Право на силу

– Ты тут? Кого там еще принесло? Поспать не дают после смены! Всю ночь грибы резали… Откроешь?

Данил поцеловал ее в горячую со сна щеку, скинул одеяло.

– Открою, спи.

– Свет не включай только, Ольгу разбудишь…

Ольгу разбудить всегда было большой проблемой, но Данил все же ощупью добрался до двери и, приоткрыв ее, выглянул наружу.

В коридоре стоял Димка Слепой – парнишка лет двенадцати, исполнявший обязанности кого-то вроде почтальона Убежища. Димка был слеп от рождения – радиация постаралась. Но хотя вместо глаз в глазных впадинах слезились дрожащие мутные студенистые горошины, в коридорах и переходах он ориентировался превосходно. Перемещался, касаясь одной рукой стены, а тросточкой в другой руке нащупывал путь, бодро чесал вперед и, начиная с трех лет, ни разу не заблудился и не сбился с пути.

– Здрасьте, дядь Данил! Тебя полковник вызывает! – выпалил он.

Димка каким-то своим внутренним чутьем всегда безошибочно определял, кто перед ним стоит. Данил поражался – это какую же чувствительность надо иметь, чтобы так чутко держать несколько метров окружающего пространства и всегда знать, что происходит вокруг тебя?!

– Здоров, Димок! Ладно, передай, сейчас буду.

Данил закрыл дверь и с досадой вздохнул. Родионыч ему хоть и не начальство – сталкер птица вольная, сам себе начальник и по определению и по роду деятельности, – но игнорировать его вызов не стоило. Невежливо это по отношению к наставнику, придется идти. Сон, похоже, накрывался медным тазом.

В рабочем отсеке кроме хозяина уже сидели Герман и зампотыл Сычин. За свою маниакальную жадность и скопидомистость последний получил прозвище Плюшкин. Данил, когда-то в детстве прослушавший бессмертное произведение Гоголя на уроке литературы, был полностью с этим погонялом согласен.

Данил постучал, вошел, прикрыл за собой дверь. Кивнул, приветствуя обоих, посмотрел на Родионыча.

– Здравия желаю, товарищ полковник, – как-то так повелось, что к Родионычу он чаще обращался именно в такой форме, а не по имени-отчеству. – Вызывали?

– А, Данька! – полковник же оставлял за собой право называть своего двадцатиоднолетнего воспитанника так, как звал и в десять, и в пятнадцать. – И тебе не хворать. Давай-ка, ходи сюда, разговор есть.

Данил прошел, сел за большой прямоугольный стол с торца, напротив Родионыча, вопросительно посмотрел на полковника.

– Со стороны войсковых вчера ракета была, – по-военному, без предисловий, начал глава Убежища. – Желтая. Хрен знает, что у них там случилось, может, как тогда с «тареном», но посмотреть не мешает. Сходите с Санькой?

– Почему мы? – удивился Данил. – Случай-то рядовой. Пошлите вон из партизан кого. Нам завтра в ГБР, а потом сразу в рейд уходим.

– Рядовой – да не рядовой, – полковник встал, прошелся в проходе между столом и стеной, на которой висела карта района, снова сел. – Не волнуйся за ГБР, если надо, освободим. Ты куда в рейд-то собрался? Мимо войсковых не пойдешь?

– Не знаю пока, – Данил, усмехнувшись, пожал плечами. – Может, на завод сходим, может, на подстанцию, а может, город пошерстим. Мест нехоженых пока еще везде полно.

– Ой, да ладно тебе, Добрынин! – подал голос Плюшкин. – Все знают, что у правильного сталкера маршрут загодя рассчитан!

– Все знают, что правильный сталкер о маршруте до рейда не говорит, – Данил особо выделил слово «правильный». – Так что извиняйте, товарищ Плюшкин, не ваше собачье дело!

Этого типа Данил стойко не переваривал. Подставы одни! Не проконтролируешь – так обязательно обжопит, да еще и такой момент подберет, что хрен просечешь! Чего стоил хотя бы тот случай, когда этот урод вместо ящика с лентами для КПВ подсунул ящик, набитый пустыми гильзами, а Сашка эту лажу проворонил. Ящик две недели на точке под пулеметом пролежал невскрытый – боезапас у пулемета еще был. А потом, когда вновь в Сашкино дежурство собаки волной поперли и его пришлось открывать, оказалось что там хрен на постном масле… Сашка тогда Плюшкина чуть не пришил после смены. «Перепутал» он, видите ли! Спасибо Родионыч вмешался, уберег своего зампотыла от безвременной кончины под подошвой сталкерского берца.

Пухлая физиономия Сычина побагровела.

– Добрынин! Я бы попросил…

– Да пошел ты!

– А-атставить! – негромко скомандовал полковник. – Я вас сюда что, собачиться пригласил? Если спецом идти не хочешь, так может, с маршрута заглянете? Сделаете крюк небольшой, забежите, посмотрите, что и как?..

Вот как объяснить человеку, что не в их с Санькой правилах с запланированного маршрута сворачивать без крайней необходимости? Родионыч – человек военный до мозга костей, хоть армии как таковой уже и нет давно. И старается всегда загрузить по полной: и это сделай и то, и еще вот это не забудь, ну а это в довесок возьми. И тележку маленькую сзади к жопе прицепи, чтоб два раза не мотаться. И главное – почему именно они, что за блажь? Тропа от Убежища до части проложена черт-те когда, собаки на ней редко попадаются, выродки тоже – научены давно. А миксеров и куропатов в леске, через который тропа идет, вообще только пару раз видели за все время. Куропатам там тесно, места для разгона нет, им простор подавай, а для миксеров фон слишком мал, они излучение любят. По тропе до войсковых всего километра полтора спокойного хода. Послать, вон, того же Чебучу с парой человек. Чебуча хоть и не сталкер, партизан, но по поверхности ходить не трусит, тем более по разведанной тропе.

