Прочь из города

Вот такой вот нехитрый бизнес «купи-продай», в котором решающее значение имеют цена, срок поставки товара и надежность контрагента. Чем ваш покупатель надежнее и чем дольше вы с ним работаете, чем больше товаров он у вас покупает, соответственно, тем выше процент скидки вы ему предоставляете. А скидка – эта та же цена, только связь обратная: чем больше первая, тем ниже вторая. И чем длиннее цепочка перепродаж, тем дороже обходится товар конечному покупателю. И если цена на всех этапах такой многоходовки каждый раз возрастает, то скидки делают этот рост не таким значительным, а иногда даже способны снизить первоначальную цену товара. Случается, что фирма-новичок, напрямую делая покупку у производителя, платит больше, чем если бы она покупала тот же товар у посредника, которому этот же самый производитель даёт хорошую скидку. Ведь посредник для производителя – это оптовик, постоянный и всегда надежный покупатель, снимающий с производителя все проблемы и риски розницы.

Решение о скидках конкретному покупателю всегда принимает руководство фирмы, но ведущие менеджеры, чтобы не упустить хороший заказ и не тратить время на обращение к руководству, в течение которого клиент может запросто уйти, как правило, наделены оперативными полномочиями в пределах выделенных им лимитов. Кроме того, не нужно забывать, что основной доход ведущего менеджера составляют именно проценты с продаж, которые он обеспечивает, а не постоянная величина его зарплаты. Именно таким менеджером на фирме Кольцова был Алексей Ропотов. И пока дела у фирмы шли хорошо, его материальное положение было достаточным, чтобы содержать семью, в том числе нигде не работающую и воспитывающую его двоих детей жену.

Фирмы-производители, фирмы-импортеры и фирмы-посредники, не важно, о каком товарном рынке идёт речь, давно известны всем, кто на этом рынке крутится. Появление новичка либо уход старожила с рынка – события нечастые. Поэтому все менеджеры по продажам предпочитают работать с давно знакомыми им людьми, которые подолгу не меняют места работы, а если и меняют, то переходят в конкурирующую фирму, прихватив с собой заодно и свои, наработанные годами технологии, связи и клиентские базы.

Так получается, что человек на том конце связи, к которому тебе приходится обращаться по работе порой по нескольку раз за день, уже настолько хорошо становится тебе знаком, что ты знаешь о нём больше, чем о своих соседях по лестничной клетке или даже о проживающих в другом городе родственниках. Менеджеры, занимая паузы во время разговора или переписки, вызванные необходимостью вбить данные в компьютер, или, наоборот, извлечь из него нужную информацию, успевают расспросить собеседника практически обо всем: о проведенном недавно отпуске, о здоровье детишек и домашних питомцев, о документах для получения какой-нибудь услуги в МФЦ. И что самое интересное: вот так, испытывая симпатию друг к другу и зная друг про друга почти как про себя самого, они, случайно налетев один на другого, например, в метро в час пик, могут запросто обменяться нелицеприятными выражениями, а то и синяками и ссадинами, потому как никогда не виделись вживую. И это не помешает им уже завтра, а то и в тот же самый день, если стычка произошла, к примеру, утром, с прежней симпатией и учтивостью общаться между собой по телефону или Интернету, обсуждая детали очередного заказа.

Первой в комнате новость о теракте в Москве узнала Ольга. В тот момент она только что закончила с очередной партией приточных вентиляционных камер, и у неё появилась свободная минутка изучить театральную афишу на ближайшие выходные. Дело в том, что Ольга уже две недели как встречалась с новым кавалером. Тот предложил ей сходить в кино, но Ольга больше предпочитала театр. Театральное свидание, по её глубокому и проверенному опытом пониманию, придавало значительно большую романтичность и серьёзность предстоящей встрече. К тому же некоторые её прежние кавалеры не проходили испытания театром, отсеиваясь или до, или уже после похода на спектакль, обнажая ей свою полную интеллектуальную пустоту либо, поняв, что театр – не для них, теряя затем интерес и к самой Ольге.

«Ничего себе, что творится!» – произнесла она так громко, что её услышали все вокруг, и дальше стала вслух так же громко зачитывать текст информационного сообщения:

«Только что на северо-востоке столицы в районе «Алтуфьевский» произошёл теракт, есть жертвы. Поступают противоречивые данные. По предварительной оценке Агентства… какого-то там… была взорвана мощная бомба, в соседних домах от взрыва выбиты стекла. Кроме того, местные жители сообщают, что в районе теракта слышалась перестрелка. В настоящее время район полностью оцеплен, узнать подробности пока не представляется возможным. Наши корреспонденты пытаются… Информация на сайте ГУВД Москвы не обновляется, телефоны пресс-службы не отвечают».

