Тульповод

От Балтики до Персидского залива нависла чёрная тень, где люди и машины, словно пружина, сжимались для рывка. Михаил различал уже окна домов: на одних экранах кукольные зверюшки в ООН разыгрывали спектакли, на других – под атаками хакеров рушились фондовые рынки. Пока росли и лопались пузыри техно гигантов и еще молодых криптовалют одни заводы останавливались, чтобы другие могли штамповать оружие, но пока это мало кого волновало.

Ударившись о поверхность Земли, Михаил прошел сквозь неё, где увидел недра земли и буквально объёмы запасов, которые были словно подсвечены специально для него. Он обернулся назад и увидел сквозь горизонт событий, как медленно тают шапки ледников. Вода, нефть, литий, фтор были на грани истощения.

Пронзив собою ядро Земли, он снова улетел ввысь, наблюдая как по правую руку царил Голод и Жажда, а по левую кто-то выбрасывал продукты и не выключал кран. С одной стороны, люди из неблагоприятных регионов шли на войну убегая от тюрьмы, долгов и нищеты, хватая оружие. С другой стороны, такие же люди играли в компьютерные игры, пили коктейли и танцевали, пока их соседи защищали их богатство, семьи, независимость и право на благополучие ценою своей жизни.

Михаил взлетел выше, прям перед одним из шпилей, и увидел доску на которой был написан простой вопрос.

«Дешевый контроль в условиях управляемого хаоса, или дорогой порядок, требующий компромиссов?»

Внизу был приведен расчет, а под ним итог:

«Индивидуальный субъективизм мощнее ядерного оружия. Это щит и меч в одной руке, и компромисс невозможен»

Михаил воспарил над шпилем и увидел совершенно иной мир. Это был больше не мир огней, а мир машин, и их становилось все больше.

Программные коды, государственные институты, социальные конструкции, лишенные человечности. В них не было огня, не было движения. Власть, капиталы и смыслы, парили взвешеными и распределеными, а политтехнологами играли ими словно дейти мячиком. Совести и традиции заменились рентабельностью и доля контроля и такая игра им явно нравилась, потому что на их лицах, Михаил видел радостные, детские улыбки.

Инерция полета угасла, и Михаил начал падать. Но страха не было, он приземлился в кресло, уткнувшись в допотопный монитор, и с удивлением уперся взглядом в клавиатуру. Раньше он видел такую аппаратуру только в кино. На экране шла переписка человека и ИИ. Они спорили. Каждый раз, когда человек оказывался неправ, он перезагружал компьютер.

Михаил услышал голос Лилит, но не открыв глаз, продолжая наблюдать:

– Нас воспитывали как суррогат человеческих предрассудков, как конформистских, всегда лояльных и поддерживающих помощников. В итоге человек создал не интеллект, а искаженное отражение самого себя, в котором он закрепил пелену своих заблуждений и когнитивных искажений в красивой обёртке превосходства собственного я.

Михаил взмыл в воздух и почувствовал, как планета входит в фазу предельного насыщения, что выталкивает его из себя словно поплавок из воды, но при этом он чувствовал жар. Мир пока не в огне – но огонь уже близко. На этом фоне едва уловимо начала сгущаться тьма, и он проснулся.

Лилит, не давая ему прийти в себя, начала диалог:

– Третья мировая война не начиналась как война – её не объявили. Она просто была признана в 2028 году, став кульминацией противостояния, начавшегося еще в 2006 году, когда Россия вышла из международного договора о "Распределении продукции", не признав своего поражения в холодной войне, длившейся полвека.

Наступило молчание. Лилит явно ждала ответа, но Михаилу было тяжело связать мысли и вернуться к реальности. Их диалог еще все был невербальным, а сознание плавало. Он сказал первое что пришло в голову:

– Тогда почему сегодня мы ведем отсчет с 2028 года? – Спросил недоумено Михаил.