Данил вздохнул:

– Товарищ полковник. Будет больше толку, если вы скажете, почему вам именно нас с Сашкой приспичило запрячь? Мы ж вслепую работать не любим, а у вас вон явно из-за пазухи уши торчат.

Герман заржал, Плюшкин неодобрительно поджал губы. Родионыч ухмыльнулся.

– Моя школа… Ладно, Герман, расскажи.

Сашкин дядька, седой уже, но все еще полный сил сталкер, откинулся всей своей мощной тушей на спинку стула. Дерево жалобно скрипнуло.

– Две недели назад торговые войсковых приходили…

Данил кивнул. Не новость. Торгаши войсковых приходили раз в две-три недели. Патроны несли на продажу, оружие поплоше, медицину разную, тоже средней паршивости. На воду меняли, на еду – грибы да крупы. За хорошими-то стволами и патронами либо к ним на поклон являйся и втридорога бери, либо сам добывай. Некоторые и пытались – у них же на складах. Правда, там уж как получится – стрелки у войсковых меткие и калибр у них крупный.

– Так вот, один из них у нас в «Тавэрне» сидел, – Герман ухмыльнулся. – Несколько стопариков засадил – и ляпнул нечаянно, будто бы Прапор караван большой с востока ждет в ближайшие две недели. Так что аккурат вчера именно этот караван мог подойти. И сигналка как раз для него предназначалась – путь свободен, типа.

– А нам-то что с этого?

– А того, что Прапор обычно о прибытии каравана загодя нам трезвонит. Сам знаешь. И под это дело цены начинает набивать, торгуется, потому как с караванами ему вода да жрачка приходит. На два месяца запасается, гад, и все эти два месяца из нас жилы тянет, цены в три раза вздувает.

Да, это был факт известный. Бомбарь воинской части небольшой, рассчитан на тысячу человек, не больше. И припасов там было не так уж и много. Спасло то, что укрылось там всего человек сто народу, из которых мужиков лишь чуть больше половины. Протянули кой-как, на жесточайшей экономии. Да к тому же в двадцать девятом году у них что-то там со скважиной случилось, вода стала с горем пополам поступать. Так что целый год сидели войсковые почти без воды – литр в день. Хочешь – мойся, хочешь – пей. А в тридцатом, когда Родионыч повел молодежь в первый многодневный рейд, их и обнаружили. Правда, сначала повоевать попытались, даже подмогу из Убежища вызвали – да куда ж соваться против «печенегов», «кордов» и «шмелей»? Данил тогда получил свое первое боевое ранение, а вот деду не повезло – погиб дед.

И ведь прав Герман: войсковые, спекулянты, после прохода каравана действительно вздували цены раза в три как минимум. И с этим приходилось мириться – боезапас нужен был сейчас, а не через два месяца. Родионыч, правда, пробовал закупаться впрок, чтобы хватало на тот период, пока у войсковых топливо, жрачка и вода есть, но Прапор тоже не дурак. После второй такой закупки фишку просек и бартер стал строго дозированным – войсковые предпочли недобирать товара в окнах между караванами с тем, чтобы потом содрать с вокзальных тройную цену. И хотя вокзальные таким же макаром могли бы покупать оружие и патроны у приезжих торгашей – однако какой смысл? У них-то цены и вовсе заоблачные. Да к тому же на складах у войсковых товар был новенький, в масле, не пользованный, даже печати на ящиках сохранились. А у приезжих? Продаст он тебе пукалку, а завтра его и след простыл. А послезавтра пукалка-то возьми и откажи. И где того торгаша искать? Может, он вообще больше этим путем не пойдет…

– Хорошо. Допустим, что-то в этом есть, – Данил, задумавшись, побарабанил пальцами по столешнице. – Хотя по-прежнему не понимаю. Ну пришел караван к нему… Или не пришел… Нам-то что с того? Я Убежище имею в виду.

Герман оглянулся на Родионыча.

– А-а-а, дружок! – полковник хитро прищурился. – А это уже называется «стратегическое планирование». Тебе вот, к примеру, известно, что за караван пришел? С чем? Какой груз? Почему скрытно, минуя нас? Мне – нет, а надо бы. Потому как люди на мне. Все, кто тут живет. Кто его знает, Овчаренку, что ему в голову взбредет? А может, он потравить нас решил, вот и заказал торгашам какой-нибудь фосген?

– Ну, это уже паранойя, товарищ полковник, – уверенно сказал Данил. – Зачем им?

– Да потому что запасы у них на складах не вечны! – влез сидевший до сих пор смирно Сычин. – И мы не знаем, сколько и чего у них там осталось. Они, может, последнее уже спускают – а чего жрать-то будут, когда патроны и стволы кончатся?

Данил задумался. Хоть и не верил он в такое развитие событий, но перечисленные полковником неясности настораживали. Может, и впрямь стоит проверить?

– Что от нас требуется?

– А от вас требуется проникнуть в часть и посмотреть на этот самый груз.

Данил вопросительно посмотрел на полковника.

– Это как понимать? У каждого встречного-поперечного выведывать, что ли?

Тот развел руками: