В сторону света

– Послушай, – женщина нежно прикасается к морщинистой щеке супруга, – у моей подруги есть знакомый психолог. Тише! Не кипятись! Он мастер своего дела. Я договорилась.

– Какого чёрта тебе надо? – Юрий отталкивает жену, но ловит её через мгновение за локоть и прижимает к себе. – Со мной всё нормально. Пойми.

– Ты устал на работе, – не верит жена, – ты переутомился. Столько лет без отпуска пашешь. Это «синдром усталости», я читала об этом в журнале…

– Я не устал! – почти орёт ей в ухо супруг. – Не делай из меня идиота. Это всё пишут для тех, кому плохо, чтобы было ещё хуже.

* * *

– Юрий Петрович! – мастер чешет за ухом. – Как ты думаешь, зачем я тебя пригласил?

«Ну свинья вылетая, – думает Юрий. – Ещё хрюкни, боров».

– Не знаешь? – продолжает мастер спокойно.

– Не знаю, – опускает лицо вниз слесарь.

– Ты уволен! – боров вскакивает с кресла и вытягивает указательный палец в сторону двери. – Собирай свои инструменты и катись отсюда к чёрту! Расчёт получишь в начале недели!

– Да иди ты сам… – в сердцах выкрикивает Юрий и чертит рукой дугу от плеча. С запястья слетают малайзийские часы. Летят через кабинет. Попадают мастеру в брюхо…

* * *

Пожар в автомастерской собрал всю округу поглазеть на яркое шоу. Пожарные люди и пожарные машины, пожарные шланги, пожарные лестницы. И бельмом скорая, будто из другого фильма. Всё красное, а она, собака, белая.

Пламя. Тяжёлое. Резиновое. С чёрной копотью. Не спеша тянется в небо, образуя неуместное грозовое облако под палящими лучами лета.

– Юра, – женщина споткнулась и обронила с ноги правую туфлю. – Мастер, где Юра?

Боров зло хватает женщину за руку, наотмашь бросает ей в ладонь малайзийские часы:

– Юра твой поджёг мастерскую!

– Где он?.. – не верит женщина. – Ответьте, где он?

– Сгорел на работе.

* * *

Под обломком обгоревшей и рухнувшей стены пожарные раскопали живое тело слесаря. Выжить помог стоящий рядом автоподъёмник, который не позволил плите упасть на бетонный пол и придавить бедолагу. Пока обгоревший мусор оттаскивали в сторону, Юрий, лёжа на спине, любовался небом. В тот момент он неожиданно понял, что на руке нет малайзийских часов. И ещё, главное, – ему среди этой вонючей гари впервые в жизни дышалось легко…

Вова пришёл

Вот уже долгую минуту насекомое пыталось разбить запотевшее окно. С завидной упёртостью муха билась о стекло, стирая с его поверхности матовый налёт.

Владимир очнулся и посмотрел на часы. Одиннадцать. «Рано», – подумал коммерсант и снова закрыл глаза. «Стоп, – мелькнуло с некоторым опозданием в его голове, – не может быть. Наверное, часы встали. Впрочем, чёрт с ними». Спешить было некуда, и время не имело значения.

Вова снова забылся. Чёрный лаз уводил его в таинственное подземелье. Он озирался по сторонам и едва различал в темноте, как один грунт меняет другой. Причудливые хитросплетения корней, неразличимый, неведомый, едва сладковатый запах и прохлада.

Ему вдруг стало хорошо, движение вниз продолжалось.

Неожиданно проход стал расширяться, на стенах появились красные блики.

Владимир на мгновение замер, втянул полной грудью уже явственно сладкий воздух, ещё и ещё. Заинтригованный предвкушаемым чудом двинулся дальше.

В просторной зале с низким земляным потолком горел костёр, вокруг него плясала всякая нечисть.

– Вова пришёл, – весело закричал маленький чёрт и захлопал в свои мохнатые ладони. – Сейчас мы тебя сварим, дружок!

