А кто не псих?..

Как многие знают, в больницах кормят всегда рано по времени, и не только по утрам. И обеды там ранние, и ужины. Поэтому если с аппетитом всё в порядке, то с учётом довольно скудной и однообразной больничной пищи к девяти часам вечера обычно уже снова голоден, а час спустя, ко времени режимного «отбоя» – отхода ко сну ещё веселей, когда укладываешься в кровать и пытаешься заснуть под звуки периодически урчащего кишечника. В связи с этим, конечно, еда из дома, принесённая в часы свиданий родственниками или друзьями, спасает. Но поскольку холодильник в подобных психо-заведениях пациентам не полагается, приходится ограничиваться сухарями-сушками, конфетами-пряниками, орехами, ну и некоторыми фруктами, способными не испортиться за время хранения в тумбочке, пока ты всё не слопаешь. На крайний случай можно кусок сухой копчёной колбасы, но только тщательно запакованной, и чтобы никаких запахов! Из дома Женя, естественно, прихватил кое-что из еды, но бутылку минералки и бутерброды почему-то не разрешили забрать в отделение. Пришлось быстро глотать бутеры, давясь и запивая их водой, сразу после оформления в приёмном покое, а с собой взять лишь печенье с шоколадкой. И на том спасибо!

С учётом утренних треволнений ранний обед пришёлся очень кстати. Место кормёжки располагалось как раз за той высокой и протяжённой аркой, которую Женька углядел, когда прибыл в отделение. Это была большая, светлая гостиная-зала (зона отдыха вне часов приёма пищи), внутри которой находилось несколько прямоугольных столов, составленных в один длинный-длинный и какое-то количество лёгких деревянных стульев вдоль основной, продольной стены с окнами. В поперечниках гостиной правая боковая стена исполняла свою обычную отдыхательную роль с банкетками и фикусами в кадках по углам, а вот левая боковая стена была с широким квадратным окошком посередине, которое закрывалось на две дверцы. То есть эта стена совмещалась с кухонным помещением, из которого через окошко передавались посуда и еда. Сама же процедура трапезы выглядела следующим образом: на стол вдоль всей его длины выставлялось несколько пластмассовых мисок с порезанным на куски хлебом и раскладывались алюминиевые столовые ложки по количеству больных (вилок, естественно, не полагалось). После чего зычными голосами проходящих по коридорам медсестёр возвещалось «на завтрак!», «на обед!» или «на ужин!». И больные более-менее дружно начинали вылезать-выползать на зов, брали у стены стулья каждый сам для себя и подсаживались к столу, разбирая ложки и хлеб. Если приём пищи состоял из двух блюд (например, суп и на «второе» котлета с пюре), то, как правило, первое блюдо в алюминиевой тарелке уже стояло на столе. После съедания содержимого ты подходил со своей тарелкой к окошку в стене, тарелку забирали и выдавали другую с порцией следующего блюда, с которым ты возвращался к столу и потреблял его той же ложкой, что и предыдущее блюдо, после чего пустую посуду относил и отдавал в окошко кому-то из персонала. Некоторые из задумчивых «психов» могли оставить посуду на столе и уйти в палату, но таких на весь контингент приходилось очень мало. Бывало и так, что составленный стол оказывался ещё пустым (то ли персонал не успевал накрыть, то ли экономил силы), тогда больные формировали очередь к кухонному окошку, получали каждый свою порцию и уже дальше с ней шли устраиваться к столу. В качестве пития на завтрак предлагался некрепкий чай или что-то похожее на кофейный напиток, на основе цикория. На обед обычно компот, редко кисель. На ужин чай. Жидкости разливались в серые алюминиевые кружки! Больные подходили к окошку раздачи, где им по очереди наполняли их «сосуды» положенными миллилитрами из чайников или кастрюль. У каждого из пациентов кружка была своя – он получал её при заселении и держал всегда при себе, обычно на прикроватной тумбочке. Помыл-не помыл – не важно, главное, постараться не терять и каждый раз брать с собой в столовую! Считанные разы ещё зазывали вечером на «кефир», часов в восемь. Также, к окошечку и с кружечкой! Но всё это Женька усвоил чуть погодя, а пока что получил свою персональную кружку, когда отправился со всеми остальными на обед по расписанию.

