Ретрарх. Предсказательная система протославян. Теория фундаментального процесса. Базовые понятия состояний его развития

На заключительном этапе многие перестают понимать слоговые знаки, которые становятся достоянием лишь горстки людей. Теперь слоговое письмо превращается в тайнопись, понятную либо жителям уж очень глухих мест, либо только посвящённым, например в рамках гонимой конфессии. Для основной массы людей оно просто перестаёт существовать, и его тексты начинают путать с письменами других народов, которые всё равно одинаково непонятны. Фаза эта может занимать всего пару десятилетий.

Вот такая периодизация. На наш взгляд, она обладает безусловным плюсом, показывая длительность совместного существования двух типов письма: буквенного и слогового. Появление первого не привело к быстрому исчезновению второго. Сдача позиций слоговым письмом происходила долго.

С другой стороны, данную периодизацию можно в полной мере отнести лишь к взаимоотношениям кириллицы со слоговым славянским письмом. В таком случае и территориально применение этой периодизации ограничено теми славянскими странами, где кириллица стала господствующим шрифтом, т. е. Русью, Болгарией, Сербией.

Перенести периодизацию автоматически на отношения слогового письма и глаголицы, пожалуй, затруднительно. Во-первых, возникла глаголица, по всей вероятности, значительно раньше кириллицы (даже если мы будем говорить о протовариантах этих азбук). Стало быть, вышеописанный начальный этап никак не мог занять всего лишь десятки лет, он занимал сотни. Во-вторых, в отличие от кириллицы, глаголица нигде не стала официальной государственной письменностью. Да, какое-то время она использовалась в Древней Болгарии наравне с кириллицей, но довольно быстро была вытеснена последней. Даже допуская, что известна в той же Болгарии глаголица была значительно раньше кириллицы, тем не менее активно вытесняла слоговое письмо не она (имеется в виду выделенная В. А. Чудиновым фаза активного наступления азбуки). Глаголица так и осталась церковной письменностью для некоторых славянских народов (хорватов, словенцев). У славян, принявших католичество, этапы активного наступления азбуки, вытеснения и заключительный слоговое славянское письмо переживало под воздействием не глаголицы, а латиницы.

Оканчивая обзор построений В. А. Чудинова, хотелось бы обратить внимание на следующий нюанс. Как могли древние славяне называть своё слоговое письмо? Здесь, конечно, нам остаётся только гадать, и, безусловно, речь в большей степени идёт о выборе современного научного термина. Г. С. Гриневич использует термин, профигурировавший у черноризца Храбра: «черты и резы», письмо типа «черт и резов». Однако В. А. Чудинов вслед за большинством учёных считает «черты и резы» примитивной пиктографией (знаки собственности, родовые тамги, символы для счёта и гадания). Отмежёвывается он и от понятия «славянские руны», ибо, по его мнению, оно ведёт к путанице, так как под этим термином в XIX веке понимали германские руны в славянском употреблении, то есть буквенные, а никак не слоговые знаки. «Лично я, – заявляет исследователь, – предпочитаю термин „руница“, который тоже иногда встречается».

Позволим себе заметить следующее. Если набор слоговых знаков именовать «руница», то сами эти знаки волей-неволей придётся называть «рунами». Мы не видим ничего страшного в употреблении термина «руны». Прежде всего потому, что совсем не обязательно ориентироваться на то, что понималось под этим термином в XIX веке. Сейчас XXI век. Историческая наука ушла далеко вперёд, и какие-то старые определения вполне могут быть отброшены. Далее. Именно рунами могли именовать славяне (праславяне, русы) знаки своей письменности. Это название могли носить сначала слоговые, а затем, по наследству, и буквенные знаки. Хоть и звучит словосочетание «славянские руны» необычно.

Тему возникновения письменности у европейцев и китайцев, думается нам, теперь затрагивать нет большого смысла, поскольку в данной книге рассматривается не то, какая письменность самая древняя, а то, какая из предсказательных систем древней. С Таро все немного сложнее. Но мы уверены, что после прочтения этой работы полностью читатель сам сможет сделать надлежащие выводы. Скажем лишь, что работает то же правило Декарта, поскольку Таро – это дополненная система. Прямая наследница Ретрарха. А руника спрятана в графическом построении иллюстраций Великих арканов. В то время как германо-скандинавские руны и Книга Перемен хоть и производные, но все-таки на наш взгляд вполне самостоятельные системы.

