Тридцать три рассказа об инженерах

И действительно, Питер сделал себе лодку, изготовил сам для неё складную мачту такой необычной и удачной конструкции, какой никто раньше никогда не видел. И под этой складной мачтой он выходил в море в любую погоду, чем заслужил уважением голландских корабелов.

Пётр I в Саардаме обучается на корабельной верфи (Репродукция К. Лебедева)

По вечерам он вместе со всеми плотниками, кузнецами, моряками и рыбаками сидел в пивных, танцевал, пил, ел, веселился, со многими из них подружился, и никто ничего не заподозрил.

Но спустя несколько дней Питер заметил, что за ним по улице ходит целая толпа любопытных – старых и совсем юных жителей Саардама. Он сразу догадался, что жена кузнеца Киста проговорилась. Питер купил в лавке яблок и раздал их мальчишкам из толпы. Но детей было много, и на всех не хватило. Те, кому не досталось царского яблочка, начали кидать в царя комками грязи. Питер страшно разозлился, его глаза засверкали, как горящие угли.

Он разъярённо закричал в толпу:

– Уходите!

Но толпа не расходилась. Наоборот, всем стало ещё более любопытно. Его окружили плотным кольцом и стали осматривать так, как будто он был диковинным зверем.

Питер рассвирепел и ударил по щеке одного из самых наглых зевак. Толпа пришла в восторг!

В тот день Питер понял, что покоя в Саардаме у него больше не будет, и решил переехать в Амстердам, в столицу Голландии. Там как раз находилось российское посольство.

В Амстердаме он провёл следующие четыре месяца. Он попросил местного бургомистра (главу города), которого тоже знал ещё по Москве, устроить его плотником, но уже на местную верфь. Он ещё заставил Александра Меншикова и многих других сотрудников посольства взять в руки топоры и вместе с ним строить фрегат. Однако вскоре плотник Питер понял, что голландцы хорошо знают практику строительства судов, но плохо владеют теорией. Поэтому они допускают просчёты. Это не устраивало любознательного царя, и тогда он решил перебраться в Англию. По его сведениям, англичане превосходили всех кораблестроителей мира и в теории, и в практике.

Вскоре он тайно, под именем Петра Михайлова, пересёк пролив Ла-Манш и оказался на Британских островах. Это случилось в январе 1698 года.

– Сколько же здесь дыму и сажи! – воскликнул Питер, осматривая лондонские закопчённые углем дома и улочки.

Действительно, весь город стоял как в полупрозрачном вонючем тумане, и это была угольная пыль от печей.

– Везите же меня поскорее к морю, – попросил Питер своих английских друзей. – Мне нужно море, как вода рыбе.

Его привезли в городок Дептфорд, сейчас это пригород Лондона, где он три месяца прожил в доме будущего адмирала Джона Бенбоу (помните «Остров Сокровищ» Роберта Стивенсона? Там действие происходит в трактире «Адмирал Бенбоу» – это тот самый адмирал).

На Дептфорде, на королевской верфи, Питер прилежно изучал теорию кораблестроения и математику. Ещё он осматривал литейный завод, арсенал, Оксфордский университет, не вылезал из мастерских. Англичане говорили, что не было такого ремесла, с которым не ознакомился бы русский царь. Но после любого занятия Питер возвращался всегда на верфь, к строительству кораблей. Это была его главная любовь. Епископ Бернет, с которым Питер много общался, как-то даже сказал, что Пётр Первый рождён быть скорее корабельным мастером, чем царём[1 - Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. СПб.: Ленинградское издательство, 2011. С. 833.].

Конечно, это не так. Необыкновенные способности царя Петра Первого простирались далеко за пределы корабельных верфей. Он умел и виртуозно заключать международные договоры, и успешно воевать с сильнейшими армиями Европы, и строить города, и дворцы, и заводы, менять нравы и привычки подданных, писать новые законы, и много-много чего ещё.

Но факт остаётся фактом. После смерти Петра Первого было найдено огромное количество вещей и вещиц его собственного изготовления – шлюпок, стульев, посуды, табуреток и прочего. Было непонятно, где он брал время на рукоделие. Он считал себя даже опытным хирургом и хорошим зубным врачом. Говорят, после него остался целый мешок выдернутых им зубов. Подданные страшно боялись болеть при нём, потому что он сразу брал в руки медицинские инструменты и грозился провести хирургическую операцию, даже когда больной этого не хотел.

Но выше всего в мире Пётр Первый ставил инженерное корабельное мастерство. И вошёл в историю он не только как великий царь-реформатор, но и как лучший корабельный мастер России своего времени. Или, иначе говоря, Саардамский плотник.

Царский токарь

Андрей Нартов (1693–1756)

1712 год, Москва

Давным-давно над самым центром Москвы возвышалась грозная и высокая Сухарева башня. Увы, она не дожила до наших дней. Башню строили по приказу самого царя Петра по образцу европейских «ратуш». На третьем этаже её размещалась школа «математических и навигацких наук» – там учили будущих инженеров, артиллеристов и моряков. Руководил ей Яков Брюс, близкий к царю инженер и учёный.