Следующим важным пунктом у Жени в этот первый день был заявлен звонок домой. Парень дождался, когда все больные поедят, гостиную-столовую приведут в чистоту и порядок, затихнет шум и суета в кухонном помещении, и кто-нибудь из медсестёр вернётся на пост, и пошёл воплощать свой запрос. По обычной схеме заказанных телефонных звонков пациентом медсестра на обращение к ней, с трудом отрываясь от текущих дел, произносила «жди», потом пару минут ещё что-то делала за рабочим столом, иногда сверяясь с фамилией «просителя» и записью в журнале, после чего, наконец, резво поднималась со стула, доходила до входной двери отделения и, открыв её со словами «только недолго!», выпускала тебя на лестничную площадку и запирала дверь снова. По окончании разговора пациент тыкал в кнопку звонка, и его впускали обратно. Мама, очевидно, ждала, поскольку тут же сняла трубку. Женька без особых подробностей озвучил ей своё оформление в отделение, правила посещения и звонков домой, назвал врачиху по имени, продиктовав её контактный номер. Маме не терпелось повидать любимого сына, поэтому вместо следующего виртуального контакта-разговора, если ничего срочного не произойдёт, наметили, что через день она его навестит, примерно в 16.30-17.00 – наверняка что-то прояснится уже в смысле лечения, процедур, и прочее. Женя ответил, что сразу же пойдёт – запишется заранее (согласно правилам), и попросил пока ничего из еды не приносить, если только яблоки и пару йогуртов. Попрощались до послезавтра, парень звякнул в дверь – впустили, он оформил на посту свиданку по дате и времени, и пошёл отдыхать в палату…

«Тихий час» что в больницах, что в старших отрядах в пионерлагере, прекрасен тем, что спать вас не заставляют. Главное – спокойно, тихо себя вести, не мешая соседям по палате и не болтаясь без толку по коридору, если только не приспичило посетить уборную. Кстати, об уборных: общий туалет в психушке, в отличие от палат, был оснащён входной фанерной дверью, которая практически всегда была приоткрыта. Зайдя внутрь, ты обнаруживал три умывальника вдоль стены, естественно, без каких-либо зеркал и полочек. Далее стеночка-перегородка, за которой три кабинки с унитазами. Хотя кабинки были отдельными, и даже с дверцей каждая, дверца эта высотой не более полуметра от пола, поэтому, даже если ты присаживался периодически на унитаз для удовлетворения своих нужд, любой из заходящих, ища свободную из кабин, мог явственно обозревать тебя и все твои действия в данный момент. Специфично! Ну и вечный сыроватый запах вымытого кафельного пола с хорошей порцией хлорки ещё никто не отменял, с лёгкой примесью табачного дыма, поскольку курящие среди пациентов, безусловно, есть всегда, а кроме, как в сортире, и негде затянуться. Хотя медсёстры ругались и не давали долго дымить! Но больные приспосабливались: заскочив в туалет, они делали быстро несколько затяжек, затем тушили и прятали недокуренную сигарету в пачку или, бросив окурок в унитаз, спускали воду и, отгоняя ладонями дым от себя, выходили из помещения довольные и успокоенные (что и для невротика, и для «психа» в особенности немаловажно!). В палате же всё обыденно и вялотекуще: половина соседей дрыхнут, кто тихо, кто похрапывая, некоторые читают (книгу редко, в основном, газеты-кроссворды); кто-то, найдя партнёра для шахматной партии, усаживается с ним вдвоём на скрипучую кровать, друг напротив друга, подложив под доску примятую подушку для удобства, а кто-то шуршит пакетиками-свёртками в своей тумбочке, ища что-нибудь, или грызёт сушки, запивая их оставшимся с обеда компотом.

