Наша песня

К больнице подъехала полицейская машина. Сирена затихла на высокой воющей нотке, а от проблескового маячка автомобиля на стене образовался голубоватый круг света, как от стробоскопа. Это явление хоть как-то меня отвлекло, и я быстро нырнула в расположенный по соседству дамский туалет. Здесь я плеснула в лицо воды и с помощью жестких бумажных полотенец счистила со щеки засохший лак для ногтей. По раскрасневшейся коже можно было бы подумать, что кто-то только что влепил мне пощечину. Причем достаточно сильную. Это мне уже как-то раз приходилось испытать, правда, много-много лет назад. Но сегодня это была вовсе не пощечина. Сегодня я пострадала от подлой выходки судьбы, неизвестно по какой причине обрушившейся на меня и не предоставившей мне времени, чтобы подготовиться, собраться и дать ей достойный отпор.

Я смотрела на отражавшуюся в забрызганном водяными каплями зеркале перепуганную женщину. Выглядела она ужасно: глаза красные, нос блестит, как сигнальный огонек на маяке, а светлые волосы разлохматились и спутались. Это явно не та Шарлотта Уильямс, которая покинула свою роскошную лондонскую квартиру в тайном смятении после того, как узнала о поездке, организованной для нее собственным мужем. Та женщина куда-то исчезла, и теперь я не могла бы с уверенностью сказать, что она вообще вернется назад.

Скорее, чтобы немного отвлечься, а вовсе не для наведения красоты я порылась в своей сумочке, достала оттуда цветную косметичку и принялась поправлять испорченный макияж. Но при этом пальцы у меня так сильно дрожали, что я нанесла слишком уж много пудры на щеки, отчего стала похожа на жуткого вида гейшу. А щеточка туши для ресниц ходила ходуном в руке так, что я рисковала попасть ею прямо в глаз и покалечить себя. В отчаянии я швырнула сумочку в раковину, где из нее со стуком высыпалось все ее разномастное содержимое. Я попыталась припомнить какие-нибудь упражнения для расслабления из йоги, занятия которой я не так давно посещала. Я медленно набрала в легкие побольше воздуха, задержала дыхание и так же неспешно выпустила воздух. Но то, что у меня так легко получалось, когда я сидела в позе лотоса в зеркальном танцевальном зале, оказалось почти невыполнимым в дамском туалете в больнице. Я наблюдала за тем, как быстро опускалась и поднималась моя грудь, отражавшаяся в зеркале над раковиной, и буквально слышала, как паника вползает в каждый мой вдох и выдох. Со стороны могло показаться, что мне только что пришлось совершить долгую пробежку, спасаясь от серьезной опасности. В реальности же единственным, от чего я сейчас пыталась скрыться, было мое собственное наполненное страшными картинами воображение. Впрочем, у меня было достаточно дилетантских познаний в области медицины, чтобы испугаться того состояния, в котором сейчас находился Дэвид. Я быстро убрала косметику в сумочку и снова направилась к стойке администратора.

Никого из посетителей тут не было, и обе женщины увлеченно о чем-то беседовали между собой, так что поначалу даже не заметили моего приближения.

– Ты обратила внимание, как она держала этого игрушечного льва?

– Да-да, у меня сердце кровью обливалось.

– А потом она еще объяснила, почему захватила его с собой…

– Да-да. Трудно остаться равнодушной в такую минуту. И неважно, сколько лет я уже тут проработала, когда речь идет о ребенке, я всегда сильно переживаю.

Я почувствовала знакомый болезненный укол, подслушав их беседу, но попыталась поскорее забыть о ней. Мне самой сейчас предстояло перенести довольно сильную травму и пройти через серьезные испытания. И потому не стоило искать дополнительные источники тревоги и беспокойства. Я шаркнула ногой, и мое движение привлекло внимание обеих женщин.

– Простите, что вмешиваюсь, но моего мужа перевели в отделение интенсивной терапии, а я не знаю, где у вас тут самое лучшее место, где мне можно было бы подождать, пока я смогу с ним увидеться. – Под «лучшим» я подразумевала, конечно, «ближайшее». Наверное, они все же поняли меня правильно.

– Двумя этажами ниже есть кафетерий, вы могли бы подождать там, – предложила женщина в очках. – А мы скажем врачам, где вас найти. По-моему, вам сейчас бы не помешала чашечка крепкого кофе, – тепло добавила она.