Руны города Ретры, они же руны Ретрарха, как ступень в эволюции славянской письменности, датируются восьмым веком до н. э. Об этом подробно поговорим позже. Сейчас перейдем к обоснованию датировок остальных, более поздних, систем.

Датский филолог Людвиг Франц Адальберт Виммер, профессор Копенгагенского университета, первый проложил путь научному исследованию рун, доказав в своем сочинении «Runeskriftens oprindelse og udwikling i norden» («Происхождение и развитие рунического письма на Севере») то, что руны не имеют самостоятельного германского происхождения, а возникли во II или III столетии от Р. Хр. из латинского алфавита. Фактически, рунология как наука в жестком современном понимании этого слова начинается именно с него. Так, работы его предшественника Оле Ворма, бесценные в отношении собранного им материала, были лишены четкого и безукоризненно логичного механизма обработкии анализа данных. Именно

такой механизм и разработал Виммер. В своей книге ему удалось, помимо всего прочего, сделать два вывода, значение которых невозможно переоценить.

Во-первых, он доказал, что руны не появились «из ниоткуда» (как считали до него), и руническое письмо развилось путем заимствования литер более древних европейских письменностей.

Во-вторых, он доказал – читатели, не знакомые с «довимеровской» рунологией XIX века, будут смеяться, – что Старшие руны (Футарк) старше Младших рун. Действительно, у опровергнутого Виммером мнения было тогда немало своих сторонников, полагавших, что алфавит может развиваться только в сторону увеличения общего числа знаков – т.е. только путем появления новых символов или видоизменения старых. (На этом настаивал, например, Вильгельм Гримм.)

Именно после Людвига Виммера рунология стала той наукой, о которой спустя много лет Карл Марстрандер скажет, что «рунология – это палеография, лингвистика, археология и мифология».

Происхождение Таро, как утверждает в своей «Книге Тота» Алистер Кроули, весьма туманно. Некоторые знатоки стремятся отдалить его до Египетских Мистерий, другие пытаются приблизить до пятнадцатого или даже шестнадцатого столетия. Но Таро определенно существовало в, можно сказать, классическом виде уже в четырнадцатом веке, тогдашние колоды сохранились, и форма Таро с тех пор не изменилась в сколь-нибудь значительной степени. В Средние Века эти карты часто применялись для предсказания судьбы, особенно цыганами, поэтому привычно стало называть Таро «цыганским» или «египетским». Когда же выяснилось, что цыгане, несмотря на этимологию их названия, происходят из Азии, кое-кто пытался найти истоки Таро в индийском искусстве и литературе. Нам здесь нет необходимости вступать в обсуждение этих спорных вопросов.

Вот что еще пишет Кроули о происхождении Таро: «…один эпизод совсем недавней истории, свидетели которого еще живы, весьма интересен, крайне важен и, как будет далее показано, имеет очень замечательное продолжение. В середине девятнадцатого столетия появился великий каббалист и ученый, который до сих пор раздражает людей своей привычкой забавляться за их счет, дурача их даже посмертно. Звали его Альфонс Луи Констан, и был он аббатом Римской Церкви. Выбирая себе «nom-de-guerre», он переиначил собственное имя на древнееврейский лад – Элифас Леви Захед – и стал широко известен как просто Элифас Леви. Он был философом и художником, а кроме того, прекрасным литератором и шутником-практиком того типа, который называется «Рinсе sans rire»; художника и глубокого символиста, его чрезвычайно привлекало Таро. Будучи в Англии, Леви предложил Кеннету Маккензи, известному ученому оккультисту и франкмасону высокой степени, воссоздать научно обоснованную колоду.

