Хладные

Бабки стали поговаривать, что ещё пятеро в селе пропали: куда делись никто не знал. А в аккурат через неделю те пятеро снова вернулись. И опять у людей по селу скотину бить начали. За одну ночь в трёх дворах поголовье сгубили. За неделю – еще шесть дворов опустошили.

Люди беспокояться стали, что такими темпами к весне ни у кого уже хозяйства не будет и семьи кормить нечем станет.

Мужики, кто посправнее был, решили по ночам дежурить, иначе потом совсем худо стать могло.

Вооружились кто чем мог: кто зимой на охоты ходил – те ружья взяли; у кого оружия не было – вилы да мотыги прихватили; у кого были верёвки, те ими и вооружились. Вовка тоже с ними пошёл у него-то как раз с собой двустволка была.

Первую ночь ничего не случилось, а вот на вторую, когда сельские мужики по улицам ходили, шум услышали впереди через несколько домов да кинулись туда. Чтобы злодеев не спугнуть, во двор тихо зашли. Собака не залаяла, потому как сожрали её уже. Мужики к сараю двинули. Подошли, а там опять причмокивание. Подкрались они бесшумно, свет включили да жуткую картину застали. Двое – корову обгладывали, один кур ощипывал и кровь их пил, а ещё двое ногу козью грызли.

Вовка в первых рядах стоял. Выхватил он у мужика верёвку да накинул на шею кровососу. Тот даже дернуться не успел от неожиданности. Так на бок и повалился с петлёй на шее. Все стояли рот разинув. Отец мой один из первых в себя пришёл и по примеру мальчишки успел тех двоих, что рядом сидели и козу доедали, связать. Тут остальные мужики подключились и оставшихся заарканили. Да только те не больно вырывались, как будто совсем сопротивляться не хотели.

Их на улицу поволокли из сарая, а пока тащили слышали, что как будто сосульки друг об друга где-то бьются. Да громко так, как будто не под крышей висят, а над ухом звенят. Это мне Вовка потом рассказывал, самой-то меня там не было.

Во дворе стали смотреть, кто же скотинкой поживиться ночью решил. А там опять Васька Кривой, да ещё четверо сельских мужиков. Им вопросы задавали, зачем же они так с односельчанами-то поступают, а те мычали да толком сказать ничего не могли, икали только. Вон видать, как животы набили, упыри проклятые!

Отец к Ваське подошёл да по морде ему треснул и только тут почувствовал, что тот Кривой холодный как лёд. Кожа бледная, глаза стеклянные и рот весь в крови, как в первый раз, когда его увидели у тёть Глашки.

Тут-то один из мужиков, что постарше вспомнил, как отец его рассказывал, что на кладбище том за деревней, что у леса Даниловского, когда-то давно язычники собирались и обряды свои проводили. Каким богам поклонялись уже не знал никто, потому что давно это было и боялись многие. Да только иногда во времена те стародавние люди в селе появлялись, что не живые, не мёртвые были.

Их сельские хладными прозвали, потому что приходили они исключительно зимой, в лютые морозы, а уж куда по весне девались никто не знал. Поговаривали, что они на кладбище возвращались да там до следующего года и оставались. И бед хладные много приносили: и скотину и людей губили. Поэтому, чтобы смерть вместе с ними не бесчинствовала, их на кострах сжигали.

Пока мужик историю эту рассказывал, Васька кривой, оклемался как будто, стал хихикать тихо, а потом и вовсе в ладоши хлопать. И слышно было в морозном воздухе, как сосульки звенят. Это уж походу поняли все, что то не сосульки были, а кости его звук этот издавали. Мужики, недолго думая, побежали к хозяевам дома, которые как раз на тот момент уже проснулись, а выйти поначалу боялись. Стали дрова да солярку просить и спичек, чтобы костёр как можно быстрее соорудить.

А Васька в это время смеяться перестал, только шептал еле тихо себе под нос, что ничего-то у односельчан не выйдет и рано или поздно тот до них доберётся, когда скотины не останется. Вовка ему прикладом по голове дал, чтобы замолчал тот, а только Кривой кулём на землю повалился, но сознания не потерял, и уже громче стал говорить и проклинать всех в селе.