К тому моменту, как Ольга закончила читать, в комнате воцарилась полная тишина. Замолкли даже до этого не перестававшие трезвонить офисные телефоны. Слышны были лишь монотонно шумевшие своими вентиляторами компьютеры и висевшие на стене часы, которые отсчитывали теперь уже новое, наступившее для всех время, о чем никто из присутствовавших в комнате ещё не догадывался.

Тишину прервало причитание Надежды Викентьевны: «Неужели и до нас всё это добралось, Господи?»

Ропотов с полной уверенностью знатока высказал своё мнение:

– Исламские террористы… игиловцы[1 - представители террористической организации, запрещенной на территории России] бывшие… Это они! Передвигают к нам фронт из Сирии и Ливии.

– Да, недоглядели спецслужбы-то наши… проворонили, – закивал в знак согласия Кирсанов.

Наверное, каждый, кто был в тот момент в комнате, представил страшную картину: вот спокойно идут люди, занятые разговором или мыслями о проблемах или планах, идут себе, никого не трогают, кто-то громко смеется, кто-то ведёт за руку ребёнка. Внезапно – у кого на пути, у кого позади – вырастает яркая, слепящая глаза вспышка света, раздается чудовищной силы взрыв, срабатывают десятки автомобильных сигнализаций, ближайшие к взрыву машины подпрыгивают и переворачиваются в воздухе словно игрушечные; тех несчастных, кто был в самом эпицентре, взрывной волной разрывает на части, ошмётки их тел разлетаются в стороны; с тех же, кому повезло оказаться чуть дальше, рвёт в клочья и срывает одежду. В лохмотьях, посеченные стеклом и камнями, истекающие кровью, стоят они, едва держась за стены и машины; некоторые лежат, стонут от боли, у кого-то нет конечностей, где-то валяется чья-то оторванная рука, нога, голова; женщины плачут не переставая, у детей истерика, кашель, кто-то бежит прочь, всё в дыму и крови, все в ужасе…

Ведь именно такую картину мы так часто видим в кино и новостных сюжетах. Так часто, что уже привыкли к ней и смотрим почти равнодушно. Когда взрывы происходят где-то там, далеко от нас, а здесь не видно и не слышно ни этих вспышек, ни взрывов, и пострадавшие там – сплошь чужие нам люди, думающие и разговаривающие на чужом языке, то для нас их горя, их страданий, их мук потери близких как бы и не существует. Для нас это – очередное кино. Ещё один «экшн».

А достаточно теперь только представить себя или своих близких среди этого ада – всё меняется, обретает иной смысл. Сразу начинает холодеть в жилах кровь, руки и ноги цепенеют, все житейские проблемы отступают, и ты радуешься только тому, что сам ты остался жив, живы твои родные, твои друзья и их родные, и больше тебе уже ничего не нужно, всё остальное отступает на задний план, теряет всякое значение.

Всё сразу приобретает другой оттенок, когда смерть, увечья и боль, помноженные на число пострадавших в сумме с их родными, близкими, друзьями, знакомыми и соседями, приходят в твой город. В тот город, где ты родился и вырос, по улицам и проулкам которого ты ходишь каждый день. И не задумываешься о том, что вот эта припаркованная машина, вот эта стена дома, вот этот канализационный люк буквально через одно мгновение и по чьей-то злой и подлой воле могут обрушиться на тебя, растереть и расплющить, превратив в кровавую биомассу. Когда такое случается в твоём городе, тебе становится по-настоящему страшно: за себя, за свою семью, за своих друзей. И тебя охватывает животный страх. Мозг отказывается давать правильные команды телу. Хочется только куда-то далеко-далеко убежать и там спрятаться, как зверь в норе. Сидеть, закрыв голову руками, не выходить наружу и не отпускать от себя детей.

Потом страх потихоньку рассеивается, и наступает отрезвление. Люди бросаются звонить родным, выяснять, где они, живы ли, целы ли. Услышав любимые голоса, успокаиваются. А в это время там, на месте трагедии, вперёд выходят смелые и отважные люди, работой которых является оказание помощи, наведение порядка и устранение последствий ЧП. Их энергичные и хорошо отработанные действия ускоряют восстановление привычного спокойствия, мобилизуют остальных, подавая им пример того, как нужно поступать в экстремальной ситуации. И люди, пострадавшие менее других, забывая о собственных ранах и повреждениях, боли и страхе, не обращая ни на что внимание, бросаются помочь тем, кому хуже. Бросаются, не думая о том, что ещё пять минут назад им самим была безразлична судьба и само существование тех, других. Сочувствие и сострадание в результате побеждают страх и эгоизм, это и делает человека по-настоящему человеком, выделяя его среди остальных обитателей планеты.

