Четыре рассказа

– Не беспокойтесь, – мужчина едва приподнял пальцы, опущенных вдоль тела рук, прогнул ладони, – не беспокойтесь батюшка, нам никто не помещает.

За стеной храма было слышно, как шквально ударил ветер в стену, заскрежетал металл куполов и крепежных тросов, за окнами вмиг стемнело, сумрак навалился на сырое, прохладное помещение храма. Священник глянул на потемневшие окна, перевел взгляд на двери, одна из которых прикрывалась не до конца, и в этот момент она закрылась. До конца. Закрылась с таким грохотом, что дрогнули стекла, что-то упало за свечным прилавком, под сводами вновь заскрежетало, напряглось.

– Присаживайтесь, – пригласил мужчина, указав рукой за спину священнику. Тот обернулся, и увидел, что у самых ног его стоит любимое кресло. Он нервно повернул голову обратно, гость плавным движением правой руки, повторил приглашение: – Присаживайтесь, святой отец, не стесняйтесь. Здесь все свои.

Священник начал садиться, но застыл в одной позе, повалился в кресло и так замер, не шевелясь. За окнами стало совсем темно, но в зале темнее не становилось. Чем чернее становились окна, тем ярче разгорались свечи. Священнику показалось, что вдали запел хор, но это было странно, и он решил, что от удивления и общего напряжения ему это почудилось.

– Так вот, – мужчина продолжал, – я все про икону эту. Видите ли, мой хороший, тут ведь не все просто. – Он осекся, скривил одну сторону лица. – Икона продана, это очень хорошо. Она будет в частной коллекции. Это коллекция очень хорошего, состоятельного человека, я его давно знаю, тут все, поверьте мне в порядке. Тут все надежно. Но бабка, это проблема.

– Какая проблема?

– Очень серьезная. – Мужчина поднял правую руку и стал водить в воздухе длинным, тонким пальцем. – Вот если бы она забыла, если бы не помнила. Но она пожаловаться может. Может письмо написать, может полицию вызвать. Да, ведь она уже жаловалась на вас батюшка, – сказав это, мужчина остановил взгляд своих прозрачных глаз на священнике, – жаловалась ведь?

– Ж… – священник поперхнулся, но подавил спазм и ответил: – жаловалась.

– До Архиерея дошла. А ведь жаловалась только из-за безделицы какой-то. Не так ведете вы себя, с ремонтом церкви тянете, за похороны втридорога дерете, отпевание, крестины, венчание, свое производство свечное имеется. Очень уж противная старуха.

– Да, – со вздохом промолвил священник и сам вздрогнул. Он не собирался ничего говорить. Он еще не разобрался с этим фокусником до конца, чтобы поддакивать ему. Но больно уж сладко льется голос этого странного человека, мягкий, мелодичный, как хор, который послышался вначале.

– Да, – точно копируя интонацию священника, повторил мужчина, – получается надо ее убить.

Повисла тишина. Священник смотрел на гостя, и раз за разом в голове прокатывалась последняя прозвучавшая фраза. Гость же свел руки и ковырял ногти, вид он в этот момент имел столь непринужденный, что казалось, последняя фраза принадлежала не ему.

– Убить? – Переспросил священник после продолжительного молчания.

– Убить, убить, – повторил мужчина, – что же с ней еще делать. Отравить или дом поджечь.

– Вы наемный убийца?

– Я?! – Воскликнул мужчина и кинул на священника удивленный взгляд , однако глаза его при этом, оставались спокойны. Они даже не смеялись. Они были холодны. – Да как вы могли подумать такое?

– Ну, просто, – священник стушевался, – я просто… мне как-то… показалось… я думал, что вы сказали – «убить».

– Убить, конечно, убить. Но это же не значит, что я убийца.

– Ну а кто же… – тихий голос священника стал еще тише, появилось присвистывание. – Кто же… вы же… я же…

– Я кто? – Мужчина растянул рот, уголки губ ушли вниз. Брови приподнялись. – Кто я? – Голос его звучал не громко, но в нем больше не было музыки, теперь он лился подобно лаве, не шумной, но гнетуще тяжелой, – как же это, кто я? Я черт.

Священник приоткрыл рот, но вместо слов послышалось лишь слабое гудение и присвист.

– Батюшка, вы прекрасно знаете, кто я. Вы это поняли сразу, когда меня увидели. Меня удивляет, зачем вы уже битый час пытаетесь придумывать какие-то аналогии. То вы думаете, что я проезжал мимо, то, что я фокусник, то, что я из полиции, то, что я из ФСБ, потом подумали, что конкурент, потом, что сотрудник Интерпола. Да я не возьмусь перечислить все, что побывало в вашей голове. И все это вместо того, чтобы признать очевидное – я черт.