Конечно, было бы грубо сообщать ей, что для того, чтобы прийти в норму, мне сейчас потребовалась бы не одна чашечка кофе. И вообще, единственное, что могло бы исправить этот жуткий день, – это если бы мы вечером вышли отсюда вдвоем с Дэвидом, держась за руки. Холодный пот струйкой побежал у меня от затылка по позвоночнику, поскольку я понимала – такого исхода ждать не приходится. По крайней мере, не сегодня. «Или вообще никогда?» – прозвучал зловещий голос у меня в голове.

– Вам нужно будет заполнить кое-какие документы, – добавила вторая женщина, доставая из лотка на своем столе сразу несколько листков бумаги. – Вы можете сейчас взять их с собой, а потом, когда все заполните, вернуть нам.

Я взяла стопку из ее протянутой руки, радуясь тому, что мне, по крайней мере, будет чем заняться, пока я стану ждать известий от врачей.

Кафетерий напоминал собой корабль-призрак. Наверное, утренние посетители, подкрепившиеся здесь чаем, уже давно разошлись, как только закончилось время посещения больных, а для ужина было еще рановато. Я взяла себе чашку какого-то бурого и весьма неаппетитного напитка и перенесла ее на липкую поверхность одного из столиков. Это должен был оказаться чай или кофе в керамической посуде, но по вкусу мне этого так и не удалось определить. Я, как правило, всегда возвращала в ресторане блюдо, если оно казалось мне недостаточно горячим. И уж никогда не стеснялась высказать свое недовольство, если что-то оказывалось несъедобным. Дэвид частенько посмеивался над этой моей привычкой и говорил, что у меня, наверное, где-то имеется татуировка, гласящая «Клиент всегда прав». Ну конечно, мы оба прекрасно знали, что это не так, поскольку Дэвид был хорошо знаком с каждым сантиметром моего тела. Он трогал его, ласкал, целовал. Рука у меня чуть заметно тряслась, когда я поднимала чашку, подносила ее к губам и пробовала напиток на вкус без всяких комментариев и недовольства.

Я тщательно заполнила все бланки, но все равно осталось много пустых мест, потому что я не знала, что писать. По большей части вопросы касались семейной истории болезней или болезней, перенесенных в детстве. Конечно, мать Дэвида могла бы ответить на них, но мне не хотелось ей звонить, пока я не получу какую-либо обнадеживающую информацию. Узнав, что Дэвид попал в больницу, она бы стала настаивать, чтобы я соединила ее с медиками. Ей бы захотелось немедленно поговорить с его лечащим врачом. И если бы этого для нее оказалось недостаточно, она бы продолжила пробиваться вперед, как разъедающая все и не знающая преград кислота, уничтожая любые препятствия на своем пути. В конце концов она добилась бы, чтобы ее соединили с главным врачом. А может, имеет смысл действительно позвонить ей? Она-то умеет улаживать такие дела. Но я только покачала головой, надеясь, что она потом простит меня за то, что я приняла именно такое решение. Нет, дело не в том, что я плохо ладила со своей свекровью, просто ее трудно было назвать доброжелательной и дружелюбно настроенной женщиной. И это было справедливо даже в отношении меня, хотя именно мою кандидатуру она как раз и одобрила! Достаточно сказать, что даже после пяти лет брака лично я предпочитаю по-прежнему называть ее миссис Уильямс, а уж никак не Вероника.

Я посмотрела на свои часы. Прошло уже тридцать минут. Сколько же времени требуется, чтобы перевезти его на несколько этажей наверх и поставить койку в нужном месте? Неужели сейчас никто не появится, чтобы провести меня к нему? Может быть, они забыли, где я сейчас нахожусь? А вдруг к ним прибыл другой пациент и они теперь занимаются им, так как его случай не терпит отлагательств? Может быть, это как раз тот мужчина, которого привезли сюда, когда я приехала в больницу?

