Развитие лексической семантики. Процессы позитивации / негативации значения слова в русском языке

Глава I. Лексическое значение слова в синхронии и диахронии

§ 1. Лексическое значение как структура. Оценочный компонент значения

Язык представляет собой знаковую систему, каждый член которой находится в определенных отношениях, оппозициях с другими знаками и связан с элементами внеязыковой действительности. В лингвистике существует две точки зрения на языковой знак: одни ученые рассматривают его как сущность монолатеральную, одностороннюю; другие – как билатеральную, двустороннюю. Сторонники монолатеральной теории знака (В. П. Ломтев, В. М. Солнцев, П. В. Чесноков и др.) характеризуют его как материальный предмет, «указывающее звучание», некий сигнал, вызывающий у носителей языка ассоциации с определенным понятием или представлением. Однако эта позиция вызывает резонное возражение: «сигнал сам по себе не выполняет знаковой функции до тех пор, пока не соединяется со значением» [Савенкова, 2002, с. 74]. Именно в единстве со значением материальная оболочка способна соотноситься с соответствующим понятием.

Сторонники билатеральной теории (В. А. Звегинцев, Ю. Н. Караулов, Е. С. Кубрякова, Н. М. Шанский и многие другие) традиционно, вслед за Ф. де Соссюром, языковой знак представляют как «двустороннюю психическую сущность» [де Соссюр, 1977, с. 99], «единство определенного мыслительного содержания (означаемого) и цепочки фонематически расчлененных звуков (означающего)» [ЛЭС, 1990, с. 167]. Здесь так называемый акустический образ рассматривается неотрывно от определенного смысла, что и дает возможность знаку реализовать указательную функцию. Схематически языковой знак с позиций билатеральной теории можно представить следующим образом (см. [де Соссюр, 1977, с. 100]):

Рис. 1

Автор придерживается билатеральной теории языкового знака, согласно которой означающее и означаемое представляют собой единство.

На лексическом уровне языка знаками являются слова, а точнее – лексико-семантические варианты слов. В качестве означаемого здесь выступает лексическое значение языковых единиц.

Лексическое значение – это «содержание слова, отображающее в сознании и закрепляющее в нем представление о предмете, свойстве, процессе, явлении и пр.» [ЭРЯ, 1997, с. 213]. Вопрос о структуре значения имеет долгую историю, и у языковедов нет единой точки зрения на то, что включать в семантику слова, а что нет, что существенно и обязательно, а что является факультативным, дополнительным.

Большинство современных отечественных лингвистов (Ю. Д. Апресян, Н. Д. Арутюнова, В. Г. Гак, В. Н. Телия и др.) выделяют в качестве постоянных денотативный и сигнификативный элементы значения. С этой позиции, сигнификат – это «отношение слова к понятию, обобщенному мысленному отображению класса объектов», а денотат – «отношение слова к конкретному обозначаемому предмету в речи» [ЭРЯ, 1997, с. 213]. Каждый из этих элементов является реализацией соответствующих аспектов лексического значения: сигнификат – обобщающего, абстрагирующего; денотат – предметного, ситуативного. Тогда языковой знак предстает как триединая сущность: означающее, денотат и сигнификат. Схематически его можно представить следующим образом:

Рис. 2

Следует отметить, что термин денотат в науке о языке имеет несколько определений. Он может употребляться, во-первых, в том же значении, что и референт, термин, именующий объект внеязыковой действительности, который имеет в виду говорящий (применительно к конкретной речевой ситуации); во-вторых, в значении экстенсионала, т. е. множества объектов действительности, которые могут именоваться данной единицей; в-третьих, в значении элемента экстенсионала (в отличие от референта – безотносительно к конкретному речевому отрезку). В настоящей работе под денотатом понимается элемент лексического значения, отражающий наглядно-образное представление об означающем, субъективный компонент смысла, т. н. «денотативное значение». Все остальные значения термина денотат, в свою очередь, отождествляют его с реальными элементами окружающей действительности. С другой стороны, для каждого из этих значений у слова денотат есть соответствующий эквивалент, синоним, что вносит своего рода путаницу в терминологию. Ввиду этого предпочтительней узкое понимание термина денотат в указанном нами значении.