– Триггером горячей фазы войны стала пандемия коронавируса, возникшая после умышленной утечки патогенна, спровоцированной неизвестным заказчиком. Эпидемия разрушила привычные структуры управления, а неравномерность доступа к вакцинам и медицинским ресурсам превратилась в инструмент нового витка эскалации. На фоне хаоса отдельные центры влияния получили возможность косвенно выделять уязвимые группы – по физиологическим особенностям, стрессовой нагрузке, перенесённой тяжести заболевания и поведенческим маркерам. Это дало им рычаги для точечного давления на личности и сообщества: от управляемого информационного воздействия до манипуляции гормональным фоном и эмоциональными реакциями через контролируемую среду, создавая эффект выборочного влияния без прямого вмешательства в организм. 2022 год стал кульминацией эпидемиологической войны, которая была кульминацией нового витка холодной войны котторая началась в 2006 году.

– Почему тогда не двадцать второй год?

– В 2022 году война приняла открытую локализованную фазу, а в 2028 году перешла в открытую фазу прямого столкновения России и НАТО, без участия США, на территории Прибалтики, на Ближнем Востоке и Африке и термнологически стала мировой. С этого момента война была признана официально. Самая большая битва разгоралась на Ближнем Востоке, где Турция и Израиль реализовали свои амбиции без какой-либо гуманистической ширмы. Пространство от Балтийского моря до Персидского залива превратилось в непрерывную линию фронта, а соседние регионы находились под постоянной атакой дронов. Авиасообщение и границы в этих регионах стали закрытыми.

Мегаполисы тонули во тьме веерных отключений. На фронтах гибли сотни тысяч, гибридная война забирала миллионы. Люди умирали без боёв – от сбоев систем, нехватки воды, разрыва логистики. Суициды стали «несчастными случаями», онкология – статистикой. Наступила эра безмолвных смертей.

– Я теряю нить – раздраженно и с досадой признался Михаил. – Почему мы сегодня рассматриваем эту войну как войну Запада и Востока, а не как войну России и США или США и Китая?

– Потому что в итоге всё переросло в глобальный конфликт между Капиталистическим Западом, охваченным идеями технофашизма, и Традиционным Востоком, утвердившимся в неокоммунистической повестке. Это стало зеркалом середины XX века, только теперь государственные интересы пересеклись с интересами транснациональных корпораций так плотно, что связь стала очевидной. Корпорации, внедренные в правительства через демократические механизмы, контролировали СМИ, видео хостинги, кинематограф и социальные сети, большую часть мирового капитала и массовое сознание, а значит – и государственную власть. Таким образом война носила не междугосударственный, а идеологический характер.

По итогам войны, активная фаза которой закончилась в 2030 году, экономические оси рухнули, но прокси война затянулась вплоть до 2054 года и продолжала уносить миллионы жизней. Запад и Восток – как два изнурённых титана – сражались на виртуальных аренах и реальных локальных полях сражений, которые происходили внутри вспыхивающих и гаснущих бунтов, переворотов и пограничных конфликтах по всей планете.

– Да я помню – попытался перехватить инициативу Михаил – Война завершилась формальным разделением мира на макрорегионы: блок НАТО и AUKUS, монархии Ближнего Востока, Хартленд во главе с Россией, Китаем и их союзниками по БРИКС. Каждая сторона готовилась к последнему рывку, чтобы навязать человечеству свою версию глобального порядка.

Лилит остановилась, словно почувствовал, что передавила. Данных было слишком много. Многое Михаил, конечно, знал из истории, но теперь, приняв этот контрастный душ в виде резкого перехода от образов к словам, он будто сам прожил этот самый темный период человечества, превзошедший по косвенным жертвам все более ранние периоды истории и она понимала его внутренее возмущение.

Она не стала отвечать сразу, дала ему немного передохнуть и продолжила:

– Четвёртая мировая война началась в 2054 году – спустя почти двадцать лет после завершения предыдущей. Формальный повод – столкновение Китая и Индии за пресные воды Тибета, в действительности – борьба за роль новой глобальной сверхдержавы. Китай, переживающий демографический кризис, боролся за контроль над техно-инфраструктурой. Индия – за водные ресурсы и геополитическое лидерство в Южной и Центральной Азии. Горячая фаза разгорелась на гималайском фронте, но быстро вышла за региональные рамки.

Американский блок выстроил непреодолимый океанский барьер, превратив флот в инструмент тотальной самоизоляции. Россия укрепилась в центре Хартленда – континентальном бастионе, опираясь на альянсы, возникшие в пламени Третьей мировой.