Мужики выскочили за двор да наспех костёр, возле дерева перед домом, соорудили. Кто замёрзших охранял, верёвки потуже затянули и на улицу поволокли чудищ. К дереву их тому привязали, да в дрова, соляркой политые, тряпку горящую кинули.

Крики те, которые замёрзшие издавали, когда горели, по всему селу слышно было. И вторили тем воплям звуки, как будто лёд на речке по весне лопается. Многие в селе в ту ночь не спали, так страшно было и жутко.

Да только после этого всё прекратилось. На следующую зиму никто скотину не убивал. И ни у кого ни одной сосульки под крышей не было: все боялись, что снова услышат звон замёрзших костей.

– Да уж, бабуль, занятная история, ничего не скажешь, – задумчиво протянул Лука и вдруг почувствовал, что в доме стало как-то свежо. Обернулся и, кивнув на печь, сказал. – Ба, дров надо бы подкинуть, а то что-то холодно в доме-то.

– Ох, вот дурная голова, я совсем забыла поленья принести. Заболтались мы тут с тобой. Ты б сходил в сарай, а то старость уже совсем из сил выбивает, тяжко самой таскать дрова-то.

– Сейчас все сделаем, а в каком сарае-то смотреть? – Лука встал из-за стола и, накинув на себя куртку, направился к выходу.

– Ой, да в том, что рядом с курятником, мимо не пройдешь, он там один. Помнишь-то еще, где он?

– Я думаю, найду.

Память Луку пока еще не подводила. Выйдя на крыльцо, он окинул взглядом все вокруг дома. Зима в этом году выдалась суровая, вокруг было много снега. Редкие оттепели позволили вырасти под крышей огромным сосулькам. Столбик термометра, который висел под навесом, показывал приближающийся мороз. "Надо бы дров побольше захватить, а то совсем ночью околеем"

Лука выдохнул облачко пара на ладони, потёр ими и пошёл туда, где, как он помнил, лежали запасы на зиму. Он быстрым шагом обошел дом вокруг, пересёк двор и остановился перед нужным сараем. Набрав большую охапку дров, мужчина собрался уж было идти домой, однако, что-то привлекло его внимание.

Рядом, за соседней дверью горел свет. Он помнил, как в детстве бабка оставляла его для птицы, чтобы та ночью не беспокоилась. В помещении было достаточно тихо, что показалось очень подозрительным.

Кое-как Лука ухватился одной рукой за дверь и приоткрыл её. Заглянув внутрь, он испытал дикий ужас, от чего выронил несколько поленьев из рук: все куры валялись на полу истерзанные и с оторванными головами. Вокруг всё было забрызгано кровью и везде валялись перья. Лука внимательно осмотрел помещение и пришёл к выводу, что скорее всего здесь бесчинствовал хорек. "Надо бы сказать бабке". Он закрыл дверь и быстрым шагом пошёл в дом.

– Бабуль, у тебя там кажется зверь какой-то поорудовал. Всех кур перебил. Ты как теперь зиму-то переживешь? – Лука сбросил дрова в ящик возле печки и, отряхивая руки, услышал тихое звяканье. – Ба?

Лука повернулся к старушке и внимательно на нее посмотрел.

– Что с курами-то делать теперь?

– Да ты, милок, не переживай, я и без них теперь зиму переживу, – стоя к нему спиной, бабка что–то высматривала в окне. – Не переживай, чай с голоду теперь не помру.

Старушка медленно повернулась к Луке и по его коже пробежал мороз. На него в упор смотрели ярко голубые глаза: такие холодные и такие пустые, что казалось будто в них давно нет жизни. Улыбка женщины заставила его попятиться назад, так она была отвратительна: редкие зубы были похожи на маленькие острые колышки. Бабка хмыкнула и вскинула рукой. По комнате разлетелось отчетливое позвякивание.

– Ты не переживай. Я теперь не пропаду.