Маскарад

– Ну и что же такое ты покажешь мне? От чего я тут должен рассыпаться в улыбке и похвале? – язвительно заметил губернатор.

– Ох, батюшка. Простите, за такое длительное вступление. Просто волнительно уж больно – как бы сокрушительно говорил Павел Петрович, то и дело отирая уже намокшим платком лицо и шею. Все это время он стоял перед губернатором в маске «Заискивание», самой толстой из всех масок. И лишь на время протирки лица чуть-чуть отодвигал её. Если бы он этого не делал, можно было предположить, что этот человек никогда с ней не расставался.

– Не томи, Павел Петрович! И что ты всё отираешься? На так уж у меня тут жарко.

– Я волнуюсь очень, говорил же Вам, наимудрейший Вы наш, защитник земли государственной. Я, собственно, с чем пожаловал. Вот бумаги принёс новые. И новый прототип маски для народа и Вашего ближайшего круга.

– Что за маска? – холодно сказал губернатор, но глаза его зажглись ярким огнём и от нетерпения и неподдельного интереса он заерзал на своём троне.

– Маска называется «Смирение», о градоначальник наш величественнейший! Человек, надевший её, готов смириться со всем, что с ним происходит.

– Поясни-ка!

– К примеру, господин мой дражайший, вздумается какому-то смутьяну посягнуть на власть Вашу священнейшую. Вы, безусловно, справедливейшим образом расследуете это дело и, совместно с Городским Судом, примите вернейшее решение казнить негодяя…

– Так так, продолжай!

– И Ваше великое решение будет оченно праведным, но семья, друзья и последователи этого смутьяна могут навредить, да Боже упаси, Вашему величию и мудрости! И в таком случае мы насильно или по их же согласию оденем на их бесстыдные серые лица маску «Смирение», разработанную вашим покорнейшим слугой. И смуту, прости нас Господи, как «рукой сняло», все мыслишки их дурные выйдут в миг из головушек их необразованных.

– И сколько таких масок уже сделано – осведомился губернатор, явно довольный «подарком» своего вассала.

– На данную минуту, господин мой милосердный, три тысячи.

– Этого очень мало, Паша! Мало! Нужно ещё тысяч сорок, пятьдесят, а лучше триста. Да, триста тысяч масок – величественно произнёс губернатор и, немного подумав, добавил – Да, и доработайте крепление! А то спадёт у смутьяна какого-нибудь в самый неподходящий момент!

– Само собой разумеется, о разумнейший мой начальник.

– Срок Вам две недели!

– Но величественнейший…

– Ты слышал, Павел. И сколько на это удовольствие надо будет выделить из казны?

– Два миллиона, Ваших царственных монет.

– Ладно, скажешь моему Главному казначею, чтобы тебе деньги выдали. Бумагу подпишете сами. А теперь иди!

– Слушаюсь и повинуюсь – пропел Сивцов тем же басом, что и в начале, и начал медленно спиной двигаться к выходу с теми же поклонами и непонятными ужимками.

Губернатор, с виду обрадованный новой технологической новинкой гениев порабощения, все же погрузился в раздумье о Сивцове. «А стоит ли доверять этой собаке? Ведь он меня за три корейки продаст. Как только почует воздух свободы сразу же и переметнется» – таковы были мысли губернатора в эту минуту.

Вскоре из приёмной в залу вошёл секретарь и спросил губернатора, будет ли он сегодня принимать оставшихся просителей, коих набралось уже более сотни.

Если бы только знали эти бедные люди, что более половины из них за свои мысли и прошения могут поплатиться жизнью. Только за один день, проведённый без маски, они обязаны были выплатить в казну более трёх тысяч монет, при средней зарплате в десять-пятнадцать тысяч. Однако имелся ещё один вид заработка. К примеру, если гражданин исполнительно носит маску «Грусти» в течении двух месяцев, снимая её только когда он спит, то ему, по прошествии этого срока, выплачивается пять тысяч государственных монет. Ещё можно было работать в, так называемой, «общественной разведке». Суть работы заключалась в донесении на знакомых и коллег. Если кто-то из них забыл одеть маску или же недобрым словом отзывался о губернаторе, то такого человека ожидало только одно – смерть! Но, чтобы общество не взбунтовалось, судьи напрямую не провозглашали смертные приговоры, а сообщали семье узника, что его ожидает вечное заключение в пригородной тюрьме (резервации) особо строгого режима. Как правило, узники искренне верили, что милостивый губернатор и суд действительно не собираются их казнить. Поэтому, прощаясь с близкими в зале суда, они их целовали, успокаивали, но никогда, ни разу даже не упоминали о том, что будут казнены. И городское общество жило в твёрдой уверенности, что все преступники справедливо наказаны.

