Клей

Территорией испытания установки Тулякова, которую персонал объекта называл не иначе как труба Медузы или коротко – Туза, выбрали пустынный район Японского моря, лежащий вдалеке от морских оживлённых трас. Прямоугольник размером километр на километр, уходящий квадратной трубой от морской глади в стратосферу. Ограничения по масштабам эксперимента зависели не только от соображений безопасности, но и от мощности источника питания. Атомный реактор, установленный на третьем подземном уровне циклопа, вырабатывал недостаточно энергии для захвата больших территорий, да этого на данном этапе и не требовалось.

Десять часов утра. Малахитовое море, накинув на себя шаль штиля, стало похожим на стеклянный бильярдный стол, сверкающий крупицами алмазной пудры. Затишье пред бурей? Заспанное, неулыбчивое солнце, на минутку выглядывая из пуховых подушек курчавых облаков, не грело вовсе, а освещало золотыми стрелами лучей, лениво улегшихся на воде, путь, указывая на юго-восток. Пролетая над зданием циклопа, предчувствуя беду, кричали редкие чайки. Их крики звучали дико в наступившей тишине, так словно они каркали, как почуявшие кровь чёрные вороны, пролетающие в последний раз над полками армии, выстроившейся перед началом смертельной битвы Рагнарёк.

Честь запустить установку выпала Тулякову. Он и все остальные из обслуживающего медузу персонала, укрывшиеся в защитном бункере под землёй, прибились к обзорным экранам, зависли над пультами, тяжело пыхтели, осаждая кислое, перебродившее сегодняшним питательным завтраком в желудках, дыхание на мониторах. В маленькую комнату управления пять на пять метров, набилось людей, как сельдей в бочку. Инженеры, операторы, учёные, наблюдатели, контролёры, контролёры над наблюдателями, наблюдатели за контролёрами, вооружённые охранники. Все без исключения сотрудники, занимающиеся подготовкой эксперимента, знали, насколько опасно включать установку – пусть и контролируемой, изначально ограниченной, но всё же цепной реакции. И судя по ожидаемому эффекту, если испытания Тузы пойдут не так, как их рассчитали, и демон вырвется за границы очерченного энергетическими возможностями реактора квадрата зоны трансмутации, может наступить неизбежный, мучительный и характеризующийся долгой агонией цивилизации конец всему живому на земле.

Всех тварей по паре на ковчеге циклопа, и все имели право, изнывая от страха, находиться здесь, в аппаратной. Они надеялись и сомневались, ждали и проклинали. Ждали, когда же всё это кончится, а проклинали ту минуту, когда согласились на командировку на этот благословлённый дьяволом объект.

– Ну, медузка, ну, Горгонка, не подведи, – шептал Боря, выкручивая ручку подачи энергии на максимум.

На табло, вмонтированном в приподнятую крышку стола, заплясали оранжевые чёрточки, складывающиеся в человечков и тут же разваливающиеся на части. Столбики зарядов поползли вверх, как наглотавшиеся амфетаминов скалолазы. «Тууунь», – прозвучал сигнал готовности установки к работе. Эпель машинально поднял сложенные щепоткой пальцы в желании перекреститься, но вспомнив, что он никогда не был религиозен, опустил руку. По клавиатуре пульта управления, защёлкав кнопками, забегали длинные гибкие, как лапки у паука, пальцы Тулякова. Код набран, а никакого гула, дробной барабанной дрожи, никто не ощутил. Все ждали «Ух» эффекта, а на выходе ничего не происходило. Напряжение росло, рвало постромки, стремясь покинуть орбиту планеты Рассудок; люди стояли, затаив дыхание. И уже когда разочарование начинало закипать в их животах, выбрасывая пузырьки подступавшей апатии, слабости в их буркалах, жахнуло свистом так, что уши заложило. И прошло-то всего лишь мгновение после запуска установки Борей. Стены не тряслись, пол и потолок не ходили ходуном, лишь появился, возник, вылупился из пустоты, кристаллизовался из воздуха звук, наточенной под нож, ушной пробкой разящий глухотой барабанные перепонки.

На экранах монитора медуза заворочалась, встрепенулась и завертелась юлой, вспыхивая разноцветными фонариками скоплений люминесцентных клеток, словно новогодняя ёлка. Секунда и все мониторы погасли, изображение заглушил свист, обеднив его краски до всего лишь одной – угольно-чёрной. Циклопа окутали сумерки, подтекающие сиреневым туманом тьмы. Лёгкая дымка, появившиеся незнамо откуда, густела со скоростью идущего на таран локомотива на магнитной подушке. Вскоре здание объекта 1771/Х скрылось из посторонних любопытных взглядов, обросло сиреневой невесомой шубой и выстрелило, выпустив через око линзы струю чистой небесно-голубой энергии, сплетённой из пучков разной амплитуды и чистоты колебаний, между которыми гнездились призраки биотрансмутации первородных элементов. Послание отправили по адресу. Теперь оставалось надеется, что оно дойдёт до адресата, а не, потерявшись в пространстве, долбанёт обратной связью по нелепым, возомнивших себя богами, голым, мнящих себя разумными приматам. Надеяться пришлось недолго: всего через четыре секунды сообщение ударило точно по назначенной цели полигона, оправдав математику расчётов Тулякова.

На расстоянии пяти километров от квадрата загона полигона дежурили военные корабли – фрегат «Путинъ» и три ракетных катера. Они-то и стали свидетелями последствий удара, предназначенного трансформировать вещества, а по итогу пробившего дыру в пространстве.

Место, где с неба упала в море капля голубого огня, окутала сизая мгла. Она клубилась от центра, припадая алчными губами к границе периметра, стекая по невидимой преграде струями оливковой тьмы. Над эпицентром сгустились пепельно-серые тучи, выпустив наружу облепившее их бока хризантемами жёлтое содержимое раздутого ядовитой влагой брюха. От воды столбами вдарил пар, а небеса разверзлись малиновым ливнем.

Грубо изнасилованная природа бушевала несколько секунд. Основательно проблевавшись, вывернувшись наизнанку, она показала военным морякам то, что она вытянула из кишечника тела соседней с нашей вселенной. В прореху, прогрызенную залпом богомерзкой медузы, прежде чем её заживило, затянуло, как рану на боку у живучего солдата первогодка, успело всосать что-то огромное, геометрически правильное, приближающееся своими размерами к авианосцу. Химическая гроза прошла, остаточные продукты завершившегося успешно, но вообще не штатно и не так, как ожидали от реакции трансмутации, эксперимента оседали едкой пылью в бурлившее кислотными осадками резко потеплевшее море. В засечной мжичке четко вырисовывались рубленые грани коричневого силуэта вытащенного из иной реальности объекта. С плоским дном, как у баржи, он оставался неподвижен, никак не реагируя на лёгкое волнение бурлящего моря. Низкая посадка иновселенской баржи обеспечивала видимую устойчивость невообразимым переплетениям прямых углов палубных надстроек. Многогранник баржи вписывался в окружность, а его верхняя формация выглядела настолько необычно, что не укладывалась и надолго не задерживалась ни в одной нормальной голове, увенчанной службистской фуражкой-каской-пилоткой.

Стоило развеяться химическому туману и успокоиться морю, сглотнувшему все до единой капли мучнистого горячего дождя, моряки, сделав замеры показателей среды в квадратном столбе полигона, дождавшись прилетевшую с материка группу поддержки вертолётов, сделали полный вперёд. Вертолётчики, совершив несколько облётов вокруг баржи, не обнаружили никаких признаков жизни на палубе. Зато они сумели зафиксировать несколько овальных отверстий, из которых поднимались сизые змейки дымков. Баржа остывала или, наоборот, готовилась взорваться? На этот вопрос ответили термодатчики, температура корпуса стремительно понижалась, убегая от первоначальных 90 градусов по Цельсию к температуре окружающей баржу, взбаламученной химическими реакциями морской воды. Убедившись в отсутствии прямых угроз, на баржу отправили досмотровую команду.

Палуба баржи блестела цветом иных миров. На первый взгляд коричневая поверхность, словно облитая подгоревшим сахарным сиропом, когда на неё ступили моряки откликнулась на их появление лиловым сиянием, уходившим в корону чёрной ауры. Свечение ластилось к барже, как кот к ногам хозяина, не поднимаясь выше метра над уровнем палубы. Моряки, одетые в защитные костюмы ОЗК, шли по этому свечению, словно плыли в ведьминых болотных огнях.

Проникнуть внутрь баржи досмотровым морякам не составило труда. Те чёрные дыры, которые засекли с вертолётов, вели извилистыми, будто проеденными червями древоточцами великанами проходами на нижние палубы. Передвигаясь внутри баржи, бойцы не использовали фонари: стены излучали ту же непонятную смесь спектров нездешнего света, что и на палубе. Электронные приборы ориентации не работали, все киберпомощники людей вышли из строя. Моряки двигались наугад, совершенно потеряв чувство времени. Они не знали, сколько прошло часов или дней после их входа внутрь баржи, они перестали понимать, где находятся, в головы набивалась всякая бесформенная чертовщина мыслей. В извилистом лабиринте идентичных ходов, где на совершенно гладких стенах не было ни малейших ниш, зазубрин, сколов, трещин, а тем более дверей, отказывали органы чувств, люди чувствовали себя брошенными детьми, заблудившимися в бесконечных подземных пещерах. Кричи не кричи – бесполезно, всё равно никто на помощь не придёт.

Командир группы упорно шёл вперёд, таща за собой остальных, не отзываясь на обращения подчинённых, никого не слушая и не уговаривая. Он один из всех не потерял надежды или делал вид, что его такими штучками, как бесконечный разматывающийся под ногами клубок коридоров, не возьмёшь. Так долго продолжаться не могло, прошло бы ещё каких-нибудь пять-десять минут и нарыв зреющего бунта лопнул бы кровавым насилием и гноем паники и убийств. Командира бы смели и растерзали, выместив на нём всю накопившуюся в сердцах моряков злобу. Баржа не лучшим образом действовала на психику людей, искажая её эхом пустоты и предвестием приближающийся к ним бездны.

Повернув в очередной стотысячный, миллионный раз, командир вышел на простор пузыря внутреннего помещения. Коридор резко обрывался, заканчиваясь полой сферой. Сзади командира подпирали моряки, они, как автомобили на скользкой дороге, врезались один другому в бампер, продвигая многоножку образовавшегося затора вперёд. Командира так затолкали, что он еда сумел остановиться на крае пузыря, а иначе бы он скатился колобком вниз.

Перед глазами изумлённых людей открывалась следующая картина: на стенках сферы, не соприкасаясь с ними вплотную, висели лаптями, вибрирующие ростками хоботков, лежанки цвета кирпичной пыли. На этих лежанках, сроднившись с ними, прибывали в вечном покое раздутыми комариными брюшками абрикосовые тела, на которых, как тля на траве, гнездились колонии заполненных молочной мутью ожоговых пузырьков. Искажённые неизвестным воздействием двуногие и двурукие гуманоиды выглядели так, словно их сварили живьём. От некоторых тел до сих пор шёл пар.

Верхнее кольцо лежанок нависало над нижним. На второй орбите торчали на лежанках уже тела, очевидно, принадлежащие другому виду пришельцев. Меньшего размера, большеголовые, лупоглазые, озабоченные гримасой злобного ужаса на детских разваренных личиках, с кожными покровами в цвет варёных раков. Одна лежанка верхнего ряда пустовала. На верхнем кольце висело двенадцать трупов, а на нижнем – всего семь. На противоположной стороне от той, где сгрудилась досмотровая команда, моряки заметили лаз, по краям облепленной колышущейся, как от ветра, белой полупрозрачной субстанцией, похожей на паутину. Из лаза периодически высовывалось жало рубинового света и, пронзив пузырь наискосок, убиралось обратно. Там мелькали тени и что-то подтекало весенней капелью тревоги предвиденья прихода в мир новой жизни.

