Полюса

Глава 2

Велосипеды курьеров плотной шеренгой желтели у входа в пиццерию. Бросив самокат, Даня стремительно взбежал по лестнице и прислушался. Из просторного кабинета шефа доносились страстные призывы к уважению, единству в коллективе с целью уничтожения конкурентов и захвата рынка продаж. Тимбилдинг «Желтых кругов» находился в самом разгаре. Неявка автоматически лишала премии, но и входить в этот кабинет бедолагам, опоздавшим хотя бы на минуту, строго не рекомендовалось. Даня решил, что лучше лишиться премии, чем головы. Будто обходя капкан, он на цыпочках проскользнул мимо открытой двери и, посвистывая, направился в диспетчерскую.

Самые юные и непоседливые сотрудники многократно предлагали переименовать на современный лад отдел заказов по доставке пиццы. Выбирали между «колл-центр» и «служба поддержки», но ни одно из предложенного так и не прижилось. Чтобы положить конец спорам, Шефу пришлось проявить твердость. Так образовалась «Диспетчерская». Населяли ее два бессменных менеджера, обитавших в этом закутке с самого открытия пиццерии: девушки с безжизненными косичками, в очках и старушечьих кофтах.

Похожие как сестры, но разного возраста, они вели уединенный образ жизни в компании, общаясь с коллегами отрывисто и только по делу. Приди Даня на работу в самую рань (что происходило крайне редко), они уже допивали остывший чай; как поздно он ни уйди — окно в диспетчерской продолжало светиться как символ нечеловеческого трудолюбия.

Одни считали диспетчеров родственницами директора, другие и вовсе владелицами бизнеса, но рассуждать об этом было не принято. Они никогда не посещали сеансы командообразования, но обладали потрясающей осведомленностью о деятельности компании.

Неизвестно каким образом, но уже в первых числах они предчувствовали показатели завершения месяца. Если на рев шефа о необходимости перевыполнить план они отвечали усмешкой и закатыванием глаз, можно быть уверенным — компанию ждут неприятности. Но когда диспетчеры были особенно приветливы, даже пугающе игривы, по итогам месяца могла быть и премия. Что, впрочем, происходило крайне редко.

— Данечка! Наконец-то ты пришел, — отставив в сторону чашку и поспешно оправляя косички, выдохнула Людмила, — чаю сделать? С печенькой?

— Спасибо, я не голоден, — соврал Даня. — Что нового?

— Заказов тьма, а везти некому — у нас, видишь ли, командообразование… — забубнила с соседнего кресла Татьяна, но, заметив взгляд старшего диспетчера Людмилы, умолкла.

— Данечка, а у меня сюрприз. Звонил твой чудак, в третий раз за сегодня пытался заказать пиццу, но я никому не отдала твою любимую доставку! — Людмила хихикнула и расплылась в улыбке. — Подумаешь, неймется человеку часа два подождать с обедом. Даже если это пепперони из «Желтых кругов». Некоторые ждут значительно дольше и гораздо большего…

Притворившись глухим, Даня торопливо надел огненно-красный жилет, затолкал волосы под ядовито-желтую кепку — повезло же с фирменным стилем! — и упаковал теплые коробки в потрепанную термосумку. Что ни говори, а пепперони тут готовят отменно — пикантная острота салями на тонком хрустящем тесте дразнила, наполняя рот слюной. Есть хочется, конечно. Позавтракать толком не успел, но от чая пришлось отказаться, избегая навязчивого внимания Людмилы. К тому же на самокате осталась пара делений зарядки… Вспомнив о своем самокате, Даня невольно улыбнулся — хоть в этом отличается от остальных курьеров на этих ужасных скрипучих великах! Сейчас даже смешно — поставил условие самому Шефу: доставка только на стареньком побитом самокате, у которого и шины разные — задняя черная, передняя красная! Поблагодарив Людмилу, он закинул сумку за спину и взялся за самокат.

Благо от станции «Университет» до дома профессора рукой подать. Он любил бывать у Ромашки. Да что там, даже путь к нему вызывал восторг!

Через некоторое время Даня влетел через величественную арку во двор, напоминающий скорее небольшой парк, в котором не слышно городского шума. Внутренний фасад дома незначительно уступал главному фасаду с его прямоугольными высокими окнами, массивными резными карнизами, лепниной и прочими атрибутами помпезности, роскоши и монументальности сталинского ампира. Объехав шипящий фонтан, он пересек украшенный разноцветными клумбами скверик и оказался у подъезда.

Консьержка куда-то запропастилась, избавив от привычного допроса — с чем-де пожаловал Даня к Смирновским. Лифт располагался между лестничными пролетами, но Даня проворно поднялся на третий этаж по широким ступеням с перилами из литых чугунных балясин с деревянным поручнем и нажал кнопку звонка.

— Данила! Заходи же! — за тяжелой деревянной дверью показалась и снова исчезла в темноте прихожей лысая макушка, обрамленная кольцом пышной шевелюры.

С первого дня их знакомства Даня силился подобрать прозвище профессору, но в силу то ли слабой фантазии, то ли желания все же не обидеть старика, остановился на ироничном «Ромашка», удачно соединив название цветка, который напоминала необычная стрижка, с именем ее обладателя. Судя по громким возгласам из кабинета, Роман Борисович принимал гостя.

Закатив самокат в прихожую, Даня стащил со спины термосумку и машинально нагнулся к обуви, но, вспомнив слова профессора: «…приличным людям и разуваться не стоит», в очередной раз махнул рукой и пошел на голоса.

