пересказывая ему свои злоключения. В завершении Анна сказала:

– Я думаю, у меня агорафобия, страх открытых пространств.

На что врач ответил:

– У вас, милая девушка, никаких страхов нет. Вы все это выдумали, чтобы оградиться от чего-то, или от кого-то. Самооценка занижена, с ней можно поработать. Вы, наверное, прочитали где-то про агорафобию, ведь это самый «модный» страх в наше время. Но, Вы абсолютно здоровы.

Для Ани, конечно, приятно было слышать, что она здорова, что страхов у нее нет. Но как ей дальше быть, если идти она не может? Нужны, скорее всего, несколько консультаций доктора, чтобы изменить свое неудобное поведение. И она попросила:

– Доктор, а, может быть, Вы будете приезжать ко мне домой для консультаций? Мне нужна помощь.

– Да, это возможно. Цена за один час в этом случае будет тридцать долларов. Звоните, когда необходимо.

Анна покинула доктора с двояким чувством. С одной стороны, она была счастлива, что компетентный психотерапевт уважаемой в городе клиники сказал ей о том, что страхов у нее нет, что она здорова. На фоне этого приятного утверждения Анна даже дошла пешком до дома, обошлась без такси.

С другой стороны, слова доктора о том, что он готов приехать, когда ей потребуется, привели ее в тупик. Получается, никакого определенного графика лечения не требуется? Доктор не будет вызывать ее в конкретные дни, и она сама может определить количество и время встреч. Но в этом-то выборе, в этой-то свободе и была вся трудность Анны. Общество доктора на тот момент требовалось ей постоянно, она очень нуждалась в беседе, и не в одной. Она нуждалась в поддержке профессионала.

Анна готова была измениться, но совсем запуталась и не знала, как действовать. На этой же неделе она пригласила доктора к себе домой. Они беседовали около часа. Он рассказал ей, что существуют права личности, и права эти принадлежат Анне точно так же, как и другим людям. Он оставил ей список прав, распечатанный на листе.

Прочитав список, она обнаружила, что почти ни одно из декларируемых прав не может соотнести с собой. На каждое из утверждений у нее были свои объяснения и причины. Анна не один час просидела в раздумьях над этим списком, пытаясь поверить в эти права и принять их, как свою принадлежность. Вот как это выглядело:

– Вы имеете право иногда говорить «нет», и не испытывать при этом чувство вины, – утверждал «Билль о правах».

– Но как же так? – удивлялась Анна. – Ведь я должна помогать людям, и, если кто-то просит у меня о помощи, и я в силах помочь, зачем же отвечать отказом? А если я знаю, что не могу помочь, значит, все равно надо что-то предпринять. Но отвечать отказом нельзя!

– Вы имеет право иногда говорить «я не знаю».

– О! Еще лучше. Это точно не для меня. Я обо всем должна иметь собственное мнение, и о многих жизненных вопросах у меня есть знания. Я обязана делиться знаниями, рассуждать и не входить в ступор. Я не могу чего-то не знать. Быть во всем на высоте – моя природа. Признаться, я во многом утратила свои позиции из-за мучающей меня тревоги, но я буду сохранять приличный вид, и не произнесу в ответ «я не знаю», – отстаивала свое мнение Анна.

– Вы имеете право иногда говорить «мне все равно», – продолжал «Билль о правах».

– Я не равнодушный человек, ко всему окружающему я привыкла проявлять искренний интерес. Так как же я могу сказать кому-то, что мне все равно? А, вдруг, собеседник обидится в ответ? Нет, это право не для меня, – продолжала Анна.

А список прав наступал далее:

– Вы имеете право побыть иногда одной, даже если другие очень нуждаются в вашем обществе.

– Но зачем? Зачем мне оставаться одной? Меня измучило одиночество. А теперь, когда так усложнилось мое жизненное движение, я совсем осталась без встреч с друзьями и знакомыми. Я даже прохожих не вижу, просто потому, что не бываю на улице. Я испытываю острую потребность в общении и не желаю оставаться наедине с собой. Да и кому так захочется моего общества? – возражала Анна, балансируя на остатках своей самооценки.

– Вы имеете право испытывать любые, какие угодно чувства и эмоции, независимо от того, понимают ли их окружающие.

– Да, мне это нравится, но звучит идеально, – подхватила она. – Разве можно показывать свои истинные эмоции? Что будет с моим окружением, например, на работе, если я сейчас начну, не скрывая, показывать всю ту тревожность, которая охватывает меня; не скрывая истинной боли, буду переживать панические атаки, как они есть, на глазах у людей. Меня все станут считать слабым, ненормальным, никчемным человеком, который не способен справиться со своими эмоциями, и даже боится ходить! Нет, такое право не для меня… Уж лучше я спрячу свои истинные чувства, постараюсь сохранить более-менее достойный вид для окружающих.

А список прав продолжал убеждать:

– Вы имеет право просить о помощи и эмоциональной поддержке.

– М-да. И кого же мне просить о помощи? Кто действительно захочет помочь мне? Кто будет утруждать себя, тратить свое время и энергию на то, чтобы помочь мне снова ходить? Ведь в глазах обычных людей ходьба, передвижение – это элементарно. Максимум, что они могут сказать: «Не бойся, просто иди, и все!» Но я-то знаю, что такой совет не сдвинет меня и на метр вперед. Я и сама понимаю, что бояться нечего. Понимаю, а поступаю прямо противоположно. В этом-то и есть проблема.

– У вас есть право делать ошибки, – продолжал Билль о правах.

– О, это мне уже нравится. По-моему, я только и делаю в настоящее время, что ошибаюсь сплошь и рядом. Мне бы правильный, здоровый путь отыскать, я устала от ошибок. Мне не нужно это право.

– Вы имеете право изменять договоренность, которая вас не устраивает, изменять принятое решение, не объясняя причин, – говорил «Билль о правах».

– Не плохо, – воодушевилась Анна, – то есть, договорюсь я с человеком о встрече в определенном месте, а доехать до него мне вдруг станет страшно, и я не приеду. И причин объяснять не надо – имею право. Мне это подходит, приму на вооружение.

В следующую встречу доктор спросил, есть ли у нее вопросы.

– Да, есть один. Вы действительно считаете, что я имею все эти права?

– Да, безусловно.

– Я чувствую, что не имею ни одного из них. Не имею права иметь права.

Уходя, доктор недвусмысленно предложил Анне интимное свидание, объяснив свое предложение тем, что столь очаровательная девушка обязана быть в обществе с мужчиной.

Затем были еще две консультации, которые не принесли ей ожидаемого облегчения и никак не продвинули на пути истребления страха. Страх все больше поглощал ее жизнь. Доктор беседовал с Анной о детстве, о жестоком поведении отца, обсуждались детские обиды и травмы. Анна и до этой встречи знала о своем детстве. Многое было в жизни и плохого, и хорошего. Но она давно уже стала взрослой, и имела счастье жить самостоятельной жизнью, не отягощенной ловушками детских обид. Случившееся с ней несчастье она объясняла для себя не отголосками давно забытых травм, а перенапряжением на работе, физическим упадком сил. Длительное утомление, вызванное важной работой, отсутствие прогулок, встреч с друзьями, какого-то приятного расслабления. А вместе с тем, ограниченное питание, вегетарианство дали о себе знать. Анна уже была натянута, словно струна, и в этот момент чье-то неосторожное слово, действие нанесли сильный эмоциональный удар, после которого внезапно лопнула с треском струна ее жизни.

Осознав, что встречи с психотерапевтом не привнесли в ее существование никакой пользы, Анна решила действовать самостоятельно. Все усилия она сосредоточила на физических тренировках, действуя под девизом: «В здоровом теле – здоровый дух»! Физические упражнения стали естественной частью каждого ее дня. И она почувствовала себя сильнее, поверила в то, что сможет побороть свои страхи и тревогу. Зарядка стала для Анны единственным удовольствием, в физической нагрузке были сосредоточены все желания.

А прежние желания растворились среди бушующих тревог. Диссертация, о которой она грезила еще год назад, не представляла уже никакой ценности. Да и сама работа в институте потеряла свой жизнеутверждающий смысл. Все усилия Анны сводились к тому, чтобы пережить утром поездку на работу, а к вечеру вернуться домой, и желательно живой.