Таким образом, единство денотата (субъективного) и сигнификата (объективного, связанного с понятием) и составляет означаемое. Такое представление о структуре знака языка является достаточно распространенным и фигурирует во многих работах по семасиологии и семиотике (см. [Фреге, 1977; Гак, 1986; Телия, 1986; и др.]). В данных исследованиях в качестве базовой для изучения компонентов значения рассматривается модель языкового знака, изображенная на рисунке 2. Преимущество этой модели видится в том, что она разделяет, с одной стороны, формальную и содержательную стороны знака, с другой стороны – объективное, смысловое (сигнификат) и субъективное (денотат). Данное разграничение позволяет оценить степень влияния на формирование значения субъективных и объективных факторов. В настоящей работе эта модель также принимается за основу при дальнейшем описании специфики исследуемого материала, так как при рассмотрении семантических изменений очень важно различение субъективного и объективного, прежде всего для обнаружения самого факта этих изменений в общеязыковом масштабе.

Наряду с понятийным (сигнификат) и предметным (денотат) элементами значения выделяется прагматический, обнаруживаемый благодаря выполнению языком коммуникативной функции. Подчиненным прагматическим установкам говорящего является еще один важный компонент лексического значения – коннотат, о месте которого в семантической структуре слова среди лингвистов до сих пор ведутся споры. До конца не определен состав коннотативного элемента, не уточнен полный набор прагматических установок, которые находят в нем свое отражение. К тому же ученые приходят к выводу, что «чаще всего в языковом знаке переплетаются семантические и прагматические компоненты» [Фефилов, 1990, с. 10], они не существуют изолированно и не могут быть четко отграниченными друг от друга.

Когда говорят о лексическом значении, прежде всего имеют в виду набор сем, заключенных в означаемом языкового знака. Коннотат же характеризуется как факультативный, дополнительный элемент значения, несущий «сопутствующие семантические или стилистические оттенки, которые накладываются на … основное значение» [Ахманова, 1966, с. 204]. Под коннотатом понимается также любой компонент, который дополняет предметно-понятийное содержание языковой единицы и придает ей экспрессивную функцию (см. [ЭРЯ, с. 193]). Эти два определения во многом схожи и в целом выражают одну точку зрения, которая принимается и автором настоящего исследования. Под коннотатом нами понимаются все дополнительные оттенки лексического значения, реализующиеся, как правило, в конкретной речевой ситуации и находящиеся за пределом самого значения, то есть не входящие ни в денотативный, ни в сигнификативный его компонент.

Традиционно наряду с экспрессивным и эмоциональным элементами коннотата выделяют также оценочный [Ахманова, 1957; Звегинцев, 1957; и др.]. Рассматривая эту точку зрения, целесообразно решить вопрос о том, всегда ли оценка обозначаемого предмета или явления действительности сосредоточена исключительно в коннотате. Если да, негативация / позитивация оценочного компонента значения вряд ли заслуживает пристального внимания семасиологов, поскольку положительное или отрицательное отношение говорящих к объекту речи предстает лишь в виде дополнительного оттенка, не влияющего на систему признаков, которые составляют семантику слова. В таком случае рассматриваемое языковое явление относится к сфере стилистики, определяющей прагматический аспект высказывания и не является интеллектуально, логически значимым. Попытаемся обозначить нашу точку зрения, предварительно сопоставив несколько авторитетных мнений по поводу того, в чем видится решение данной проблемы.