В общество методично вселялось мнение, что преступник не человек, преступник– это враг. В него плюются, в него больше никогда не поверят. И по многим из них уже давно плачет виселица, но по великому милосердию власть предержащих такие «недочлены» общества изгнаны в тюрьму, где и трудятся на благо граждан. На самом же деле спецмашины, наполненные до отказа политзаключёнными ехали не в резервацию, а сворачивали в специально отведённое место для казни. Трудно сказать, бывал ли на этих «представлениях» лично губернатор со своей прислугой, но Генеральный Прокурор, противный старикашка лет шестидесяти пяти, с завидной регулярностью посещал эти мероприятия. Иногда, компанию ему составляли Главный Советник Губернатора и Главный Городской Судья, но кое-какие подробности об этих личностях нам ещё предстоит узнать, а пока стоит вернуться в кабинет губернатора, оставленного нами без должного внимания.

Гигантские старинные часы, стоявшие в приёмной губернатора, с громким раскатистым звоном объявили присутствующим о том, что наступил полдень. Секретарь губернатора с помощью нескольких охранников пытался разогнать собравшихся, то и дело повторяя одну фразу: «Достопочтенный господин губернатор больше не принимает! Приходите завтра к десяти утра!» Но слова секретаря постоянно смешивались с криками и руганью, царившими в помещении. И только, когда в кабинет ворвались несколько гвардейцев с оружием, посетители притихли и стали расходиться, поправляя свои маски и пожимая плечами. Через некоторое время на столе секретаря зазвонил телефон. Он поднял трубку и услышал голос губернатора: «Зайди-ка ко мне». Секретарь положил трубку и подчинился приказу начальника.

– Вы меня звали?

– Да. Ты всех присутствующих в приёмной внёс в учётную запись?

– Само собой разумеется, господин губернатор. Кстати, звонил Ваш сын.

– Александр? Мой драгоценный мальчик, моё наследие!

– Так точно, он просил меня передать, что совсем скоро он приедет в город. У него для Вас специальный подарок.

– Интересно, что же такого он мне может подарить? У меня есть власть, деньги, народ…

– Он привезёт Вам реликвию первого царя Вселенной.

– Неужели? Сосуд желаний.

– Так точно, господин губернатор.

– Ладно, можешь идти.

– У вас будут ещё приказы на сегодня?

– Ах да, я и забыл про всё с этим сосудом. Передай начальнику моих стражников – гвардейцев, чтобы он совместно с тайной полицией установил слежку за каждым недовольным, за этими негодяями, посмевшими перечить моему указу. За всеми, кто не хотел расходиться. Сдаётся мне, мы можем узнать много интересного про этих граждан. – губернатор говорил это, потирая руки и растягиваясь в своём кресле.

– Всё будет выполнено в абсолютной точности, господин губернатор.

– Можешь идти!

Секретарь ушёл, а губернатор закурил трубку. Все его мысли сейчас занимал лишь сосуд желаний. Он уже представлял, как будет держать его в руках, стоя на трибуне Главной площади. А народ, который будет стоять со всех сторон, торжественно приклонит перед ним головы. И им уже не нужны будут маски, ведь послушание будет идти из самого сердца, из недр порабощенной души.

Глава 3.

В редакции журнала «Маскарад» уже с утра был переполох. В печать не вышел очередной номер, ответственным за который был назначен Павел Иудин. Стоит отметить, что за последние три дня никто в редакции его так и не видел, хотя искали с «особой тщательностью».

В дверь главного редактора судорожно стучала помощница Иудина, молодая студентка журфака, отправленная в издательство на практику. А так как курировать её вызвался Иудин, то на все время практики студентку приставили к нему набираться опыту и журналистской смекалке.

– Войдите – недовольным голосом пробасил главный редактор.

– Альберт Николаевич, можно? – спросила студентка, осторожно просовывая свою милую головку в дверной проём, и, не дожидаясь ответа, вошла в кабинет и затараторила примерно следующее – Мне тут, это, Павел Иудин звонил, помощник Ваш. Вы только дослушайте. Он несётся. Сюда. Со всех ног. Ничего толком он мне по телефону объяснить не смог. Не получилось у него. Ладно, ближе к сути. Сказал, что через час приедет и лично к Вам, на ковёр, с докладом. Говорит, что все эти дни не ел и не спал, бегом бежит! Со всех ног.

– А как давно он звонил?

– Где-то минут двадцать назад.

– И ты все это время молчала? Господи, и где вас только набирают? – проревел главред и подскочил на стуле.

С этого самого разговора переполох в редакции сменился ожиданием. Редакция ждала Иудина.

Главный редактор, первые десять минут, носился по редакции, отдавая различные распоряжения, касаемые, в основном, того, что материал, который принесёт его помощник должен быть готов к восьми вечера. А с завтрашнего утра уже пойти в печать. Параллельно этому он звонил своим партнерам и спонсорам, все время повторяя: «Сенсация, говорю Вам! Их гаджеты взорвутся от этой мысли! Их затянет волна, да что там волна, целый информационный шторм, имя которому – журналистская бомба». По правде говоря, Альберт Николаевич даже и в мыслях себе не представлял, какая информация может быть у Иудина и что с ним, почётным главредом, за это могут сделать. А ведь именно в таком случае незнание от наказания не спасает, наоборот, оно служит лишь поводом, чтобы сгноить ещё одного человека.