Глава 3

Мироздание – многомерная формация, состоящая из бесконечного числа пересекающихся между собой в точках сдвига пространства вселенных. Между вселенными лежат бесконечные пустоши подпространственных подкладок: окажись в них, и ты узнаешь, что такое настоящая тьма. Скрепляет конструкцию мироздания слой клея, где царствует негасимый свет. И если редкие жители подпространства, принимающие совершенно разные и всегда отвратительные для разума формы, могут только ужасать и разрушать всё до чего их по неосторожности допустят, куда их по ошибке или злому умыслу направят высшие силы, то на уровне клея уплывают в бесконечность миры, заселённые всего одной расой – расой Клея.

Раса света – чистильщики, ассенизаторы, ангелы с лицами палачей, выполняла от начального взрыва рождения многообразия всех вселенных всего и всегда одну единственную функцию. Представители света ищут и предотвращают ошибки, совершаемые существами, распрощавшимися со своей звериной сутью и вставшими на путь цивилизационного развития. Те из них, у которых преобладал индекс разрушения над индексом созидания, оценивались расой света как опасные не только для себя, а и для всего мироздания. Поэтому чистильщики с ними не церемонились, отправляли их в гумус удобрения, создавая питательную среду для следующих поколений с заложенных в них информацией, подчерпнутой из ноосферы их планеты, подвергнутой переформатированию.

Ангелы ассенизаторы не имели названий, не имели собственных имён или прозвищ, их знали как чистильщиков. Один из них, не первый, но и не последний, давно выслеживающий и идущей по следу за нацией интеллектуальных паразитов, питающихся знаниями народов чужих планет, напал на след. Обычно паразиты выбирали мир, где его жители сумели достичь молочной спелости знаний и где правил интеллект, а не диктаторские амбиции отдельных высокоразвитых, но недалёких индивидуумов. Самое страшное, что такие планеты они высасывали насухо, отправляя их в первобытное состояние, чем тормозили развитие всей их родной вселенной в целом. Допустить регресс, за котором неизбежно следовал распад, чистильщики не могли: вся их, подчинённая одной сверхценной идеи, суть требовала скорейшего вмешательства и исправления. Находясь на службе у божественного проведения, они с удовольствием, граничащим с катарсисом, исправляли ошибки выстроенной высшими силами системы, и иногда ценой жертвы собственной жизни. Смерть и экстаз для ангелов палачей означали состояние умиротворения, получаемое ими в конце успешного окончания процесса казни-чистки.

Клей шел по пятам бродячей орбитальной станции умиров (так называли вампиров, питающихся энергией идей и великими мысля гениальных учёных), он подобрался к ним близко, очень близко. Следующий этап обозначался, как внедрение. Умирам не обязательно было испивать высокую материю мыслительных процессов у всех аборигенов выбранной ими планеты. Достаточно подсоединиться к ноосфере мира через самые гениальные умы, коих число колебалось от планеты к планете всего от 1-го до 13-и, никогда не превышая последнего чёртового числа, причём число всегда оставалось нечётным, и они получали то, зачем пришли.

В этот раз вампиры бродяги, припарковав свой дом-станцию, приспособленную под межзвёздные перелёты, за вторым спутником планеты Ран, и на модуле захвата незамеченными для автоматических орбитальных сторожей планеты ранцев (так сами себя называли аборигены) проскользнули к ним, приводнившись недалеко от системы островов. Следующие три дня умиры занимались сканированием населения Ран. Отыскав нужных им персонажей, – в этот раз их оказалось максимальное количество -13, крупный источник, а значит, и их трапеза будет чрезвычайно питательной, полезной, жирной, – вампиры включили излучатели внушителей. Повезло, что все выявленные ими учёные и мыслители собрались на мировой конгресс в одном месте. Не пришлось за ними гоняться, как за разбегающимися по щелям тараканам. Бродяги на третий день открытия конгресса инновационных прорывов тысячелетия организовали экспедицию охотников за головами.