Обычно я не поддаюсь панике так, что она, как вирус, проникает внутрь меня, курсирует по моим жилам, и это можно ощущать физически. Скажу больше, только один раз в жизни мне приходилось испытывать нечто подобное. Только раз меня охватывал подобный страх, и я чувствовала себя ранимой и беспомощной – и именно Дэвид тогда пришел мне на помощь. Теперь же я оказалась один на один со своей бедой. Некому было позвонить и попросить посидеть со мной. Никто не торопился сказать мне, что все обойдется. Нет, разумеется, у нас было множество знакомых семейных пар, с которыми мы общались, но никого конкретно я не могла бы назвать своим близким другом. Дэвид как раз и был таким другом. Дэвид был моим мужчиной. Вот почему я чувствовала себя такой потерянной, будто у меня отняли брата-близнеца. Я направилась к лифтам и нажала на кнопку, вызывая кабину, чтобы снова спуститься к администраторам.

Элли

Шокированная, я последовала за доктором назад к администраторам, пытаясь сморгнуть выступившие на глазах слезы и при этом притворяясь перед самой собой, будто они появились только из-за слишком ярко горевших ламп дневного света. Откровенность и беспристрастность медика уничтожили последний огонек надежды в моей душе, за который я так отчаянно хваталась, считая, что здесь кроется какая-то глупая ошибка. Никогда раньше я не испытывала такого страха и не чувствовала себя настолько беспомощной. И одинокой.

Из кармана халата доктора донеслось настойчивое гудение, словно туда залетело какое-то назойливое насекомое.

– Простите, – извинился он, доставая пейджер и внимательно изучая маленький зеленый экран с задней подсветкой.

Я машинально затаила дыхание, следя за выражением его лица и пытаясь уловить на нем какой-то особый знак. «Пожалуйста, пусть это будет добрая весть, – в отчаянии повторяла я про себя. – Пожалуйста, ну пожалуйста!» Он оторвал взгляд от экрана, и я тут же отметила, что в его едва заметной, но ободряющей улыбке появилось нечто, напоминающее спокойствие.

– Нам везет. Я могу сейчас же отвести вас к мужу.

– Ой, спасибо! – с благодарностью отозвалась я и поспешила вслед за ним в сторону лифтов.

– Пока он находится в нашем отделении интенсивной терапии, это на четвертом этаже, – пояснил он.

Я кивнула.

Лифт, казалось, и не собирался подъезжать. Мой взгляд метался между цифрами, обозначающими местонахождение каждого лифта. Единственное, о чем я сейчас мечтала, – это чтобы один из них немедленно прибыл на первый этаж. Но они ползли на удивление медленно, при этом еще и останавливаясь, как мне казалось, буквально на каждом этаже. Я погрузила пальцы в мягкую игрушку Джейка, чтобы не поддаться искушению постоянно нажимать на кнопку вызова. Я уже собиралась предложить доктору отправиться пешком по лестнице, как характерный звонок возвестил, что к нам одновременно прибыли обе кабины. Я нервно переминалась с одной ноги на другую, как спринтер перед стартом, пытаясь определить, какие из дверей разъедутся в стороны раньше. Победил правый лифт, и, как только мы вошли в него, тут же подъехал и левый.

– Боюсь, что вам разрешат повидаться с ним только на пару минут, – предупредил доктор, – но там дальше по коридору есть комната для посетителей, и вы сможете подождать неподалеку. – Я кивнула, готовая в тот момент согласиться со всем, что он скажет. Возможно, если я пообещаю не мешаться, они позволят мне остаться с ним…

Но почти сразу я поняла, что это невозможно. Джо находился в крохотной комнатке, набитой огромным количеством медперсонала в белых халатах. Все они проворно перемещались с одного места на другое, и мне даже пока не было видно того человека, которого все они сейчас старались спасти. В мыслях я уже стремительно летела к нему, едва касаясь ногами больничного линолеума, и уже должна была оказаться рядом, но в реальности ноги мои заплетались, и чем ближе я подходила к заветной комнате, тем меньше во мне оставалось уверенности.

Еще в лифте, когда мы поднимались, доктор пытался предупредить меня о том, что именно я тут увижу, но я не слушала его, вернее, слушала, но, как выяснилось, недостаточно внимательно, потому что его слова совершенно не подготовили меня к тому, что сейчас предстало перед моими глазами. Начать с того, что я видела Джо какими-то немыслимыми урывками – то и дело его от меня загораживали врачи и медсестры, которые мелькали у меня перед глазами, постоянно перемещаясь с места на место, чтобы иметь доступ то к одному, то к другому из множества аппаратов, присоединенных к телу пациента. Все это напоминало хорошо отрепетированную сцену из балета, а медики все продолжали плавно скользить по помещению, не задевая друг друга и не переставая работать ни на секунду.