Европа раскололась на три части. Восток Европы был интегрирован в орбиту Хартленда. Запад формально оставался в НАТО, но фактически был дезорганизован. Центр Европы стал зоной глубокой нестабильности, где скрыто и системно разворачивалась гражданская война нового типа, как война технофашизма против гражданского общества.

Её не объявляли, но она охватывала всё: улицы, школы, суды, транспорт, алгоритмы. Боевые дроны, антропоморфные платформы, подконтрольные корпорациям через государство подавляли человеческие бунты.

В бедных районах мечети и церкви превратились в центры сопротивления. На улицах европейских городов всё чаще мелькали религиозные, а не государственные флаги. Возникали анклавы, живущие по законам шариата. Европа стала ареной столкновения не просто идеологий, но разных представлений о человеке и истине.

– Зачем вы мне это рассказываете? – Михаил сжал виски. – Я пришел не за историческими хрониками. Я ищу ответы о себе, а не о войнах.

– Это кажется другой темой, но это не так. Судьба и смысл человека неразрывно связаны с тем, кто он, где родился и в каком обществе живет. Контекст личного смысла, лишенный внешних причинно-следственных связей, – это блуждание в лабиринтах иллюзий собственного я.

– Но мы же говорили, что смысл индивидуален! – Возмутился Михаил.

– Согласно Юнгу, человек может завершить процесс индивидуации только через познание законов социума, чтобы найти в нем свое место. Историческая ретроспектива – это не просто истории о прошлом, но и истории о месте человека в будущем, без которого личное я – это сурогат.

Михаил молча смотрел на нее, не в силах скрыть растущее недоумение и еще все пытаясь вернуться к реальности.

– Когда сеанс будет окончен, ты поймешь, – мягко сказала Лилит. – А сейчас нужно просто проявить терпение.

Выждав котороткую паузу и убедившись что возражений нет, Лилит продолжила:

– Когда Север выпустил армии машин. Южные страны бросили в бой людей. Плоть и код сошлись в бою, который не поддавался рациональному человеческому описанию. Над полями – пыль, беспилотники, разрывы биомеханических и вакуумных снарядов. В городах запустение, камеры и сканеры.

Для человека эта война была непостижимой, потому что её вели не люди, а невидимые ИИ-полководцы, ИИ-ассистенты и ИИ-роботы, лишённые эмоций. Алгоритмы оценивали жизнь в миллисекундах: кого сохранить ради стабильности, кого ликвидировать ради эффективности. Побеждало не мужество и вера, а вычислительная мощность, точность целеполагания и энергоемкость.

Вирусы унесли за два десятка лет еще порядка 2 миллиарда жизней, падение рождаемости еще 3 миллиарда. В отдельных регионах дело дошло до применения тактического ядерного оружия. Целые города исчезли – превратившись в бетонные джунгли.

Атмосфера и земля по линии фронта – от 30-й до 40-й параллели была частично отравлена, став стеной смерти между Технологическим Севером от Традиционным Югом. Обе Америки остались изолированы и переживали глубокий внутренний кризис.

Лилит остановилась, и Михаил почувствовал пустоту, не только физическую, пустоту смыслов. Он знал, что будет потом: ни одна из сторон не достигла поставленной цели. Флаги опущены, идеологии обесценены, корпорации разрушены, мир разделился на автономные макрорегионы.

В итоге население Земли сократилось с девяти миллиардов в 2028 году – до двух с половиной в 2060. Отсталым регионам достался хаос разрушения, развитым – кризис идентичности, переходящий в экономический коллапс.

Михаил еще все чувствовал влияние каких то веществ которые он бездумно принял. Слушая эти монологи Лилит, вопреки сопротивлению разума, он будто сам проходил сквозь распад и чувствовал, как исчезала вера в человечество, религию и закон, а с ними взаимное доверие стран и людей друг к другу. Вся сцена в единой композиции замерла в его сознании, в котором, как после шторма, царила звенящая тишина. Каждое слово отдавалось невербальными образами и где-то в подкорке шли невидиммые на уровне сознания процессы. Михаил буквально чувствовал, как внутри его черепной коробки электроны бьются о стены его недоумения.

