Пионерская правда

– Нет. Нельзя! – отсекла Она его требование.

– Тогда оставь хотя бы щёлку! Как в детскую перед сном! – начал он торговаться, уловив, что Она теперь всё-таки принимает его игру, хоть игра эта и была какая-то новая, интуитивная и пока непонятная для него.

Мать мгновенно испарилась, оставив дверь приоткрытой. Он стоял, не сходя с места, прислушиваясь к мерно зажурчавшему и явно немаловажному разговору во взрослой комнате. Вдруг дверь изнутри захлопнули. Болезненный интерес к только что слышанному и виденному натыкался на собственную трусость перед возможным повторением увиденного или перед Её отказом выложить обещанное в том случае, если попробовать нарушить объявленный Ею запрет и всё-таки войти туда.

Через некоторое, довольно продолжительное, время Она снова вышла в прихожую:

– Смотри, будет так! У нас сейчас социалистический строй. Тебе нравится социалистический строй?

Ветеран не понял вопроса по своему малолетству.

– Я имею в виду, тебе нравится, как сейчас у нас вообще? В стране. Как у нас в семье, – повторила Она свой вопрос, глядя с нескрываемой улыбкой на его тупую мину.

– Да, нравится. А что?!

– Что, правда нравится?! Ха-ха! Неужели! Ну, ладно, допустим, – ухмыльнулась Она. – Кстати, чем?

– Когда Папа приносит с работы пирожки-и с кураго?-ой.

– А, ну это да-а… Разве что?… Но это дома. А на улицах как? На улицах тебе нравится у нас?

– Да, мне очень нравится, как у нас на улицах. У нас краси-ива.

– Что? значит красиво, по-твоему? – уточнила Она, скептически скривив рот.

– Ты чё, не зна?-аишь, што? значит краси-ива? Чё спра?-ашваишь?! – недоверчиво, и даже несколько по-мальчишески презрительно к Её девчачьей глупости, протянул он.

– Не-ет, дружок, я-то знаю, что? значит красиво. Причём я о-оччень хорошо знаю, что? такое красиво, а что? такое – не?красиво, и умею это чётко различа?ть, вовремя отличая о?дно от друго?го. А также отделя?я одно от другого! Но это знаю – я?. И так понимаю – я?. А ты? как понимаешь, мальчик? Что? в твоём понимании означает красиво?

– У нас чи-исто!

– И?! Всё? – хмыкнула Мать в сторону.

– Ну, и цветы-ы там на клу-умбах, и машины езьдють разные там, грузавы?-ые там… интире-есные… и всё тако-ое…

– Не говори, как Бабушка! А легковые?

– Ну, и лихкавы?-ые, кане?-ешна. Чё спра?шваишь-то?! – Хорошо. Теперь другой вопрос. Ты сказал: «Там».

Где это там? Уточни-ка.

– Ну – там… – махнул он ладошкой в сторону закрытой входной двери.

– Не там – а вон та?м, – Она изящно направила чётко отманикюренный в ярко-красный лак указательный палец в противоположную сторону – в открытую дверь в детскую, прямо туда, где было окно, за которым царила ночная темнота.

– Это где? Там што?! – возник он любопытно.

Мать грациозно прошлась на каблуках в его полутёмную комнатку, встала у окна. Сын тупо посмотрел Ей в спину и дёрнул ручку квартирной двери:

– А вот и не?т! И та?м то?-оже! – махнул он снова на дверь и стукнул в дерматиновую обивку кулачком.

Она вышла из детской:

– Хм… Да, действительно. И там тоже. Ты, как всегда, прав, – соглашаясь и признавая за ним первенство в данном вопросе, изобразила Она смущение перед этим сложившимся первенством.

– А где больше грузовые, а где больше легковые ездят, как считаешь? – усложнила Она вопрос, хоть и не жестикулируя уже, но стараясь повлиять словом, тем самым давая и ему шанс попробовать отвечать, также не размахивая руками. Он сперва кивнул подбородком, а потом опять не сдержался и невольно качнул по-футбольному ногой в сторону двери:

– Там!

– Что «там»?

– Грузаву?шки.

– А легковые?

– Там! – махнул он снова в сторону окна.

– Так во?т: та?м вот, – показала Она с учёным видом назад через своё плечо большим пальцем в красном маникюре на окно, темневшее в полусвете детской, – там грузовые, ведь та?м – шоссе?! Если уже построили. Если не построили, то построят. Посмотрим. Вначале посмотрим, а потом увидим. Или не увидим – тоже вариант. А вот та?м, – показала Она теперь на входную дверь, – там-то как раз таки и легковые.

– Нет. Там – грузовики. У них – груз! – стукнул он повторно в дверь, вспомнив, как недавно у почты, как раз в том направлении, куда выходила квартирная дверь, – видел крытый грузовик с синей полосой и надписью «ПОЧТА». Никак не отпуская дверную ручку, он слегка толкал в обивку плечом глуповатыми детскими покачиваниями, потом поднял подбородок в сторону воображаемого шоссе за окном своей детской и презрительно процедил:

– А вот там – одни лихкаву?-ушки с мига?-алками.

– Ладно, – молвила Она, – кто и где легковушки, а кто и где грузовушки, это мы потом разберёмся. Сам разберёшься, без меня! Так. Ещё что-нибудь есть добавить? – и уже направилась в сторону большой комнаты. Потом приостановилась:

– Или тебе куда? Куда направился? В Крым рвёшься?! А может, на Ближний Восток? А, милок?!

Он нехотя отпустил ручку входной двери и пристыжённо замолчал, думая про себя: «Чё Ей на?-ада?», – однако, не желая, чтобы Она уходила к гостям, сын широко и глупо, как бравый французский кавалер перед польской панночкой, улыбался Матери, демонстрируя свою полнейшую любезность и сердечную преданность хотя бы на время наполеоновского нашествия. Но потом, вернув себе прежний, сво?й, ход мыслей, решил наперекор Ей вырваться отсюда пе?рвым – во?н из квартиры, и, не сдержавшись, рявкнул всё равно своё:

– Мне – туда!

– Ну иди, иди гуляй по Крыму своему. Я пошла. Но только знай: как вернёшься, будут санкции! – и Она уже направилась к гостям, величественно махнув белой юбкой платья, представившейся ему королевским шлейфом.

– Чё-ё? Какие ещё сакции? Секции, что ль? Спортивные? – форсировал он голосом присущее ему и, как он считал, неотъемлемое право хамить.

– Накажу – во?т что! Са?нкции![5 - Санкции– попытки Запада экономическими методами, пошлинами и запретами воздействовать в своих интересах на российскую международную и внутреннюю политику вопреки принципам свободной рыночной экономики, двулично провозглашаемым Западом основой свободного экономического развития и мирного сосуществования правительств и государств.] Причём, та?к накажу, что ма?ло не пока?жется! – помолчав строго, но с упрямо вкрадывавшейся в Её губы улыбкой, Она добавила, – а кому-то и сакции! Ли?по-! И в ма?ску запаку?ю навсегда?! – тут Она радушно улыбнулась, как ведьма, заманивая его веерообразным ярко-красным маникюром обеих рук, словно ласково приглашая к обещанным Ею только что уникальным ворожейкиным процедурам, способным, само собой, как снять, так и навести любую порчу.

– Чё-о? Совсе-ем ду-ура?! – не выдержал сынок.

– Ли?па, говорю… Ха! Отвали?, Моя Чере?шня!

Сын тоскливо посмотрел Матери в спину, на Её изящно отманикюренную кисть, задержавшуюся на секунду на золотой пружинящей, уже вжатой Ею до упора вниз дверной ручке в большую комнату, где собрались чужие, отвернулся опять к замку входной двери, услышал, – в момент задушив свою скорбную зависимость, – как Она решительно открыла дверь и ушла к ним. Тупо в своей гордости он сердито процедил холодному замку входной двери: «Дсвидэ-эния, милое создэ-эние!»

Вышел. Пошаркал тапочками по тускло освещённому коридорному линолеуму восьмого этажа. Стало муторно. Потянуло вправо, мимо лифтовых дверей – на свет, струившийся из матовой застеклённой двери лестничной клетки. Осторожно, чувствуя себя залётным воришкой, отворил красную дверцу с белой надписью «ПК», настырно, через резь в пальцах, перекрутив на отлом проволоку пломбы; внимательно обследовал внутренности пожарного шкафа, зачем-то посчитал бухты свёрнутого шланга болотно-серого цвета; безуспешно попытался свернуть ручку крана, затяжным плевком смачно плюнул в ведро, ответившее со своего пустого дна на его залётный привет только коротким жестяным эхом; констатировал, что, видимо, всё на месте, и начал медленно, шажками, робко пряча свой слух от эха любого производимого шума, – подниматься по широкой бетонной лестнице. И так печально плёлся, нудно, натужно размышляя: «И ка?к с Ней говорить?..» Стал истуканом у сплошного окна, открывавшего с общей лестницы просторный вид на ночную Москву, и долго-долго смотрел вдаль: на гигантский вертикальный параллелепипед из бетона, металла и стекла, окаймлённый по своим граням ночной праздничной иллюминацией. Постояв в раздумьях, вернулся на этаж.

Входная дверь в квартиру по-прежнему оставалась растворена настежь. Повезло! Не касаясь двери, вихрем ворвался в прихожую и сходу направился к ним: Мать там! Но тут за спиной послышался глухой деревянный хлопок. Обернулся: дверь в коридор закрыта! Как в страшном, когда-то уже виденном сне, дёрнул ручку, нервно покрутил замок, толкнул дверное полотно – облом, дверь не поддавалась. Повторил попытку – опять нет!

– Ну чё?! Будешь ещё Мать одну оставлять?! – послышалось из-за двери, как со дна глубокого колодца, но как-то уж очень подозрительно близко.