– Да, сейчас вся Москва превратится в одну большую пробку, это я вам точно говорю, – вывел коллег из оцепенения и перевел всё на бытовой уровень Кирсанов.

– Похоже, домой я сегодня попаду очень поздно, – предположил кто-то.

– Вот таксисты-то сейчас заработают на этом, – кто-то ещё из комнаты дополнил с ехидством в голосе.

– Уроды они, если втридорога брать с людей сейчас будут, грешно это.., – послышалось в ответ.

Все мысленно согласились с прозвучавшими репликами коллег, стали торопливо набирать номера телефонов своих близких, справляясь о них и одновременно успокаивая тех собственным безопасным положением. Вскоре спокойствие вновь вернулось в комнату, постепенно погружая её обитателей: кого в работу, а кого – ещё глубже в собственные размышления, страхи, переживания. За окнами между тем всё чаще и всё громче стали слышаться пронзительно ревущие сирены, но так как сами окна комнаты выходили на глухой заснеженный двор, никто к ним и не спешил.

Глава V

– О!.. Появились подробности теракта, – опять нарушила деловитую тишину комнаты Ольга. – Оказывается, это было покушение на кого-то из руководства страны… в одном месте говорят о Премьере, в другом – о Президенте… В Москву стянуты подразделения Росгвардии, в отдельных районах слышна стрельба! …проходит зачистка территории… Охо-хо!.. Боже, что же это происходит-то у нас?

Прозвучавшие из уст Ольги слова «стрельба», «зачистка» и «покушение на Президента» произвели неизгладимое впечатление на её коллег и вновь ввергли всех в возбуждение. Люди сразу же бросили рабочую рутину и стали судорожно рыскать по сайтам новостных агентств, силясь найти там хоть крупицу новой ценной информации и убеждаясь, чёрт побери, что Ольга не шутит. В комнату стали один за другим вбегать и так же быстро выбегать их коллеги из других комнат офиса, и даже знакомые из соседних офисов. Некоторые из женщин, как Надежда Викентьевна, плакали, теребя в руке носовые платки. Всеобщая обеспокоенность тем, что же на самом деле происходит сейчас в городе, затмила все остальные темы, работа полностью остановилась.

В комнате воцарился форменный гвалт. Кто-то предлагал свою версию случившегося, кто-то пытался, встав на стул, перекричать остальных, вселяя в других уверенность, что вот-вот власть восстановит порядок. Кто-то и вовсе предлагал поскорее прекратить работу и ехать по домам, пока нарастающий хаос ещё не сказался на работе общественного транспорта и не парализовал все дороги в городе, не понимая при этом, что сам хаос от этого и происходит. В конце концов, решено было отправить кого-нибудь побойчее к Кольцову.

Михаил Андреевич Кольцов, этот седовласый и полный мужчина, придя по привычке в свой офис первым, с самого утра занимался изучением управленческой отчетности, подготовленной ещё вчера по его поручению. Но как он её ни листал, как ни крутил, лучше от этого она не становилась. Свободных оборотных средств у фирмы почти не было, и это было непреложным фактом. На расчетном счете фирмы денег оставалось на неделю работы, максимум дней на десять. При этом платежи, которые должны были быть произведены фирмой за тот же срок, согласно плану движения денежных средств, превышали первую величину даже с учетом прогнозировавшейся выручки. Срочно нужно было искать где-то деньги, чтобы закрывать дыру.

Крупные банки уже не раз отказывали Кольцову в кредите, даже, казалось бы, в таких ничтожных для них суммах; мелких же банков в стране почти не осталось. Свои личные деньги, хоть и было ему их жалко, он давно перевел в займы собственному предприятию. Брокерский счёт, эту свою любимую игрушку, он закрыл ещё перед прошлым Новым годом. С тех пор ни «японские свечи», ни «стакан», ни прочие «голова и плечи» его уже совершенно не интересовали. Оставалось только идти в микрофинансовые компании и брать у них деньги под убийственные проценты.

«Дожил! Идти к ростовщикам! Ну, Андреич, поздравляю тебя с этим! – сам себе говорил он мысленно. – Да, такого ахового положения не было даже после того ужасного карантина. Что же делать, что делать? … Наверняка бухгалтер уже раструбила по фирме, что дело – швах. Сейчас народ побежит ко мне с заявлениями – отдавай зарплату и пособие, а где я им возьму? Я и сам уже третий месяц без зарплаты… Да, король-то голый, – тревожные и сумбурные мысли подавляли в нём остатки рациональной практичности: того, чем он всегда так кичился перед собой и окружающими, что всегда придавало ему уверенности в жизни, – неужели это конец?»