Схематически коннотат, как единство эмотивного, экспрессивного и оценочного компонентов, можно представить следующим образом:

Рис. 3

В. А. Звегинцев, как и многие другие исследователи, выделяет в слове предметно-логическое содержание (денотативно-сигнификативный компонент) и эмоционально-экспрессивно-оценочный элемент (в нашей терминологии – коннотат). Он пишет: «…Совершенно очевидно, что добавочные экспрессивные эмоциональные “созначения” не могут быть поставлены в один ряд с предметно-логическим содержанием слова, которое фиксируется его значением, не могут входить составным элементом в значение слова, поскольку эти “созначения” не являются объективными в языковом плане явлениями» [Звегинцев, 1957, с. 170]. Звегинцев считает, что они служат лишь для «стилистической окраски»: «Могут ли экспрессивно-эмоциональные моменты служить опорой особых лексико-семантических вариантов слова, которые можно было бы поставить в один ряд с лексико-семантическими вариантами слова, обусловленными в своем существовании иными и в первую очередь предметно-логическими факторами? Очевидно, что на этот вопрос возможен только отрицательный ответ» [Звегинцев, 1957, с. 172].

Данное утверждение, очевидно, вполне справедливо по отношению к эмоциональной составляющей. Что касается оценочного компонента, оно кажется чересчур категоричным. Звегинцев и сам, по-видимому, это понимает, так как, говоря о коннотате вообще, он называет его эмоционально-экспрессивно-оценочным элементом, а когда речь идет о «мнимом» изменении значения, факт наличия оценочности не отмечается. Ученый вновь обращается к этому вопросу, рассматривая оценочный элемент с позиций стилистики. Приводя в качестве примера ряд лик – лицо – рожа – рыло, он отмечает, что «данные члены синонимического ряда предстанут перед нами в своем особом чистом стилистическом качестве, выражающем, как принято говорить, субъективное отношение говорящего к предмету. Изменение их или взаимная подстановка возможна только в том случае, если имеется в виду и изменение отношения к предмету» [Звегинцев, 1963, с. 142].

Ощущая некоторую непоследовательность своих рассуждений, в конце статьи автор пишет, что «более подробное рассмотрение стилистических синонимов и их особенностей предполагает пересмотр всей стилистики» [Звегинцев, 1963, с. 142]. Думается, что использование в конкретной речевой ситуации подобных осложненных оценочностью синонимов позволяет в дальнейшем говорить, например, о принадлежности данного высказывания к тому или иному стилю. Стилистическая характеристика, с нашей точки зрения, является вторичной по отношению к использованию готовых лексико-семантических вариантов, по мнению же В. А. Звегинцева, положительная либо отрицательная оценка называемого предмета – это «стилистическое качество», не влияющее на собственно лексическое значение.

Такую же точку зрения высказывает и О. С. Ахманова. Как и В. А. Звегинцев, она отмечает, что «разграничение, с одной стороны, самой семантики, интеллектуального содержания, данного “факта выражения”, а с другой – сопутствующих ему экспрессивно-эмоционально-оценочных моментов вполне может быть принято» [Ахманова, 1957, с. 238]. «Изменяющиеся условия общения приводят к изменениям языка; особенно наглядны эти изменения в разного рода экспрессивно-эмоционально-оценочных “обертонах”, свойственных тем или другим языковым средствам. На памяти каждого человека, непосредственно перед его глазами все время происходит стилистическая переоценка слов и выражений: то, что еще недавно было единственно возможным выражением данного “содержания”, прямо “на глазах” становится педантизмом, прежде “нейтральное” выражение становится “фамильярным” или, напротив, вульгаризм перерастает в нормальное, нейтральное выражение» [Ахманова, 1957, с. 241]. Таким образом, для ученого качественные изменения в оценке говорящими того или иного явления вовсе не являются основанием для сдвига в семантике, а представляют собой переход из одной стилистической ниши в другую. Сама стилистика, по Ахмановой, есть не что иное, как «наука о разного рода экспрессивно-эмоционально-оценочных моментах в языке» [Ахманова, 1958, с. 28]. Исследователь считает эту точку зрения правильной и не видит оснований для других суждений.