В своих письменных трудах он по-новому представил козыри Таро, называемые Колесницей и Дьяволом. Похоже, он понимал, что Таро – это, фактически, образная форма каббалистического Древа Жизни, каковое является фундаментом всей Каббалы, и даже основывал на нем композицию своих работ. Он задумал написать самый полный трактат о Магии. Этот предмет Леви разделил на две части – Теорию и Практику, – которые назвал Догмой и Ритуалом. Каждой из частей посвящено двадцать две главы, по главе на козырь Таро; и каждая глава раскрывает тему, представленную картиной соответствующего козыря. Насколько важна точность соответствий, станет понятно в должное время. И тут мы подходим к небольшому усложнению. Главы-то соответствуют козырям Таро, но соответствие – неверное; это можно объяснить лишь тем, что Леви ощущал себя связанным обетом тайны перед Орденом Посвященных, передавшим ему секреты Таро.»

Получается, что Таро берут свой исток в первом – третьем веке нашей эры. Но. Это лишь попытка подвести научную базу под существующую систему. Причем попытка не без изрядной доли лукавства. Как и откуда всплыло из тумана веков Таро, а по сути, дополненный первоисточник, доподлинно не известно. Каббала органично дописала полный портрет системы Таро. Вот что написано о происхождении Каббалы в Краткой еврейской энциклопедии:

«Происхождение и источники каббалы. Одним из древнейших источников каббалы является литература мистического характера, сложившаяся в 1—3 вв. н. э. в Эрец-Исраэль и Вавилонии на основании первой главы книги Бытие и первой главы книги пророка Иехезкеля – ма‘асе брешит и ма‘асе меркава; последняя из них известна в литературе мистицизма под названием сифрут ха-меркава (`литература колесницы`), или сифрут ха-хехалот (`литература чертогов`). В отличие от каббалы, стремящейся к постижению сущности и внутренней диалектики Божества, центральной темой сифрут ха-хехалот являются видения мистиков (иордей меркава), чья душа вознеслась к престолу Божьей славы (кавод), визуальные аспекты Бога, восседающего на небесном престоле. Этой литературе присущ описательный характер, а также специфическая терминология, унаследованная впоследствии каббалой, однако она лишена столь характерной для каббалы символики. Мистические настроения этого времени отражены в некоторых отрывках из Талмуда (самый известный из них – рассказ о четырех мудрецах, вошедших в пардес – Хаг. 14б) и в так называемой апокалиптической литературе (книга Эноха, четвертая книга Эзры), в которой важную роль играет образ ангела Метатрона.»

Прагматичные германо-скандинавские руны (почему автор назвал их именно так станет ясно из Единой таблицы соответствий, а если коротко то прагматичной их сделало исключение из руники нескольких основополагающих понятий и превратило в систему так сказать «по-быстрому»). Дэократичная Каббала, стремящаяся постичь суть Божества. Книга Перемен, раскрывшая дополняющие смыслы основных понятий. Все они дополнили и обогатили первоисточник.

Принято считать, что основной текст «Книги Перемен» – первоначально гадательный, а впоследствии и философский текст, сложился из материалов земледельческого фольклора на территории уделов Цзинь или Цинь между VIII и VII вв. до н. э.

Филологический перевод основного текста без интерпретирующих примечаний мало понятен европейскому читателю, как, впрочем, мало понятен или совсем непонятен основной текст, взятый без комментария, китайскому или японскому читателю, не подготовленному специально к чтению этого текста. Однако китаевед, независимо от его национальности, владеющий системою «Книги Перемен», безусловно, может понять основной текст ее как в подлиннике, так и в переводе. Что же делает ее понятной? Знание ее системы, умение найти объяснение одного места ее в ряде других мест. Так, при чтении основного текста необходимо иметь в виду следующее.