– Ч… р… тей, – вытолкнул из сухого горла священник, – не быва… – последний слог сорвался с языка и обвалился обратно в горло, отчего священник шумно сглотнул и попытался облизать сухие губы.

Мужчина в ответ лишь мягко улыбнулся, приподнял подбородок и с явным удовольствием произнес:

– Черт, прошу любить и жаловать.

Несколько минут царила полная тишина. Было слышно, как трещат свечи, временами налетали порывы ветра, металась и стенала непогода за стенами, но саму церковь не атаковала, лишь иногда скрипели крепежи крестов.

– И… – вырвалось с длинным сиплым стоном из горла священника.

Черт свел брови, несколько подал вперед голову, прислушиваясь.

– И-и… – громче и тоскливее свистнуло горло священника.

– И?

– И-изыди…

– О-у, – черт вновь отстранил голову, смотрел на священника спокойно. Едва мышцы расслабились, лицо растеклось, обвисло. Сейчас он уже не выглядел молодым, обаятельным человеком, скорее усталым стариком с пустым, слепым взглядом.

– Чур, меня.

Черт поморщился, закатил глаза и отвернулся к окну.

– Прочь, нечистый…

Зевнул.

– Вот бог, а вот порог.

Скривил рот, покачал головой.

Священник попытался подняться с кресла, он качнул телом, еще, и еще, но тело его осталось в той же позе. Гримаса сильнейшего напряжения появилась на пухлом лице, он даже прикусил губу, но не заметил этого, пальцы его впились в подлокотники, он дергал головой, плечами, но ни на миллиметр не оторвал свое тело от мягкого, кожаного кресла. Откинулся обратно и, тяжело задышав, произнес, особенно налегая на последние слоги:

– Боже великий, рода человечьего, избави от нечистых, повеливай нечистым бежать. Да очищен быв диавольскаго, преподобнаго, праведнаго, и всякаго, сподобляйся, ecи, и препрославяйся, и во веки веком… веков… Аминь.

Черт медленно повернул голову, губы его тронула кривая усмешка, он приподнял одну ладонь, покачал ею из стороны в сторону. От улыбки лицо вновь помолодело. Священник смотрел в лицо своего противника, тяжело дышал, опускал и поднимал голову, вновь устремлял взор в сторону насмешливого взгляда. Ворот и плечи намокли. Он чувствовал, как по длинной складке вокруг живота капля за каплей стекает пот. Жар от свечей был нестерпим. Но священник не сдавался. Он смотрел на черта, он ловил признаки паники, любой мелочи, которая подарила бы надежду. Но, черт лишь ухмылялся. Священник стиснул зубы, несколько раз глубоко вздохнул и произнес:

– Эксорцизамус, омнис иммундус… омнис… сатаника… – он метнул взгляд вправо, затем влево, словно ища поддержки, помощи, – омнис… – задумался, – омнис… ностри сатаника потэстас! – Он почти кричал, он не снабжал льющийся из горла воздух словами, он его выкидывал с давлением, с силой, с неистовством. Последние слова он практически прокричал… Когда возникшие от избытка напряжения круги пред глазами растаяли, священнику открылась картина произведенного эффекта от молитвы папы Льва тринадцатого… Это была не та картина, которую ждал увидеть священник. Не было в этой картине зеленых рвотных масс у ног черта, не было воплей и проклятий, не было искаженного мукой лица. Священник ожидал увидеть судороги, бьющегося в агонии тела… судороги действительно были, но не агонии. Черта скручивало от смеха. Он буквально держался за живот. С усилием выставляя вперед руку, делая останавливающие жесты.

– Стойте, стойте, батюшка, – стонал черт, не в силах сдержать порывы хохота, – прошу, прекратите. Вы ведь действительно кого-нибудь призовете случайно. – С трудом взяв себя в руки и распрямившись, он сказал наставительно: – Такие слова надо произносить очень точно. Они вообще не во рту должны рождаться…

– Изыди, нечистый, – сокрушенно, из последних сил выдохнул священник.

Черт протер ладонью глаза, не теряя веселой улыбки, уронил голову, повернул ее набок, озорно посмотрел на священника. Снисходительно покачал головой и продолжил:

– Нет причин горячиться. Все не так плохо. Все вообще неплохо.

– Как ты можешь находиться в доме господа нашего? – Спросил священник.

– А почему бы мне в нем не находиться?

– Храм освящен.

– Да, я знаю. Батюшка, вы поверьте, я же вам не враг.