Точка зрения В. А. Звегинцева и О. С. Ахмановой, считающих выражение отношения говорящего к называемому предмету исключительно «обертоном», «созначением», частью коннотативного элемента, и в настоящее время имеет немало сторонников. Так, Л. М. Майданова, говоря об оценочной коннотации, подтверждает ее дополнительность тем, что оценочные существительные мотивированы «нейтральными» словами. Однако приводимые исследователем примеры вряд ли могут быть квалифицированы как оценочно нейтральные. Поскольку, как полагает Л. М. Майданова, оценочность относится к внеязыковой действительности, слова, выражающие положительное или отрицательное отношение говорящего к предмету речи, являются нейтральными. Отсюда и вывод о том, что оценочность существительных факультативна, ибо мотивирована нейтральными словами: «как правило, это нейтральные прилагательные, называющие признак, который во внеязыковой действительности как-то оценен (красивый, злой)» [Майданова, 1980, с. 40]. Думается, что прилагательные такого рода как раз являются оценочными, никак не нейтральными.

Не соотносимыми со строгими логическими понятиями считает экспрессивность, эмоциональность, а наряду с ними – и оценочность Л. М. Васильев [Васильев, 1985, с. 7]. В свою очередь В. И. Говердовский, выделяя среди типов коннотации экспрессивно-оценочный, говорит о том, что, к примеру, слова понаписать и написать «денотативно равноценны» [Говердовский, 1989, с. 11].

С нашей точки зрения, приобретение нейтральными словами положительной или отрицательной оценочности (то есть собственно процесс негативации / позитивации оценочного компонента значения) подразумевает изменения внутри языкового знака, а не только (и не столько) приобретение словом неких факультативных обертонов. Однако это, как можно видеть, признается далеко не всеми лингвистами.

Некоторые исследователи отмечают, что содержание коннотата (понимаемого как экспрессивно-эмоционально-оценочный «довесок» к значению) не является однородным. Очевидным признается тот факт, что оценочность играет в значении значительно большую роль в сравнении с той, которую ей отводили сторонники традиционного понимания коннотативного компонента значения (О. С. Ахманова, В. А. Звегинцев и др.). В. К. Харченко, осознавая специфику оценочного компонента («…так как оценочность представляет собой функциональную категорию, она меньше всего является “созначением” и тем самым отличается от эмоциональности и экспрессии» [Харченко, 1976, с. 67]), все же относит его к коннотациям в традиционном понимании, сложившемся в 50-х годах XX века.

Схематически языковой знак с позиций этих исследователей выглядит следующим образом:

Рис. 4

Компоненты коннотата (оценочность, эмотивность и экспрессивность) представлены на рисунке 4 в виде окружностей. Сам коннотат, в зависимости от конкретной речевой ситуации, может либо заключать в себе один из своих компонентов, либо сочетать два или все три (тогда он схематически располагается в месте наложения окружностей) – все зависит от прагматических установок субъекта речи. Оценочный компонент здесь, как видно из схемы, не входит в структуру значения слова, а является одной из составляющих коннотата, наряду с эмотивностью (эмоциональностью) и экспрессивностью. Все компоненты коннотата с этой точки зрения должны рассматриваться исключительно в рамках стилистики, хотя не отрицается их тесная взаимосвязь с семантикой. Она зависит, по мысли сторонников излагаемой здесь теории, от конкретных интенций говорящего, контекста, речевой ситуации – то есть от прагматических стилистических установок субъекта речи.

Думается, стилистика слова не является единственной сферой языка, с позиций которой можно рассматривать категорию оценочности. Стилистическая прикрепленность является лишь определенным показателем, вторичным по отношению к собственно языковым изменениям, которые и являются поводом для стилистической характеризации слова. Некоторые исследователи, например [Селиверстова, 1970; Арнольд, 1973; Стернин, 1979], выделяют стилистический компонент в коннотации как равноправный наряду с эмоциональностью, экспрессивностью и оценочностью, что уже дает повод говорить об особом положении стилистики по отношению к значению в целом. По мнению этих авторов, именно стилистический компонент коннотации находит отражение в лексикографической практике в виде особых помет в толковании семантики (например, «разговорное», «просторечное», «высокое» и т. п.). Такой подход, по нашему мнению, является основой для правильного решения проблемы. Рациональным представляется мнение о том, что именно стилистические характеристики слова должны находиться за пределами значения и относиться к сфере употребления, то есть компоненты значения обусловливают принадлежность слова к определенному стилю, а не наоборот. Подобной точки зрения придерживаются, например [Васильев, 1985, с. 18; Мягкова, 1990, с. 19].