Долго ли, коротко ли (незабываемая фраза из детских сказок), начал парень постепенно знакомиться с соседями по палате, запоминать имена, выделяя интуитивно для себя некоторых на будущее для, возможно, более тесного, приятельского контакта, обращая внимание на их реакции и нормальность лиц несмотря на вынужденные «психические» обстоятельства. Как-никак придётся ведь терпеть, болтаться здесь, среди таких загадочных персонажей… Не меньше полутора недель, как сказал тот доктор на медкомиссии! Явных стариков или пожилых не наблюдалось среди соседей по палате, да и в целом по отделению. По возрасту разбег составлял примерно от восемнадцати до пятидесяти лет. Из всех пятнадцати «сокамерников» Женя как-то сразу остановил свой выбор на двух парнях: один, стройный симпатяга за метр восемьдесят, примерно Женькин ровесник, зовут Алексеем, короткостриженый блондин с гладким, чуть скуластым лицом и синими глазами; другой – Михаил, кареглазый круглолицый крепыш, тоже рослый, с волнистой тёмно-каштановой шевелюрой, по возрасту, наверное, тридцатник с небольшим. Оба вполне приветливы, несуетливы и спокойны на первый взгляд. Потом уже, в процессе дальнейшего знакомства и общения Жене удалось выяснить причины попадания в «психушку» ребят. Алексей загремел сюда на почве каких-то личных драм и трагедий, и, как он выразился, «накрыло конкретно вплоть до глюков», а с Мишей год назад случилась серьёзная автоавария, после которой его хирурги, конечно, зашили-починили, но, видимо, тряхануло беднягу сильно, и позже стали случаться приступы эпилепсии, а иногда провалы в памяти на несколько часов, и думали даже переводить на инвалидность.

Помимо этих двух парней Женька выделил ещё одного типа, занимавшего койку в дальнем углу палаты у глухой стены. Тот сам проявил интерес, подойдя к Жене утром, когда парень, едва заселившись, неспешно застилал постель.

– Привет новобранцам! Валера, – представился он и протянул руку. На вид этому Валере (образ сантехника из ЖЭКа) было лет сорок, небольшого роста небритый мужичок, жилистый шатен, с непричёсанной немытой головой, с подвижным, щербатым ртом и озорными глазами-буравчиками непонятного цвета. Но обаятельный! Типажный, как сказали бы киношники. Женька также представился, пожал руку. Валера по-свойски задал пару вопросов парню на предмет диагноза и его учёбы-работы, прокомментировал полученные ответы, над чем-то пошутил, хохотнул и отвалил обратно к своей койке. Он оказался не из приставучих, просто такая активность и желание поболтать были ему свойственны, как потом Женя не раз замечал. Но эти всплески эмоций, словно накат волны на берег, быстро заканчивались. Валере достаточно было перекинуться тремя-четырьмя фразами с кем-либо из соседей, после чего он забирался к себе на кровать, надевал очки и, согнув ноги в коленях и прислонив к ним потрёпанный журнал, заполнял в такой позе очередной кроссворд. Временами Валера озвучивал громко вслух то, что не мог разгадать самостоятельно. Немного ждал, озираясь по сторонам, и, не получив (чаще всего) ответа от соседей по палате, продолжал, как ни в чём не бывало, дальше в тишине своё творческое занятие.

Кто-то из больших оригиналов недавно заявил, что времени на самом деле не существует. Это, дескать, человечество смастерило его для себя, чтобы как-то структурировать жизнь и не сойти с ума, растворившись в пространстве. Ну не знаю! Как бы там ни было, а альтернативы времени пока ещё никем не придумано, и ты либо встраиваешься в его непрерывный ритмический поток, будь то стремительные рывки или ленивые волны, либо сопротивляешься, создавая собственную пульсирующую «струю», но рано или поздно всё равно оно неизбежно подхватывает тебя, цепляет, увлекая за собой вперёд. Вот и «тихий час» в больнице почти плавно переходит, перетекает в предвечернее полдничное время. Но здесь почему-то на чай с булкой или печеньем не приглашали. Сначала в палате появилась постовая медсестра. Подойдя к Женькиной кровати, она положила ему на тумбочку бумажку со словами:

– Вот, назначила тебе Тамара Николавна. Завтра утречком в процедурку – сдашь мочу и кровь из вены, а после завтрака двух врачей посетишь, я время и номера кабинетов написала. Всё здесь на этаже, в отделении! И таблетки прописали – подойдёшь на приём к посту, когда позовут.