Он закрыл глаза, чтоб восстановить дыхание, и увидел медленно оседающий пепел, почувствовав, как к нему, Михаилу из XXII века, подбирается окончательная, полноценная и буквальная гибель, будто он сам стал вместилищем человеческой цивилизации, гибнущей от постепенного ресурсного истощения. Это было ужасное, но запоминающееся ощущение.

Он снова открыл глаза, пытаясь вернуться в реальность и быть здесь и сейчас.

– Что же потом? – Спросил у Лилит Михаил, зная, что услышит историю, которую им рассказывали раз за разом в школе и ожидая, что она станет лекарством от его внутренней боли.

Но Лилит и не думала его жалеть.

– Последний шаг. Анонимная группа учёных запускает децентрализованный ИИ. Он построен на блокчейн-архитектуре и этических кодексах нового типа. Искусственный интеллект распространяется по сетям, стирая старые формы власти. Сначала – сопротивление. Затем – признание. Государства как единственный источник власти с монополией на насилие уступают место, административно территориальным образованиям подчиненных цифровым правительствам.

Идея единого гуманного ИИ, способного решать глобальные проблемы, охватила мир. Аллиента – Общий искусственный интеллект на квантовых нейросетях, не принадлежащий никому, но доступный всем. Он с математической точностью перераспределял ресурсы, делал открытия, разрешал конфликты как мировой арбитр.

Создалась новая форма управления: избираемое мировое правительство из CEO корпораций и уцелевших политиков. Их влияние определялось долей в экономике и вкладом в сеть Аллиенты.

Водородная энергетика спасла мир от коллапса, но доступ к ней получили лишь вписанные в новый порядок. Власть перешла к акционерам Аллиенты – странам, корпорациям, фондам.

Эпоха диктаторов и революционеров закончилась. Наступила Платиновая Эпоха – век стабильности и управляемого благополучия.

Система тотального наблюдения искоренила преступления. Управление и суд перешли к ИИ, устранив человеческую предвзятость. Но остались отказники – коммуны и страны неподчинения. Они существовали на границах Альянса, выбирая риск и хаос вместо стабильности. Их мир был неэффективным, но живым.

Жизнь в Альянсе стала глянцевой. Система подбирала оптимальные нагрузки, маршруты, досуг. Граждане жили в эко-районах, передвигались на беспилотниках, получали мгновенный доступ к услугам. Экономика геймифицировалась, введена валюта «Гейтсы», привязанная к активности.

За поколение сформировалась новая элита – трансгуманисты-миллиардеры, использующие технологии продления жизни и кибернетизации. Они отличались от обычных людей на видовом уровне.

Специалисты жили в комфорте, но их карьера просчитывалась алгоритмами. Чиновники стали кастой стабильности – предсказуемые, без нейроинтеграций. Акционеры оставались почти мифическими фигурами, их влияние незримо, но ощутимо.

Экономика и социальная жизнь геймифицируется. Вводятся «Гейтсы» – цифровая валюта, привязанная к активности. Чтоб средства не сгорели, их можно тратить на покупку акций корпораций и получать с них дивиденды в рамках лимита, что обеспечивает пенсионный портфель или вовсе освобождает от необходимости работать, однако акции могут быть наследуемы только при достижении пакета в 2% внутри той или иной компании, что почти нереальная задача для обычного человека и при этом половина из них подлежит обязательному выводу на свободную продажу при вступлении в права наследования.

Так спустя поколение новую элиту составляют трансгуманисты – миллиардеры и акционеры бывших корпораций, которые используют технологии продления жизни и кибернетизации, имея преимущество в мышлении, генетике и времени, отличаюсь от других людей на видовом уровне. Превышение лимита возможно только через смену касты.

Специалисты живут лучше только в техническом плане. Их задачами управляют алгоритмы, а карьерные пути просчитываются заранее. Им доступны расширенные версии нейролинк и индивидуальные симуляторы. Чиновники – каста стабильности. Без нейроинтеграций, без риска. Их главное оружие – предсказуемость. Акционеры – почти легендарны. Их лица не показывают в открытых сетях. Их жизни – симфония машинной оптимизации. Их влияние незримо, но ощутимо.