В. В. Виноградов допускает, что «на основе экспрессивно-синонимического значения могут развиваться другие, но только фразеологически связанные значения слова» [Виноградов, 1977б, с. 173], то есть те, которые строго связаны с определенными контекстами. Безусловно, слово, содержащее совершенно определенную оценку предмета, будет употребляться гораздо реже своего нейтрального синонима и в зависимости от ситуации (ср. аромат – запах – смрад – вонь). В. В. Виноградов пишет: «Слово не только обладает грамматическими и лексическими, предметными значениями, но оно в то же время выражает оценку субъекта – коллективного или индивидуального. Само предметное значение слова до некоторой степени формируется этой оценкой, и оценке принадлежит творческая роль в изменении значений. Экспрессивная оценка нередко определяет выбор и размещение всех основных смысловых элементов высказывания» [Виноградов, 1972, с. 21].

Д. Н. Шмелев на вопрос о том, включается ли экспрессивная «окраска» в семантику слова, отвечает так: «Экспрессивно-стилистическая окраска – это не окраска слова как звукового комплекса, а та призма, сквозь которую воспринимается “смысл”, связанный с данным звуковым комплексом. Трудно в настоящее время усомниться в необходимости различения “предметно-логического содержания” слова и его экспрессивно-стилистической окраски, а также в необходимости отграничения случаев индивидуального и контекстуального экспрессивно-стилистического употребления слова от устойчиво закрепленных за ним экспрессивно-стилистических функций. Однако никому не придет в голову рассматривать последние независимо от предметного значения слова; почти столь же нереально, в конечном счете, изучение значений слова без учета возможностей его применения, то есть его стилистического диапазона» [Шмелев, 1964, с. 111]. «По-видимому, – продолжает ученый, – … целесообразнее, говоря о “лексическом значении”, включать в это понятие только те экспрессивные элементы, которые устойчиво и однозначно характеризуют самое явление, которое отображает слово (кляча, донос, гордыня, хлипкий, уплетать и т. п.), не включая в него тех стилистических элементов, которые характеризуют стиль и назначение речи или говорящих (архаизмы, диалектизмы, профессионализмы и т. д.)» [Там же, с. 112].

Таким образом, Д. Н. Шмелев предлагает не рассматривать коннотативный элемент как единый эмоционально-экспрессивно-оценочный комплекс, а разделить его на составляющие, по принципу вхождения / не вхождения в структуру значения. «Входящий» компонент должен характеризовать отношение к обозначаемому предмету, а это уже специфическая черта оценочности. Но если оценочность входит в структуру значения на правах отдельной семы, это уже не «окраска», не дополнительные «созначения».

Другие исследователи отмечают, что собственно-номинативная и экспрессивно-оценочная лексика «частично перекрещиваются, поскольку экспрессивная функция очень часто развивается и закрепляется за отдельным лексико-семантическим вариантом многозначного слова в результате вторичной номинации, и, таким образом, номинативное и экспрессивное значения могут совмещаться и реально совмещаются в семантической структуре одной лексемы» [Лукьянова, 1980, с. 3]. Таким образом, здесь автор максимально сближает экспрессивный и оценочный компоненты с денотативно-сигнификативным содержанием значения лексико-семантического варианта, и это сближение, на его взгляд, особенно явно обнаруживается при развитии полисемии: «Переносные лексико-семантические варианты, особенно метафорические, являются универсальным и наиболее мобильным средством выражения эмоционального отношения и социальных оценок говорящего к предмету речи; они составляют значительную долю в общем объеме словаря русского языка, на что обращают внимание многие исследователи» [Там же].

