– А, правда, Иван Акимович, что это по навету Толмача портовые бандиты взяли в моду вывозить торговых за город и там пытать? – спросил Лапин.
– Правда. И в холодной их держали, чтобы за выкуп родным возвращать. Или пальцы рубили.
– Как турки-басурмане прямо, – возмутился надзиратель. – Разве ж так можно с братьями по вере-то?
– Да какая там вера, Егор Аркадьевич, – отмахнулся сыщик. – В душе, где корысть, Бог не живет. Это же по совету Толмача банда Бычка налетала на церкви и монастыри, не гнушаясь ни чем. Когда такое было, чтобы богобоязненный имперский подданный руку на иконы поднимал?
Воронин вновь заходил туда-сюда, вспоминая все больше и больше. Лапин слушал его с затаенным интересом, провожая немигающим взглядом.
– А помните, Егор Аркадьевич, как у нас стариков да бесноватых заставляли квартиры переписывать на подставных? – щелкнул пальцами Иван. – Тоже Толмача идея. Бумаги проводили через фирмы, а несчастных в угольный карьер увозили.
– Страсти-то какие, – полное лицо надзирателя покраснело от возмущения, глаза округлились. – Да как такое вообще возможно в наш пресвященный двадцать первый век!
– А вот так, Егор Аркадьевич. Так Толмач чужими руками претворял свои кровавые истории в реальность. Да хоть бы вот, что нам Миненков рассказал. Про то, что кто-то когда-то смог вложить в мертвый материал живую душу. Я сначала подумал, что как вообще взрослые люди могут поверить в подобное. Но когда услышал имя, то сразу все понял. Толмач обладает таким даром, таким авторитетом, что все его истории считаются былью.
– Бесовщина какая-то, – угрюмо подытожил Лапин. – А все от безнаказанности, от либеральности этой иноземной. Как головы запретили рубить, так расслабился народец, ничего не боится. А надо как встарь – если не на плаху, так в кандалах пешим этапом до Соловков, грехи замаливать!
– Не заводись, Егор Аркадьевич, – филер положил ладонь на покатое плечо Лапина, успокаивая. – Все им сполна сбудется. Я могу долго рассказывать, и про пирамиды финансовые, и про угоны паромобилей, и про заказные убийства, и про насилие безнаказанное. Да только я вспоминаю, и будто в другой мир окунаюсь, в страшный и кровавый, в котором Толмач этот байки свои черпает. И до того мне тошно становиться, что хочется бросить все и изловить этого злодея раз и навсегда. Но ты, друг мой Лапин, лучше скажи, что думаешь вот по этому поводу?
Сыщик, с видом заправского факира, выпростал вперед руку и раскрыл ладонь. На ней лежал черный браслет с мигающими световыми цифрами.
– Ох, – только и смог проговорить надзиратель, удивленно поднимая кустистые брови. – Это что за цаца?
– А вот, изъяли. Это, Егор Аркадьевич, хронограф такой. И знаешь что? Сдается мне, что это Толмача вещичка. Уж очень она с ним похожа таинственностью происхождения и внутренней необычностью.
– Мда, вещичка прелюбопытнейшая, – надзиратель с опаской потрогал пальцем неизвестный материал браслета. – Быть может, орденская?
И тут же отдернул руку, словно внезапная догадка ударила его в самое темечко, пробормотал, прикрывая рот ладонью:
– Ты действительно думаешь, что Толмач действительно из…?
Надзиратель не договорил и опасливо потыкал пальцем куда-то вверх.
– Я, Егор Аркадьевич, много чего думаю, – улыбнулся Воронин, – Но, первее, кажется мне лишь одно. Что сей субъект – британский шпион.
В коридоре воцарилось молчание, даже стало слышно, как на втором этаже шипит поршнями архивная машинка, перекладывая членистыми щупами карточки.
– Надо сообщить в охранку, – страшным шепотом сказал Лапин, пуча глаза. – Это же государственное дело!
– Надо, – в том ему ответил Воронин. – Только что мы им доложим? Докладывать пока особо нечего. С нашими баснями засмеют нас в охранке, Егор Аркадьевич.
– Только не говори, что ты…
– Нам нужно узнать больше, – сыщик убрал странные часы в карман. – У нас есть примерное описание этого интересного господина от Касницкого и Синицина. Фельбух так же упорствует? Не хочет говорить?
Лапин покачал головой.
– А Слипенький?
– С ним сейчас Павел Никифорович.
– Тогда стоит подождать. Среди них главный как раз Фельбух. Разговорим его – узнаем что хотим. Подсобишь?
– Конечно, – хищно улыбнулся надзиратель. – Как не помочь!
Глава 4
Набережная Софийского канала была по субботнему многолюдна и шумна. Горожане стремились насладиться последними теплыми деньками уходящей золотой осени, когда солнце еще довольно долго держалось над горизонтом, рассыпая медовый свет на стены домов и камни мостовой, а северный ветер не успел набрать пронизывающей силы. Вдоль чугунных оград сыто и неторопливо фланировали кавалеры с дамами, отцы семейств с женами и отпрысками, полные достоинства военные чины на побывке и ведущие светские беседы господа. Тут же мелькали одежды и попроще – в открытых верандах восседали усатые купцы средней руки, теребя на показ ручные часы, их жены старались соответствовать дамам познатнее, но их выдавал слишком грубый и громкий говор. Романтичные студиозы жарко спорили в сторонке о судьбах Империи и дипломатических отношениях между странами, о возможной войне с Британией и о моде на узкий покрой.