Владимир подпрыгнул от испуга на месте, но бежать не смог. Всё тело оцепенело, ноги прилипли к полу, а крик ужаса застрял в гортани. Перед тем как проснуться, он ещё мгновение видел щупальца и когти, тянувшиеся к его горлу.

«После таких снов становятся седыми», – подумал коммерсант, радуясь тому, что ужас всего-навсего приснился.

Настенные часы по-прежнему показывали одиннадцать, зелёная дрянь, упрямо жужжа, врезалась лбом в стекло.

– Убью, если не прекратишь! – несдержанно произнёс Владимир. Муха продолжала биться.

Коммерсант потянулся за газетой, но рука его отяжелела и рухнула вниз. «Лень», – подумал Вова и попытался занять свой мозг чем-то светлым. В памяти тут же всплыл образ жены. Владимир по-животному любил каждый сантиметр её тела, такого маленького, почти игрушечного. Вот она танцует перед ним, по-барски развалившимся в постели. Её халат соскальзывает с плеч, обнажая хрупкие руки, точёные ключицы. Если бы она не была такой дурой, что обнаруживалось, стоило ей открыть свой маленький красный ротик… Владимир пытается воссоздать запах её тела, но слышит лишь приторный вкус из недавнего сна. Какая дура! Коммерсант вспоминает свой коронный удар, от которого на ринге падали очень сильные парни, и жену, бегущую в ночной рубашке по улице. Утром он нашёл её по кровавому следу. У соседки. Домой она, правда, больше не вернулась. На часах одиннадцать. Навозница скачет по стеклу, с каждым разом ударяя его сильнее. Во рту у него всё такая же сладкая мерзость – на язык нагадили сотни мух.

«Я в этом месяце вышел на триста процентов прибыли», – думает Владимир. Он тут же представляет себя значимым человеком. На произведённых его фирмой диванах сидит весь город, мэр приезжает занимать денег, и Владимир лениво жмёт ему руку, не вставая со своего ложа.

Одиннадцать. Муха бьётся о стекло. Приторный запах щекочет нос и делает слюну вязкой.

Вова берёт со стола пульт и включает телевизор. На экране миловидная девушка зачитывает последние городские новости. «У неё, наверное, красивая грудь», – думает он, автоматически прикасаясь к ширинке. Он долгое время пытается раздеть диктора в своём воображении.

«… сегодня, – тем временем читает девушка, – в одиннадцать часов в своей квартире был убит»…

Вова вскакивает с дивана. В телевизоре показывают его изуродованное тело. Сладкий вкус переполняет его рот, он задыхается, понимая, что это запах свежего человеческого мяса, это запах его мозгов, забрызгавших обои в прихожей, это запах смеющейся ему в лицо старухи с косой… Дзинь! Оконное стекло разбивается вдребезги, и зелёная жужжащая мерзость, увёртываясь от тысячи сияющих осколков, улетает в небо…

Всё…

Всё, что происходило, только укрепляло его пессимизм. Говорят, пессимизм – самая мудрая позиция. Возможно. Но эта позиция не самая лёгкая.

Всё происходило так, как он и предполагал, – всё происходило плохо.

Ах, если бы пессимизм можно было продавать. Он переплюнул бы нефть и газ. Запас пессимизма бесконечен.

* * *

Они постучали в дверь за восемь часов до нового года. Они были за дверью повсюду – их было двое. Одна работала на половом фронте, другая контролировала чистоту этого фронта. Та, которая уборщица, начала первой:

– Вы в очередной раз затопили кабинет директора нашего института.

– Очень жаль, приношу свои извинения, – сказал он, собираясь закрыть дверь, ибо вопрос казался исчерпанным.

– Нет, позвольте, что значит жаль? – вмешалась вторая женщина. – Пойдёмте посмотрите, что вы натворили!

Он предпочитал не спорить с людьми – это занимало слишком много времени.