Роман одной ночи

Она сидела напротив меня, крутя на пальце прядь своих волос. Как же она прекрасна. Глаза ее были печальны и еще более холодны, чем вначале ночи, когда я впервые увидел ее с моей чашкой. Она летала по воспоминаниям.

Который уже час? Часы встали на «без пятнадцати полночь». Время замерло в моей квартире. Могильная тишина давали на, и без того больную голову, в горле пересохло. Я попытался встать со стула, чтобы налить чая. У меня получилось. Двумя большими шагами я добрался до столика, поставил перед собой две чашки (одну побольше, другую поменьше), достал из упаковки два пакетика фруктового чая. Залил их кипятком и добавил сахара. Много сахара.

И почему я налил две чашки чаю?

Вернувшись за столик у окна, я поставил одну чашку перед гостьей, а вторую перед собой.

Она все так же летала в своих воспоминаниях. Ее мертвые глаза были влажными. Еще чуть-чуть и она бы заплакала. Я не мог выдавить из своего горла ни малейшего, даже самого противного, звука.

Меньше всего я люблю женские слезы. Я боюсь женщин и детей, потому что они любят и умеют плакать. Детей боюсь меньше, потому что их легче успокоить. Но женщины, их сложно вернуть в нормальное спокойное состояние.

Надо что-то сделать, не дать ей заплакать. Надо вытянуть ее из тех воспоминаний. Но что я могу сделать, если не могу произнести ни слова.

В следующее мгновение я встал со стула, подошел вплотную к гостье и обнял ее. Вы когда-нибудь обнимали лед? Я тоже не обнимал, но я уверен, что ощущения при этом похожи с теми, что я почувствовал в тот момент. У нее были приятные духи. Пахло чем-то сладким, знакомым с детства.

На мое удивление, девушка не отстранилась от меня. Напротив, она уткнулась лицом в мою грудь и зарыдала. Ее слезы были на удивление горячими.

Ее слезы обжигали меня.

Такая сильная, амбициозная и самоуверенная в минуты нашего знакомства, эта девушка в черном, как ночь, платье, теперь навзрыд плакала, прижавшись ко мне.

А мне было ее жаль. Кем бы она ни была.

Плакала она еще долго. Но счет времени уже не имел для меня значения.

Я не помню, как она успокоилась, как перестала плакать и как я сел обратно на свой стул. Я не помню, как она начала снова улыбаться, сжигая меня ледяными глазами. Я не помню, с чего она начала следующий рассказ, да и начинала ли она его? Я пропустил, казалось, целую вечность, летая над миром и посыпая его белыми перьями из своих крыльев. Была зима, я смотрел вниз и видел, как дети радуются, ловя мои перья, как они закидывают ими друг друга, и как строят из них фигурки животных. Я был ангелом. Я был счастлив и легок, меня не тянули вниз обязанности и проблемы. Я был ангелом. Я был свободен и я улыбался всему миру.

А потом я вернулся в свою квартиру. Вернулся к холодному взгляду и этой улыбке. Она сидела напротив меня, снова положив ногу на ногу. Грациозная и властная как львица. Я так жалок на ее фоне. Я так никчемен.

– Я любила его. Он любил меня, – говорила она, смотря мне в глаза.

Она продолжила:

– А она его увела. Она оставила его себе. Потому что он ей тоже нравился. Я ненавижу мою сестру.

Глаза ее горели злым ледяным пламенем.

– А после этого меня больше никто не любил. Единственное, что питают ко мне окружающие, – страх, да ненависть. Я забираю их родных, я забираю их друзей. Лишаю их семьи, а порой и потомства. Я не люблю менять тела детям. Но порой это необходимо. Не все тела идеальны, и, как на любом производстве, встречается брак. Я сую души людей в заранее испорченные тела, а после пытаюсь исправить свои ошибки. А все вокруг плачут, что дети умирают.

Она отпила несколько глотков чаю и продолжила:

– Я ведь не желаю никому зла. Я ничем не хуже моей сестрицы. Жизни. Нет. Я лучше ее. Гораздо лучше. Меня волнуют чувства людей, ей же все равно. Она так высокомерна и заносчива. Так глупа и так самоуверенна. Ее корона блестит на солнце, и все ее восхваляют. Люди культивируют ее существо. Люди массово повторяют «Любите Жизнь», « Мы любим Жизнь», «Жизнь прекрасна». О жизни пишут стихи и романы. А о Смерти пишут только как о худшей из бед. Меня сопровождают слезы и горе, а мою сестрицу, мою старшую красавицу сестрицу, смех, улыбки и счастье.

– Все свое существование, – продолжила она, после небольшой паузы, – меня боятся и меня умоляют не приходить. Знаешь, каково это? Я люблю людей не меньше Жизни. Но меня никто никогда не позовет. Я совокупность всех людских бед и несчастий.

Я – Смерть.

Она замолчала. Я не отводил своих глаз от ее. Она была так несчастна! Но так прекрасна! Мне хотелось встать, что бы снова ее обнять, не чтобы утешить, а чтобы просто снова коснуться ее красоты. Ее холода.

Она смотрела на меня большими изумрудными глазами, так наигранно и так неестественно пытаясь улыбнуться, что мое желание дотронуться хотя бы до ее руки возрастало все больше. Но тело снова не слушалось меня. Она знает о моих желаниях и намерениях, и контролировала их.

За окном продолжал валить снег. Хлопья разных размеров и форм покрывали замерзшую землю плотным тяжелым одеялом. Забота.

Она так же посмотрела в окно. Как же красив ее профиль.

– Мне нравится, как ты представляешь ангелов, – сказала она улыбаясь, не поворачиваясь ко мне.

– Это довольно таки мило и забавно. Я люблю мечтателей вроде тебя, – продолжила она, все так же не поворачиваясь ко мне лицом, – только вы умеете любить и видеть красоту в окружающем вас мире.

Но я не умею любить!

Она повернулась ко мне и грустно улыбнулась:

– Умеешь. Не обманывай себя.

Она читает мои мысли? Да. А значит, она знает и о том, как я очарован ее красотой. Как же неловко. Я отвел от нее глаза и попытался очиститься от любых мыслей и размышлений.

Ничего не вышло.

Она продолжала смотреть на меня своими прекрасными холодными глазами. Она продолжала крутить на своем пальце прядь своих чудесных волос. Она продолжала быть прекрасной де-юре и де-факто. Черт возьми!

Я не могу не думать о ее красоте.

Должно быть, если б ее бледноватая холодная кожа могла покраснеть, ее щеки давно налились бы красным, ярко-красным цветом от смущения и возбуждения.

Она лишь улыбалась.

– Я придумала, как мы продолжим наш роман.

«Наш роман?» повторил я про себя, но сразу же вспомнил о чем речь. В моей руке снова оказалась черная гелиевая ручка, и я продолжил писать под ее диктовку.

Глава 4: Аромат слаще Жизни

В воздухе преобладал запах трав и мускуса. Всюду валялись флаконы с пахучими жидкостями, но все это было не то. Тот аромат, который молодая девушка потребовала с мастера парфюмера, имел совсем другой запах. Что только не пытался смешать мужчина, какие только подходы он не пробовал, но желаемого результата так и не было. Несколько бессонных, проведенных за работай ночей давали о себе знать. Глаза то и дело норовили закрыться, но спать было нельзя. За всю свою долгую карьеру парфюмера, мужчина еще никогда не был так близок к изготовлению настолько совершенного запаха, как сейчас.

Совсем юная девушка, на вид не старше двадцати пяти, пришла как-то утром в его мастерскую. Глаза ее были красивее любого из драгоценных камней, а волосы цвета черной орхидеи, волнами струились по плечам и спине. Вздернутый кверху носик и бледный румянец на щеках, сильно выраженные скулы и тонкая линия губ, все это поразило мастера своим совершенством и красотой. Для владелицы столь прекрасного лица определенно требовался идеальный запах. И она его попросила.

«Мне нужен аромат, что будет слаще Жизни!» властно сказала девушка, протянув мастеру руку для поцелуя. Не предлагая ни одного из имеющихся запахов, мужчина поклонился и предложил девушке зайти через неделю. Она улыбнулась, обнажив белые, как снег зубы и покинула мастерскую.

С того утра прошла почти неделя, но совершенного аромата мастер все не находил. За окном было тихо, пахло дождем и мокрыми растениями, те запахи смешивались с запахом табачного дыма и чайных листьев. Мужчина вышел на балкончик и окинул мимолетным взглядом жизнь вне его мастерской. Людей на улице не было, хотя времени было не так уж и много. На нижнем этаже немолодой мужчина сидел на стуле, потягивая трубку и медленно попивая листовой чай. Лужи различных форм и размеров красивыми узорами растекались по мощеной дороге. Всюду было множество приятных запахов, но все они были неподходящими, не совершенными.

Вернувшись в мастерскую, мужчина снова погрузился в работу. Совершенно разные запахи, на любой вкус и цвет, среди его коллекции ароматов можно было найти любой, кроме одного единственного, того, что был бы под стать прекрасной незнакомке, имя которой мастер так и не узнал.

«Аромат слаще Жизни…", повторял про себя парфюмер, бегая по комнате, от одного стола к другому, нюхая бесчисленные пробирки и колбы.

«Аромат слаще Жизни… Но как пахнет Жизнь?», только сейчас, задавшись этим вопросом, мастер понял, что слаще Жизни не может быть ничего, кроме Смерти. И действительно, будучи человеком, уверенным в том, что за земной жизнью идет другая, более светлая и беззаботная, парфюмер не мог не признать, что аромат Смерти куда слаще Жизни. А значит, самый совершенный запах – запах Смерти.

Придя к этому выводу, перед мужчиной встал вопрос: а как может пахнуть Смерть? Сон брал свое. Не в силах более сопротивляться своей природе, мастер рухнул на кровать и через считанные секунды уже видел сны. Так крепко мужчина давно не спал, одно сновидение сменялось другим, на небе в толще туч и облаков, исчезала луна, а с улицы в мастерскую проникал освежающий запах дождя.