Однажды Пётр, который любил своё детище, зашёл проведать школу и посмотреть на успехи учеников. Как и было заведено при царе-труженике, никто не вскочил с места и не упал на колени перед первым лицом в государстве. Все триста с лишним учеников продолжили заниматься своими делами. Пётр подходил то к одному, то к другому, задавал вопросы. Проверял, как будущие моряки умеют пользоваться астролябией, а будущие артиллеристы – транспортиром. Яков Брюс сопровождал царя.

Наконец Пётр велел:

– Теперь покажите мне, как вы управляетесь с токарными станками.

Царя отвели в мастерские. Он сразу заметил юношу, который что-то увлечённо обтачивал. На массивном деревянном основании токарного станка были вырезаны рукой мастера курчавая головка ангела, слева и справа от неё орлы с распростёртыми крыльями, под ними – райские птицы, павлины, бутоны распускающихся роз.

Царь Пётр осведомился:

– Скажите мне, кто сделал сию искусную резьбу на основании? Должно быть, известный голландский мастер? Как его фамилия?

– Это сделал я, государь, – отозвался юноша у станка.

– Врёшь, негодяй! – глаза Петра вспыхнули недобрыми огоньками. – Ноздри вырву! Признайся, что соврал!

Юноша густо покраснел, но неотрывно смотрел прямо в гневные глаза царя:

– Никак не смею врать Вашему Величеству, но это истинно моя работа.

Яков Брюс подтвердил:

– Зело способный ученик, Ваше Величество!

– Да как же ты сие благолепие сделал?! – царь недоверчиво развёл руками. – Просвети меня!

– Государь, изволь взглянуть: я приделал сей узел, на котором крепится резец для его удобного перемещения вдоль станины. Я назвал его «суппортом». Видишь, государь, «суппорт» свободно ездит и слева направо, и справа налево. Отныне резец стал лёгким, как пёрышко, и рука мастера не устаёт от работы, и времени тратится меньше, и линии тоньше.

– Дай мне спробовать, – царь Пётр быстрым движением отодвинул юношу, нацепил фартук и подошёл к станку.

Он снял с полки металлическую заготовку в виде цилиндра, привычно закрепил её, нажатием педали заставил вращаться вокруг своей оси и резцом на суппорте вгрызся в металл – только острая стружка посыпалась во все стороны.

Царь Пётр извлёк обточенную заготовку, придирчиво осмотрел её и радостно принялся обнимать молодого токаря:

– Ах, молодчина! Хвалю! Ну, спасибо за подарок! Как тебя звать-величать?

И, получив ответ, обратился к Брюсу:

– Сие изобретение награды достойно! Забираю сего молодца вместе со станком к себе в Санкт-Петербург, в мою личную токарню.

Вот так юный ещё токарь Андрей Нартов был замечен царём и оказался во дворце. В течение шести лет он работал царским токарем, обтачивал детали из металлов, древесины, слоновой кости. Царь вообще любил токарное дело и считал его наиважнейшим, ведь армии постоянно требовались нарезные ружья и стволы для пушек. А их без токарно-винторезных станков никак не изготовить! Но любил Пётр и изящно сделанные на европейский манер красивые вещицы – мебель, посуду, кубки, подсвечники – и хотел непременно превзойти Европу в этом искусстве.

В 1718 году царь послал Нартова как лучшего из токарей в длительную поездку по Европе для изучения токарного дела. Что называется, «на людей посмотреть и себя показать».

В июне Нартов отправился в дальний путь «для присмотрения токарных и других механических дел». Полгода он провёл в Берлине, где показал не кому-нибудь, а самому прусскому королю Фридриху-Вильгельму I своё токарное искусство. Король после осмотра Нартовского станка вынужден был признать: «У нас в Берлине такой машины нет».

В конце декабря он отправился в Голландию, где посетил Гаагу и Саардам. Парижские академики были изумлены невиданной во Франции точностью, чистотой и скоростью работы Нартова на токарном станке.

В Англии Нартов тоже не терял времени даром. Он выяснил, что местные токарные мастера не превосходят русских, а машиностроители не могут изготовить станков, чертежи которых Нартов привёз с собой. Но в других областях техники – в изготовлении точных приборов, инструментов кораблестроения, монетном производстве – в Англии Нартов увидел машины, неизвестные в России. Андрей Нартов приобрёл в Англии техническую литературу и для царя, и для себя лично (он владел английским языком).

Оттуда он вернулся в Санкт-Петербург, обогащённый новыми знаниями и техническими идеями.

Будучи ещё и художником, Андрей Константинович на своих станках вытачивал красивые бокалы, вазы, светильники, настенные и настольные предметы интерьера. Некоторая часть их сохранилась в Эрмитаже, но большая часть, к сожалению, была утрачена.