С этим вопросом в его глазах и застала Кольцова обеспокоенная Люба, открывшая дверь его кабинета, так и не дождавшись разрешения войти после безуспешной попытки достучаться и пытаясь даже в такой ситуации соблюсти учтивость по отношению к шефу.

– Михал Андреич, я Вам стучу, стучу… там такое творится! Вы что, ничего не знаете? – обратилась к Кольцову молодая сотрудница кирсановского отдела.

– Что творится? Где творится?.. У нас?.. А где Дмитрий Николаич?.. Почему Вы, собственно, а не он… и так бесцеремонно.., – пытался собраться с мыслями Кольцов, но это явно у него не получалось.

– Михал Андреич, в Москве теракт! На улицах стреляют! Вы что, правда, ничего не знаете? Не слышали? Вот же, послушайте, сирены на улице воют…

– Какие сирены?.. Ну, да… сирены, слышу… Но это скорые, наверное, или пожарные. Где-то пожар, Люба. Что-то горит. Но это далеко, не у нас. Успокойтесь, Люба, всё будет хорошо, не переживайте Вы так… Постойте! Стреляют, Вы говорите? Теракт? – тут Кольцов, сделав ударение на последнем слове, пришел в себя и стал осознавать, что помимо его финансовых проблем Любу и всех других волнует нечто большее.

– Да, да! Михаил Андреевич, отпустите людей домой, все очень боятся, и я боюсь… Меня вот к Вам послали. Михал Андреич, пожалуйста! – переходя уже на слезы, взмолилась Люба. В это время в кабинет директора вбежало ещё несколько сотрудников, отчаянно споря между собой и наперебой пытаясь донести до шефа всю серьёзность сложившейся обстановки в городе, и, конечно же, свои версии произошедшего.

– Да, да, конечно, конечно, надо отпустить… Собирайтесь прямо сейчас и другим всем объявите, что никого в этой ситуации держать на рабочих местах мы не будем, – огласил он своё решение после недолгого погружения в этот наполнивший его кабинет шум и извлечения из него интуитивного понимания того, что в город пришла какая-то новая, доселе неведомая никому из них сущность.

Глава VI

– Давай, я подброшу тебя до дома, – предложил Ропотов Ольге.

– Как когда-то раньше? – многозначительно спросила она, глядя на него в упор, а уголки её глаз при этом посмеивались.

– Собирайся, – сухо отрезал Ропотов, не ослабляя первоначальной серьёзности своего предложения. – Я пойду прогреваться.

– Слушаюсь, мой генерал, – покорно опустила она глаза, как бы пряча от него то, что её выдавало.

Через пять минут Ольга бросила на заднее сидение машины Ропотова свою сумочку и пакет с нетронутым ею лотком с принесённым из дома обедом. Привычным для себя движением она оседлала место впереди, подле Алексея, и захлопнула дверь.

– Ну, что, кучер, … трогай! – неловко попыталась пошутить девушка.

Алексей, не говоря ни слова, отпустил педаль тормоза, и машина медленно тронулась с места. Первые пять минут, пока они не выехали на шоссе, дорога была свободной. Но вот дальше произошло первое для них откровение новой сущности. Подъехав к перекрестку, они уперлись в хвост небольшой пробки из трёх-четырёх таких же легковушек в каждом из двух рядов. Светофор горел зелёным, но никто даже не двигался. По шоссе Энтузиастов в сторону центра быстро и, грохоча тяжелыми могучими колесами, шла колонна бронетранспортеров, поднимая сбившийся на обочине грязный снег брызгами воды на несколько метров вверх. За тяжёлыми монстрами следовали такого же тёмно-зеленого цвета новенькие Уралы и КамАЗы с брезентовыми кузовами, на которых спереди и сзади бросались в глаза жёлтые таблички с надписью «Люди». Что там за люди были внутри грузовиков, видно не было, но все, кто в тот момент оказался на этой улице, прекрасно всё понимали.

Вклиниться в колонну со стороны переулка не представлялось возможным, да никому из разумных людей это и в голову не могло прийти. Гражданские терпеливо ожидали, когда дорогу освободит военная техника, и уедут машины дорожной полиции, перегородившие собой все въезды на шоссе.

Всё это время Алексей и Ольга сидели в машине молча. Про привычную музыку никто из них и не вспоминал. Из приемника доносились волнообразные речитативы журналистов, женские и мужские голоса менялись поочередно, приглашенные эксперты высказывали версии, их бесцеремонно прерывали ведущие, время от времени зачитывая экстренные сообщения. В этой многоголосице толком понять ничего было нельзя.

Ольга, наконец, решила нарушить затянувшуюся паузу и прямо спросила Ропотова:

– Ты думаешь, всё обойдется?

– Не знаю.

– А ты меня… ещё любишь?