Пока бушевали страсти во время выступления адепта церкви скорейшей колонизации планет родной системы, светило физико-математических наук Дуй Крилей, не выдержав образовавшихся после плотного завтрака излишков газа, потихоньку ото всех смылся в уборную, облегчить себя и душу. Стоило ему подвернуть тунику и присесть на ультрамариновый цветок желудочной облегчалки, как дверь кабинки, криво треснув, распалась, пропустив двух мрачных ранцев, одетых в рясы, непривычно низеньких, каких-то детских монахов ордена ограничения сексуальной свободы. Не успели из его горлового хряща защёлкать слова возмущения, как Дуя спеленали в серебристую плёнку, поставили укол в худую ляжку, достав грубой иглой, кажется, до кости и, превратив физика в кокон, куда-то потащили. Сознание гасло быстро, но плавно. Когда монахи с ношей на плечах покинули сортир, Крилей уже крепко спал.

Всех остальных из чёртовой дюжины ранцевых гениев, кроме одного заболевшего мыслителя, выкрали прямо во время проводимой конференции по проблемам межпланетной связи. Пустили газ, отправили почивать всех в зале, а потом, прикрываясь монашескими рясами ограничителей и пластичными масками грима, умиры утащили обмякшие тела сначала из зала, а затем, переобув их в коконы, вынесли из здания.

Последний тринадцатый ключ от кладовки мировых знаний планеты Ран захватили врасплох, когда он возвращался к себе в гостиничный номер от доктора. Он поднимался по широкой розовой мраморной лестнице, а ему навстречу семенили монахи карлики. Учёный по имени Йон Амбратукчис столкнулся с монахами лоб в лоб. Никогда ранее ему не приходилось испытывать упрямство монахов ордена ограничителей: на улицах городов они вели себя спокойно, уступали дорогу и никогда не вступали в перепалки (другое дело, что они творили за воротами своих монастырей!), а здесь они остановились на две ступеньки выше учёного, тем самым сравнявшись с ним ростом, и отказывались его пропускать, ни говоря ни слова. Он делал шаг в сторону, они повторяли за ним, он разводил руками, и они, будто передразнивая, дразня, досконально повторяли его жесты. Не выдержав, Йон, часто защёлкав языком, что выражало недовольство у ранцев происходящим с ними, воскликнул:

– В чём дело? Пропустите меня немедленно! Я не из вашей касты!

На его слова монахи среагировали своеобразно, отвесив ему два удара – один угодил в нос, другой попал в горло, лишив Йона возможности и дальше громко протестовать. Согнувшись в пополам, неженка учёный захрипел, а ограничители воткнули ему в область копчика конусообразную штуку нейронного шокера и свет для Йона померк. Очнулся он уже приклеенный к креслу лодочки, висящим кверху ногами. Как это не удивительно, но Йон не испугался – он обрадовался. Под личиной учёного теоретика генной революции взрослых особей любых видов живых организмов скрывался коварный охотник за паразитами – ангел Клей. Он за несколько часов до похищения, пробрался в номер профессора Амбратукчиса и когда бедный учёный, страдающий лихорадкой суставов, поднял перепонку входного люка, врубил его поставленным ударом в корпус. Клей, изучив анатомию ранцев, узнал, где у них расположено уязвимое место крупного нервного узла, туда он и шарахнул сжатым в подкову кулаком с выставленной вперёд костяшкой указательного пальца. Лучше скучать связанным в помывочной лохани у себя в номере, чем тупеть, превращаясь в безмозглую креветку на челноке умиров.

Бродяги готовили доступ к ноосфере и им требовалось подключение тонкой настройки, а тринадцатый ранец им всё малину испортил. Они, как всегда, самых сильных операторов медиумов закрепили на нижней орбите сферического концентратора энергии, а над ними зависли беспомощными вялыми марионетками гении проводники, остальные же перекачивающие энергию насосы вампиры оставались у себя в каютах, погружённые в глубокий транс. Последние, получая поток интеллектуальной энергии и знаний, переадресовывали львиную её долю на станцию своей нации бродяг, оставляя себе лишь крошечную её часть. Многозвеньевая система энергетического пылесоса до сего дня работала безотказно. Сбой случился в самом начале процесса, когда тринадцатый проводник открыл глаза и, невероятно легко преодолев энергетические запоры, удерживающие его на лежанке, спрыгнул вниз.