Мы подошли к стеклянной двери в палату, но все, что мне теперь стало видно, – это некая фигура под одеялом на койке. По виду он был того же роста и комплекции, что и Джо. Одна из медсестер выпрямилась, после того как установила капельницу, и мне стала видна знакомая прядь волос на накрахмаленной больничной наволочке. Только сегодня утром та же самая шевелюра покоилась рядом со мной, на моей подушке, и его губы шептали: «Пора просыпаться, дорогая» – прямо мне в ухо, как это повторялось тысячи раз изо дня в день. Но теперь они уже ничего не шептали. Да и не смогли бы, потому что изо рта у него торчала длинная пластиковая трубка, исчезавшая где-то среди аппаратуры рядом с койкой.

– Ох, Джо, – тихо прошептала я.

Сопровождающий меня доктор осторожно положил мне руку на плечо, пока я осматривала палату, пытаясь правильно оценить все то, что сейчас происходило в ней.

– Какая у него температура? – отрывисто и с тревогой в голосе поинтересовался кто-то из врачей.

– Пока всего лишь двадцать семь градусов, – послышался ответ.

Кто-то в отчаянии присвистнул, и я сразу догадалась, что новости оказались неутешительными.

– Введите еще адреналин.

– Сколько будет всего?

– Давайте попробуем применить перитонеальный диализ, – предложил кто-то, – потому что если мы не согреем этого парня в самое ближайшее время, то он…

Доктор, стоявший возле меня, громко прокашлялся.

– Обращаюсь ко всем, здесь с нами присутствует миссис Тэйлор. Можем ли мы на секундочку оставить ее одну с мужем?

В этот момент все головы повернулись в мою сторону, и каждый взгляд был полон сочувствия. Это тоже показалось мне плохим знаком.

Они расступились передо мной, как воды Красного моря, расчистив дорожку к койке Джо. С одной стороны мне хотелось попросить их всех выйти отсюда, чтобы оставить нас наедине, а с другой – вопить во весь голос, чтобы они не останавливались, чтобы не упускали ни секунды, продолжая работать, чтобы спасти его.

К счастью, никто из них и не собирался оставить свою работу и прекратить усилия реанимировать Джо. На дрожащих ногах я приблизилась к своему лежащему без сознания мужу, и все медики затихли, хотя и продолжали работать, только теперь они делали все почти беззвучно. Мне показалось, что лучше бы они продолжали с удвоенной энергией, как раньше. Их спокойствие и осторожность заставили меня подумать, что, возможно, они поняли всю тщетность своих усилий и теперь им самим стало ясно, что этот бой ими проигран.

Я подошла к Джо и теперь пыталась найти какую-нибудь доступную часть его тела – ладонь, руку, хоть что-нибудь, – откуда бы не тянулись трубки и провода. Но такого кусочка на его теле не оказалось.

– Эй, Джо, а вот и я! – дрожащим голосом начала я. – Это Элли, – добавила я, поскольку глаза у него были закрыты. Я смотрела на него и чувствовала, что неважно, в каком состоянии он очутился в результате того несчастного случая, сейчас, услышав мой голос, он просто обязан был открыть глаза. Мои собственные глаза как будто охватил жар. Мне казалось, что они наполнились песком, пока я стояла и смотрела на него, не моргая. Загар на его обветренном лице, который сохранялся даже в разгар зимы, сейчас почему-то бесследно исчез. Так же, как и нежно-розовый оттенок губ. Все лицо его походило на сложенный из серо-синих кусочков мозаики рисунок. Никогда еще я не видела человека с таким цветом лица, по крайней мере, живого человека.

Но ведь Джо не умер. Его грудь ритмично вздымалась и опускалась вместе со стоявшим рядом аппаратом, напоминавшим странные кузнечные мехи и, собственно говоря, выполнявшим за него всю работу. Я протянула руку вперед, но в неуверенности застыла на месте и вопросительно подняла взгляд.

– Можно мне… можно мне хотя бы дотронуться до него?

В ответ мне кивнули сразу несколько человек.