Наконец, ряд авторов отмечают сближение традиционно выделяемых в коннотате элементов с собственно значением слова, и отводят этим элементам значительное место в семантике, отмечая их весомость при семантической деривации: «Поскольку чувства, эмоции являются формой отражения действительности и тесно связаны с мыслительной деятельностью человека, они не могут не играть важной роли в изменении значений слов» [Левицкий, 1984, с. 6]; «Эмоционально-оценочная образность имеет хотя и опосредованную, но когнитивную отнесенность, и поэтому она не обязательно является коннотативной, то есть дополнительной, второстепенной в семантической структуре словарного знака» [Шаховский, 1980, с. 30]. Оценка и эмоциональность, с этой точки зрения, играют большую роль в собственно лексическом значении.

Противоположное решение проблемы места коннотата в значении слова предлагает Е. Ю. Мягкова. Она утверждает, что именно эмоциональность, представляющая, по ее мнению, не что иное, как реализацию оценочного момента, является обязательным компонентом значения. Автору «представляется правомерным трактовать отсутствие явной выраженности эмоциональной нагрузки как значимое» [Мягкова, 1990, с. 28], то есть говорить о нулевой эмоциональности. Однако большинство выводов исследователь формулирует, приводя данные психологии, логики и философии, на основе учета оценочности, которая, по мысли Е. Ю. Мягковой, является лишь базой для эмоциональной нагрузки слова, входит в нее. Не выводя эмоциональность за пределы коннотата, автор утверждает его равнозначность с денотатом в структуре значения: «Эмоциональная нагрузка слова является полноправным, а не второстепенным компонентом психологической структуры значения; при этом отношения между денотативной и коннотативной составляющими значения не следует рассматривать как иерархические» [Мягкова, 1990, с. 37]. Д. А. Романов, в свою очередь, утверждает, что эмоция может являться главным содержанием языковой единицы, и выделяет так называемую «денотативную эмоциональность» [Романов, 2004, с. 80]. К таким языковым единицам автор относит, например, названия основных эмоциональных модальностей (любовь, страх, горе и т. д.).

Итак, в лингвистической литературе наблюдается неоднозначность подходов к понятию «коннотация». Зачастую налицо противоречивость суждений, а иногда и просто смешение различных позиций. Возможно, это происходит потому, что традиционное определение коннотации как «эмоциональной, оценочной или стилистической окраски языковой единицы» [ЛЭС, с. 236] порой оказывается в глазах исследователей более весомым, непоколебимым, несмотря на новые открывающиеся факты языка. Другой причиной неоднозначного подхода к коннотации, по-видимому, является то, что разграничение собственно оценочного и эмоционального компонентов представляет большую трудность, так как «чаще всего они выступают вместе и тесно связаны в пределах значения» [Стернин, 1979, с. 98].

С нашей точки зрения, верен путь решения проблемы, намеченный Д. Н. Шмелевым. Он заключается во включении оценочного компонента коннотата в структуру собственно лексического значения. Подобной позиции придерживаются и С. С. Хидекель и Г. Г. Кошель, выдвинувшие тезис о том, что «оценочный компонент выступает как обязательный семантический компонент значения слова» [Хидекель, Кошель, 1981, с. 8]. То есть ученые говорят об оценочности как об ингерентном, внутренне присущем, постоянном элементе семантики. Они дают определение оценки не как одной из основных частей стилистической коннотации (по О. С. Ахмановой), а как «общественно закрепленного отношения носителей языка (“хороший” – “плохой”, “хорошо” – “плохо”) к внеязыковому объекту и к фактам языка и речи». Авторы выделяют, наряду с положительной и отрицательной оценкой, еще и так называемую «нулевую», что и позволяет говорить об обязательности оценочного компонента в семантике слова. По различному основанию оценки упомянутые исследователи выделили три типа оценочных компонентов:

1) интеллектуально-логический (свойства объективно присущи референту);

2) эмоциональный (приписываемые свойства объективно не присущи референту);

3) эмоционально-интеллектуальный (рациональность и эмоции сосуществуют в органическом единстве).

Выделение таких типов основывается также на психологическом и логическом подходах к оценке, которая имеет двоякую, эмоционально-интеллектуальную природу, см. [Ивин, 1970; Карасик, 1994; и др.].