В этом старом, центральном, районе города Воронин бывал редко. Когда-то давно, казалось, и вовсе в прошлой жизни, он гулял под сенью ухоженных кленов куда как чаще. Сыщик еще помнил времена, когда фонари вдоль канала были обычными, масляными, они чадили и источали густой горелый запах. Сейчас же их заменили на современные, с круглыми стеклянными шарами, наполненными поставляемыми акватиками светящимися рачками, плавающими в морской воде. Рачки меняли цвет в зависимости от уличной температуры, от алого в жаркие дни и до нежно-голубого в прохладные. От этого каждый раз набережная будто выглядела по иному, а многим живущим в близлежащих домах цвет фонарей помогал определиться с фасоном одежды на выход. Что ж, скоро нагрянут холода и этих морских светлячков, до следующей весны, заменят на газовые горелки.
А вон будка башмачника. Когда-то рядом сидел его внук, предлагая почистить прохожим обувь. Теперь же мастер позволил себе паровой механизм, который справлялся с работой внука быстрее и лучше. Теперь не надо было сидеть по пять минут в кресле, стоило просто подставить ботинки под размеренно крутящиеся валики.
Предаваясь ностальгии, филер вышел к величественному собору, в честь которого был назван канал. Приветливо прикладывая пальцы к полам шляпы, отвешивая короткие полупоклоны, он прошел мимо открытой кофейни, где за изящными французскими столами, кутая своих спутниц в теплые пледы, попивали кофе и курили кальяны отдыхающие господа.
Здесь до слуха Воронина донеслись характерные звуки, идущие со стороны горбатого мостика через канал. Там уже собралась довольно внушительная толпа любопытствующих, к ним то и дело присоединялись идущие мимо зеваки. Поспешил туда и сыщик.
Извиняясь и аккуратно отводя за локоток, вдыхая разноголосый аромат духов и притирок, улыбаясь и тактично обходя, Воронин пересек ждущий представления народ и оказался прямо у перил.
Внизу, в водах канала, готовились к старту «скаты» с легкими жокеями на спинах. Покачиваясь на волнах вдоль натянутой желтой ленты, они действительно напоминали морских дьяволов – похожих на порождение кошмара рыб с орлиным разлетом треугольных плавников, вынесенными вперед рогами и постоянно открытой в плотоядной страсти пастью. На деле же это были гоночные машины с небольшими паровыми двигателями внутри. Сидящий на спине «ската» жокей, держался за «рога», управлял ими словно кавалерист поводьями. Сквозь распахнутую «пасть», представляющую собой раскаленную трубу, в котел попадала вода, превращалась там в пар, и с бешеной скоростью вращала похожий на веретено двигатель, торчащий, словно хвост-шип, позади «ската».
Гонки на «скатах» были уделом аристократии. Самый простой «скат» стоил как две лошади, уход же обходился еще столько же. За самые дорогие скоростные лодки, работающие на акватинском мальварине, иные господа не гнушались отдавать породистых жеребцов с внушительной родословной.
Воронин обвел взглядом собравшуюся по обе стороны канала толпу, вглядываясь в лица и подмечая детали одежды. Нет, искомого человека не видно. Что ж, обождем малость. Не хотелось бы думать, что Фельбух обманул их.
– Иван Акимович! – раздался совсем рядом радостный звонкий девичий голосок. – Я так рада вас видеть!
Филер обернулся и не смог сдержать улыбку.
В воздушном шифоновом облаке на него летело чудное создание с большими синими глазами и искрящимся смехом. Не успел он опомниться, как его окутал тонкий аромат цветочных духов, шею оплели тонкие руки и на небритую щеку приземлился неловкий, но искренний поцелуй.
– Махда, jeune crеation! – донесся вдогонку густой возмущенный женский голос. – Не на людях! Фи, неприлично!
Девушка отпрянула, но лишь ради успокоения нервов своей спешащей няни, урожденной корсиканки Стеллы Коллоны, полностью соответствующей своему звучному имени. Сама юная особа, семнадцатилетняя Мария Галицина, являлась полной противоположностью гувернантки, была хрупкой, тонкой и почти невесомой. Она буквально души не чаяла в своем двоюродном дядьке по материнской линии Иване Воронине, и сыщик отвечал тем же.
– Здравствуйте. Какими судьбами? – филер отстранился и оглядел с ног до головы племянницу. – Мари, ты сегодня просто обворожительна!
– О, спасибо! А мы прогуливались по парку, когда мальчишки прокричали о начинающихся гонках! – затараторила Мария. – Стелла твердит, что не девичье дело вечерами по каналам расхаживать, но я страсть как хочу на посмотреть!
– Мon dieu, Махда! – гувернантка уперла крупные руки в покатые бока и насупила губы с заметными темными усиками. – Гонки и скачки для солидных мужчин, дело девицы заниматься домом! К тому же, мы помешали променаду Ивана Акимолвича…
– И ничегошеньки не помешали! – девушка с надеждой посмотрела на филера. – Ведь верно?
Сыщик хотел ответить, что действительно несколько занят, но тут судьи дали старт и слова потонули в оглушительном реве горна. Толпа качнулась к перилам, оглушительно засвистели паровые двигатели, Машенька зажала уши тонкими ладонями в узорных перчатках…
И тут Воронин увидел его. В точности, как описывал Фельбух – высокий, с надменным «немецким» лицом, в необычных очках с полупрозрачной оправой. Одетый в черный котелок, пальто не по сезону и ботинки с желтыми носами. Зовет себя…
– Артур! – крикнул что есть мочи филер. – Толмач!