1. Каждая гексаграмма представляет собою символ той или иной жизненной ситуации, которая развертывается во времени. Каждый афоризм при гексаграмме представляет собою краткую характеристику этой ситуации в основном или в целом. Каждый афоризм при отдельных чертах представляет собою конкретную характеристику того или иного этапа в развитии данной ситуации. При этом необходимо принять во внимание то, что ввиду уровня техники мышления и языка авторов, такие характеристики почти никогда не бывают выражены в форме точных понятий. Стихия «Книги Перемен» – стихия образности. Вместо того чтобы сказать об уместности коллективного действия, «Книга Перемен» говорит: «Когда рвут тростник, то другие стебли тянутся за ним, так как он растет пучком. Стойкость к счастью. Развитие». Вместо того чтобы сказать о тщетности предпринятого действия, «Книга Перемен» говорит: «Ничтожному человеку придется быть мощным; благородному человеку придется погибнуть. Стойкость ужасна. Когда козел бодает изгородь, то в ней застрянут рога» и т. п.

Кроме того, в основном тексте встречаются стандартизированные образы, своего рода формулы, как, например: «Благоприятен брод через великую реку», т.е. ситуация предрасполагает к какому-нибудь крупному предприятию. Или: «Благоприятна встреча с великим человеком» – указывание возможной помощи со стороны могущественного человека.

2. Как было выше указано, афоризмы при отдельных чертах повествуют о последовательном развитии ситуации. При этом первая позиция характеризует лишь самое начало данного процесса, когда он еще не выявлен со всей типичностью его. Вторая позиция характеризует апогей внутреннего развития данной ситуации так же, как пятая позиция – максимальное раскрытие его вовне. Третья позиция характеризует момент кризиса, перехода от внутреннего к внешнему. Поэтому, если прочитать подряд все афоризмы третьих позиций, то, несмотря на весь встречающийся иногда лаконизм их, выступает их общая черта – опасность положения. Например: «Ожидание в тине. Близится приход разбойников»; «В войске может быть воз трупов. Несчастье»; «И кривой может видеть! И хромой может наступать! Но если наступишь на хвост тигра, так что он укусит тебя, то будет несчастье. Воин все же действует ради великого государя»; «Стропила прогибаются. Несчастье»; «Связанному беглецу будет болезнь и опасность. Держащему слуг и служанок – счастье» и т.д., и т. п. Четвертая позиция характеризует начало проявления данного процесса вовне. Поэтому она столь же мало типична, сколь и первая. Однако на ней сказывается благотворное влияние приближающейся пятой позиции. Поэтому и афоризмы четвертой позиции не так мрачны, как предыдущие. Пятая позиция уже указана в связи со второй. Шестая же позиция представляет собою завершение или переразвитие процесса данной ситуации, в котором она или теряет свою типичность, или превращается в свою противоположность. И все шесть последовательно представляют собой интерпретации основных смыслов первых шести рун Ретрарха.

3. Необходимо всегда иметь в виду, что основной текст теснейшим образом связан с гексаграммами, триграммами и чертами, их составляющими. Поэтому для того, чтобы вдуматься в значение того или иного афоризма, совершенно необходимо рассматривать его с учетом их символики.

4. Связь афоризмов друг с другом, их смену необходимо рассматривать как конкретизацию семи основных положений «Книги Перемен», унаследованных из этого реального текста всеми комментаторами, несмотря на все их различие, указанное выше. Эти семь положений ярче всего выступают с сицы-чжуань, однако при достаточном размышлении можно убедиться, что они как своего рода обертоны присущи и основному тексту. Вот они в общих чертах:

1) Мир представляет собою и изменчивость и неизменность, и, более того, их непосредственное единство;

2) В основе этого лежит проходящая через весь мир полярность, антиподы которой столь же противоположны друг другу, сколь и тяготеют друг к другу: в их отношениях проявляется мировое движение, как ритм;

3) Благодаря ритму ставшее и еще не наступившее объединяются в одну систему, по которой будущее уже существует и в настоящем, как «ростки» наступающих событий;

4) Необходимо и теоретическое понимание, и практическое осуществление этого; и если деятельность человека нормирована таким образом, то он гармонически включается в свое окружение;

5) Таким образом, исключается конфликт внутреннего и внешнего, и они лишь развивают друг друга тем, что внутреннее определяется внешним и творит во внешнем;

6) При этом личность уделяет достаточное внимание, как себе, так и окружающему ее обществу, и, довольствуясь своим положением, находит возможность высшей формы творчества: творчества добра, а не выполнения каких бы то ни было правил прописной морали;