И. А. Стернин дает определение оценочному компоненту как «одобрительной или неодобрительной оценке, заключенной в значении» [Стернин, 1979, с. 99], и отмечает, что оценочный компонент выделяется в значении большого числа знаков. Думается, если рассматривать оценку как обязательный компонент значения, то можно предположить, что во всех остальных словах она просто имеет нулевое выражение. И. А. Стернин разделяет точку зрения о том, что оценка может «входить в денотацию» (ученый является сторонником монолатеральной теории языкового знака и понимает под де-нотацией означающее). Но это, по его мнению, происходит не всегда, оценка может находиться и в коннотате. «Необходимо отметить, что оценочность может быть как элементом коннотации, так и элементом денотации. Разграничение этих двух явлений наталкивается на определенные трудности» [Там же, с. 103]. Используя особую методику, исследователь разделяет лексические значения, в которых оценочный компонент является частью денотации, и значения, где оценка – составной элемент коннотации. Согласно алгоритму И. А. Стернина, оценка является частью денотации, если в формулировке значения (выверенной по толковому словарю) присутствует оценочное слово. Если такого слова в толковании нет, оценка является частью коннотации. Приводя пример использования данного алгоритма, И. А. Стернин комментирует его и приходит к частному выводу: у слова внятный оценка сосредоточена в коннотации, а у слова вразумительный – является компонентом денотации [Там же, с. 93], то есть в первом случае Стернин обнаружил в словарной дефиниции (по использовавшемуся автором лексикографическому источнику) оценочное слово, а во втором – нет. Очевидно, что при таком подходе к оценочному компоненту результаты семасиологического исследования будут далеко не бесспорными. Это становится особенно наглядным при сравнении различных источников; так, в одном из последних толковых словарей у лексемы внятный присутствует в толковании оценочное слово: ‘хорошо слышный, отчетливо звучащий’ [Ожегов, 1993, с. 87], то есть по теории И. А. Стернина здесь оценочность как раз «входит в денотацию».

Идея выделения оценочности как основного, а не дополнительного, коннотативного элемента значения получила развитие и научное обоснование в трудах В. И. Шаховского. Он пишет: «Наиболее распространено мнение о том, что эмотивная, оценочная, экспрессивная и стилистическая окраска являются коннотативными и составляют структуру коннотации» [Шаховский, 1983, с. 29]. Сам автор считает, что оценочный и экспрессивный компоненты не являются собственно коннотативными, они – компоненты денотации. Семантическим стержнем коннотации является эмотивный компонент, а эмоция, по мнению В. И. Шаховского, всегда и оценочна, и экспрессивна [Шаховский, 1983, с. 14]. В отличие от О. С. Ахмановой, В. А. Звегинцева и других, Шаховский вместо термина эмоциональность использует эмотивность. Под эмотивностью автором понимается лингвистическое выражение эмоций, в свою очередь эмоциональность рассматривается как психический процесс, содержанием которого является потребность выразить эмоции.

В лингвистической литературе наблюдается смешение этих двух терминов. Некоторые лингвисты именно эмоциональность трактуют так, как В. И. Шаховский эмотивность, см. напр.: [Стернин, 1979; Новиков, 1982]. В настоящей работе принимается позиция В. И. Шаховского, так как она позволяет разделить психологический и лингвистический подходы к выражению эмоций.

В. И. Шаховский отмечает: «…Языковой материал показывает, что оценка и экспрессия могут иметь свой собственный референт и, следовательно, быть ономасиологическими категориями, закрепленными в денотативном аспекте значения» [Шаховский, 1983, с. 29].

Итак, оценка может иметь свой референт, то есть находить объективное отражение в воспринимаемой носителями языка действительности, в свою очередь экспрессия является выражением степени интенсивности обозначаемого словом признака. Одной из первых на это обратила внимание Е. М. Галкина-Федорук, см. [Галкина-Федорук, 1958, с. 107]. Н. М. Разинкина со схожих позиций трактует экспрессивность как «различные оттенки выразительной силы слова» [Разинкина, 1982, с. 20]; однако, как и Е. М. Галкина-Федорук, не выводит ее за рамки коннотации.

По мнению В. И. Шаховского, экспрессия может относиться к сфере денотации. Таким образом, экспрессивность входит в структуру самого значения, а не является частью коннотата. В работе, посвященной разграничению эмотивности и экспрессивности, В. И. Шаховский выделяет 6 дифференциальных признаков данных компонентов, в круг этих признаков входит обязательность семы оценочности в значении слова при наличии эмотивного компонента (коннотации). У экспрессивности оценочный компонент является факультативным [Шаховский, 1975, с. 17–19]. То есть, когда значение дополняется эмотивным компонентом, в его (значения) структуре обязательно актуализируется сема оценочности. Когда выражается экспрессия, лексико-семантический вариант содержит выраженную оценку не всегда. Например, у прилагательных в превосходной степени сравнения при экспрессивности семантики (признак выражен наиболее интенсивно) во многих случаях отсутствует выраженная оценочность, особенно если речь идет об изолированной, внеконтекстной номинации.

Следовательно, по В. И. Шаховскому, экспрессивность входит в структуру значения. Аналогично обстоит дело с оценочным компонентом: «Исследования на материале разных языков показали, что среди типов оценки превалирует интеллектуально-логическая оценка … которая основана на логических суждениях об объективных признаках» [Шаховский, 1983, с. 32]. Таким образом, оценочный компонент отражает реальное (коллективное или индивидуальное) представление о разной степени ценности того или иного предмета, явления, обозначаемого словом. Оценочная сема может быть рациональной, объективной. При наличии в структуре значения языковой единицы эмотивного компонента, оценочность заключается именно в нем, поскольку эмотивность всегда оценочна. Они в данном случае выступают как взаимодополняющие элементы, однако эмотивность является доминирующей. Выделение С. С. Хидекель и Г. Г. Кошель эмоционального оценочного компонента представляется неверным, поскольку это «противоречит и фактам языка, и методологическому тезису о единстве рационального и эмоционального в языке: оценка не может существовать без семантической доли рационального» [Шаховский, 1983, с. 34]. Другое дело, что окрашенный эмоциональностью лексико-семантический вариант, как правило, является окказиональным и существует только в рамках данного речевого отрезка. Отсюда и специфика, некая обособленность эмоциональной оценочности.

Думается, что выводы В. И. Шаховского наиболее объективно отражают реальное соотношение коннотативного и денотативно-сигнификативного компонентов значения. Под коннотацией понимается «аспект лексического значения единицы, с помощью которого кодированно выражается эмоциональное состояние говорящего и обусловленное им отношение к адресату, объекту речи, ситуации, в которой осуществляется данное речевое общение» (см. [Шаховский, 1983, с. 14]). Оценочный компонент значения, как и экспрессивный, квалифицируется как объективно-логический, входящий в структуру означаемого. Такое понимание оценочного компонента представляется вполне логичным и обоснованным.

Приблизительно с тех же позиций, что и В. И. Шаховский, подходит к решению данного вопроса В. Н. Телия, однако она считает коннотации вторичными по отношению к оценочности (у В. И. Шаховского – наоборот): «Коннотация как экспрессивно маркированный макрокомпонент семантики является продуктом оценочного восприятия и отображения действительности в процессах номинации» [Телия, 1986, с. 21]. И именно в этом исследователь видит специфику оценочного компонента. Очень часто оценка, сама по себе входящая в денотативный макрокомпонент значения, сопровождается различными эмоциональными коннотациями. Более того, «коннотации в онтогенезе “предшествует” оценочная семантика единиц языка». То есть, с этой точки зрения, в сознании человека изначально возникает оценочность (в данном случае – субъективная), и только потом, при ее выражении, она обрастает определенными эмоциональными коннотациями. В действительности же бывает очень трудно определить, что в момент конкретной эмотивной номинации было первичным – желание выразить оценку объекта речи или эмоции, им вызываемые.