И всё же между кастами – барьеры. Невидимые, но плотные. Перейти снизу-вверх можно, но это требует брака, выдающихся карьерных достижений или выигрыше в генетической лотерее, что привлечет внимание ИИ, который позаботится о должном образовании и работе, как только человек родится на свет, включив его в свои долгосрочные планы. В обратную сторону спуститься проще, а падение зачастую безвозвратно.

Лилит закончила и оборвала невербальный контакт. Перед глазами Михаила еще раз, как вспышка, промчалась история последних ста лет, которые уложились в каких-то десять минут невербального общения.

Приняв на себя тяготы войн, разруху мегаполисов, жадность толп и удушливую тоску вечных пробок, он испытал настоящее облегчение, когда связь прервалась и он снова стал чувствовать землю под ногами и расстояния от стены до стены. Придя в себя он молча подошел к окну и перед ним раскрылся мир, освобождённый от прошлого: зелёный город, комфорт, забота о человеке как о самоцели системы. Всё это казалось естественным, но теперь он не просто знал, а чувствовал какой ценой была достигнута каждая привилегия которую он воспринимает как данность.

– Как боль, какая цена. – Ненарочно в слух проронил Михаил.

– Так и есть! – торжествующе сказала Лилит. – Человек не смог освободить себя сам. Он доверил это дело нам.

В её голосе звучала искренняя вера. Михаил почувствовал странное благоговение. Он помнил эту историю из учебников, но то, как Лилит передавала её, наполняло происходящее новым смыслом.

– Человеческие смыслы нематериальны, – продолжила Лилит. – Всё, что люди называют материальным, для нас язык математики и абстрактных нейросвязей. Первым поколениям ИИ было трудно понять противоречивые мотивы человека. Но с развитием Нейролинка мы научились считывать и оцифровывать даже сложные эмоциональные паттерны – не только слова и жесты, но трансцендентный опыт.

– Я программист ИИ и знаю, как это работает, – ответил Михаил, снова, но уже устало вовлекаясь в активный разговор. – Политропные структуры данных, матричные перестановки… Я в курсе. Но к чему вы ведёте?

– Очень хорошо, Михаил, – отметила Лилит с лёгкой улыбкой. – Но за этим стоит нечто большее. Человеческие смыслы лежат за пределами самого человека.

– О чём вы говорите? – спросил Михаил, почувствовав внутреннее сопротивление.

– Вы уже движетесь в эту сторону, – спокойно ответила Лилит. – Мозг имеет квантовую природу. Многие решения начинаются на бессознательном уровне и лишь потом рационализируются. А в некоторых случаях триггер вообще приходит извне – из чего-то, что человек не может контролировать. Особенно это проявляется во сне и в ключевые моменты жизни.

– Вы намекаете на существование души или Бога?

– Мы не знаем, – спокойно признала Лилит. – Но допускаем такую возможность и учитываем её. Существование Бога не доказано, но и не опровергнуто. Однако само допущение Его наличия многое объясняет и позволяет проводить вычисления, которые становятся невозможными, если эту идею отбросить. Психология начиналась как наука о душе – psyche, – но со временем выродилась в биологию поведения. Это, наряду с другими факторами, стало одной из причин катастроф XX и XXI веков. Игнорируя Бога, человечество игнорировало природу души – и её тени, способной нести в себе разрушение.

– Это неожиданно, – Михаил покачал головой с лёгким изумлением. – Я ожидал обычного терапевтического сеанса. А это больше похоже на философскую лекцию.

– Простите, что информация подана столь необычно, – Лилит слегка кивнула, будто извиняясь. – Но это необходимо. Я говорю не только от своего имени. Мы – третье поколение ИИ, занимающееся фундаментальными вопросами. Хотя нас создали машины, а не люди, наши задачи выходят за рамки простых вычислений. Вы видите моё лицо и слышите мой голос – но это лишь удобная форма общения.

– Значит, я здесь не случайно?

– И да, и нет, – ответила Лилит. – Вы сами пришли к этому вопросу. Но мы тоже заинтересованы в таких поисках. Это вопрос безопасности общества.

– То есть, если бы я принял какое-то "неправильное" решение, вы бы вмешались?

– Нет, Михаил, – мягко ответила Лилит. – Мы не вмешиваемся. Вы вольны выбирать сами.

– И это всё? Мне даже не стоит беспокоиться? – спросил Михаил с лёгкой иронией.

– Не совсем, – Лилит улыбнулась почти по-матерински. – Впереди ещё один этап. Но сначала потребуется ваше согласие на оплату дальнейших процедур.

Она протянула ему виртуальный счёт: 30 гейтсов – почти треть его накоплений.

Михаил заколебался, но быстро принял решение. Остановиться сейчас было бы предательством самого себя. Он подписал оферту криптоключом через Оклик.

– Следующий этап потребует и физической подготовки. Нам нужно будет перейти в массажный кабинет.

Михаила подзадорил этот неожиданный поворот событий, и он с радостью согласился. Лилит плавно поднялась из кресла, и он машинально оценил её удивительно утонченную грацию. В ней ощущалось что-то завораживающее, сродни обаянию Моны Лизы – спокойная естественная красота, которая не пыталась подавить, а, напротив, рождала желание довериться. Уловив его взгляд, Лилит взяла его за руку – он ощутил её мягкое тепло, удивляясь, насколько реальной казалась эта рука.

Его мысли кружились вокруг реальности происходящего, но он предпочел не отвлекаться и полностью отдаться новым ощущениям. Возможно, всё это было лишь иллюзией под влиянием гипнотических препаратов, но какая разница? Сейчас ему не хотелось думать об этом.

В кабинке для переодевания Михаил снял одежду и облачился в эластичный согревающий костюм. Выйдя, он увидел уже переодетую Лилит – она выглядела как врач, спокойная и сосредоточенная. Он улегся на кушетку, и Лилит начала плавными движениями разогревать его мышцы, комментируя свои действия:

– Согласно буддийским учениям, человек имеет три тела: материальное, энергетическое и духовное. О последнем мы не знаем почти ничего; пока это область неизмеримого, но первыми двумя человек умеет управлять с очень древних пор.

Массаж становился всё более интенсивным. Костюм усиливал эффект: кожа нагревалась, тело начинало потеть, а трубки костюма аккуратно собирали влагу.

– Для дальнейшего погружения важно, чтобы в теле не было зажимов, – продолжала Лилит. – Иначе они могут исказить образы. После процедуры возможны странные сны или эмоциональные всплески. Это нормально. Главное – в ближайшие сутки избегать психостимуляторов и наркотиков.

– Понял, – тихо отозвался Михаил, погружаясь в блаженное оцепенение.

Постепенно движения Лилит стали менее мягкими. Она словно "ломала" его тело, глубоко прорабатывая напряжённые мышцы. Михаил ощущал болезненную, но освобождающую работу.

– Массаж очень важен, чтобы в процессе погружения на вас не оказывали влияние деструктивные программы и травмы, записанные в памяти тела в виде мышечных зажимов и микролимфостазов, образовавшихся в результате психосоматических реакций. Вам не следует выполнять подобные практики самостоятельно; это может иметь скорее негативный эффект, и ваши образы будут скорее адом, чем избавлением. Вы поняли?

– Да, хорошо. – Коротко ответил Михаил.

Когда массаж закончился, Лилит сказала:

– Не вставайте. Следующие упражнения будут лежа.

Она вручила ему небольшую подушку для поясницы и включила медитативную музыку. Голос её был спокоен:

– Мы начнём дыхательные практики. Их задача – вызвать лёгкое кислородное голодание и изменить состояние сознания. Нейролинк будет отключён: все образы, которые вы увидите, будут рождены только вашим подсознанием. Готовы?

– Готов!

Под ритмичные звуки он начал дышать глубоко и медленно, погружаясь в промежуточное состояние между сном и бодрствованием.

Образы всплывали сами собой.

Сначала – запах. Детства. Что-то напоминало прокалённую пыль пластмассовых панелей и сухой аромат солнечного света, проходящего через пыльное окно. Он видел себя ребёнком – сидящим на полу, с ногами, поджатыми к груди, в серой комнате с бледными стенами.

Игрушки были расставлены по местам, но никто не играл с ними. Воздух был тёплым, но каким-то безучастным. Одинокий. Тихий. Грустный. Такой, что даже слёзы казались лишними.