Утонув в бездонных глубинах резного шкафа из красного дерева, Роман Борисович непрерывно вынимал фолиант за фолиантом. По привычке сдувая невидимую пыль со сверкающего чистотой переплета, мягко ступая турецкими тапочками с загнутыми носами, хозяин кабинета стопками водружал книги на громоздкий дубовый стол с резными лапами. Подкрутив бронзовый светильник с классическим зеленым абажуром, то и дело поправляя на носу очки в оправе из слоновой кости, Роман Борисович склонился над столом, напряженно морща лоб. В кабинете стояла тишина, лишь отрывисто перекидывались страницы наслюнявленным пальцем. Миниатюрная золотая подвеска в виде старинного керосинового фонаря выпала из-за отворота атласного шелкового халата и маятником покачивалась на шее профессора.

Справа от стола в глубоком кожаном кресле, закинув ногу на ногу, устроился незнакомец лет тридцати с небольшим. Идеально стриженная черная борода и уложенные волосы до плеч отвлекали внимание от мятого костюма-тройки и кроссовок.

Стоило Дане показаться за толстой портьерой, незнакомец вздрогнул и нехотя отвел глаза от гипнотических движений подвески. Опасливо косясь на квадратную термосумку, шевельнул пальцем в его сторону и вопросительно уставился на профессора, демонстрируя явное недоверие. Даня вспыхнул. Он считал себя полноправным гостем, по крайней мере, всякий раз профессор общался с ним на равных, а тут какой-то бородач смеет проявлять подозрение, унижая его перед хозяином! Дане захотелось нахамить, сказать что-то дерзкое и грубое этому пижону в кроссовках.

Но Роман Борисович едва заметно кивнул бородачу. Тот, улыбнувшись Дане смешливыми лучиками карих глаз, несмотря на излишнюю полноту, резво покинул кресло, очутившись рядом с профессором. По всей видимости, шла ожесточенная дискуссия, на мгновение прерванная поиском очередного аргумента.

— Что значит невозможно? У меня факты! — негодовал Роман Борисович, метнув взгляд на бородача. — Посмотри на карту: начинаем от великой пирамиды Египта в Гизе… плато Тассилин-Адджер в Сахаре… таа-ак, идем дальше… до Мачу-Пикчу и Ольянтайтамбо в Перу, далее пустыня Наска и так до острова Пасхи. Видишь, все эти объекты располагаются по одной линии! Эта линия не что иное, как некогда существовавший экватор!

— Ты хочешь сказать, что современный экватор появился не так уж давно?

— Несомненно!

— Естественный природный катаклизм?

— Искусственный! — Роман Борисович темпераментно взметнул палец вверх. — Вероятно, после управляемой катастрофы ось сдвинулась и планета обрела новый экватор.

— Но это невозможно! В те древние времена технологии не позволяли…

— Статуя Рамзеса в Луксоре, — не дал договорить Роман Борисович, — очень сложные формы с идеальной симметрией. Фотометрический анализ показал потрясающее сходство правой и левой стороны лица Рамзеса. Технология правильной резки материала и задуманная геометрия лица — такая точность не может быть достигнута случайно. Рука человека не настолько точна, необходимо специальное оборудование. Даже с применением современных технологий задача не из легких.

— Хорошо, какова цель? Очевидно, такой колоссальный сдвиг вызвал бы гибель почти всего живого на планете.

— Вот именно — почти! Да, почти. Что-то осталось. Или кто-то, — пряча подвеску за отворот халата многозначительно проговорил профессор, — и я чувствую, что близок к разгадке…

— Роман, в очередной раз задам вопрос. В качестве доказательств ты часто ссылаешься на некий древний свиток, но каждый раз отказываешься его предоставить. Неужели ты не доверяешь мне? Не съем же я его! — тщательно подбирая слова, произнес бородач и попытался улыбнуться.

— Я рассказал даже больше, чем ты просил, но раскрыть источник… Извини, я не готов… Пока не готов. Но ты можешь доверять моим словам.

«Маньяк-рецидивист опять за свое», — мысленно улыбнулся Даня. Он бывал частым свидетелем кабинетных баталий профессора. Поэтому знал, что прекратить оживленную дискуссию можно, например, слегка хлопнув дверцей античного шкафа. Но в этот раз не повезло кривоногому табурету — угораздило же его оказаться рядом с левой Даниной кроссовкой! Через мгновение спорщики молча уставились на старый табурет, сделавший несколько неожиданных па по паркету

— Вот чудеса! — лукаво засветились глаза бородача. — Коллега, да у вас полтергейст!

— Ах, Даня, прости, чуть не забыл про тебя! Прошу, присаживайся, — Роман Борисович виновато указал на кресло напротив бородача, — да, знакомьтесь: Данила Ефимович, студент гуманитарного университета. А это Григорий Самвелович, египтолог, кандидат наук.

Данила водрузил испускающие божественный аромат коробки рядом с потертыми переплетами древних томов.

— Да будет свет! — торжественно возгласил профессор, собирая тяжелые шторы на подхваты, отчего комната наполнилась золотистыми лучами устремившегося к горизонту солнца и направился к антикварному шкафу с резным карнизом.

— Как же так, Роман Борисыч, — покачал головой египтолог, — вкушать пиццу с фарфора! Если не ошибаюсь — итальянский Ренессанс второй половины шестнадцатого века?

— Он самый, он самый… — перекладывая в тарелки дымящиеся треугольные кусочки, вожделенно проговорил профессор.

— Так и пицца родом из Италии, — Дане очень хотелось поддержать профессора. И вообще, весьма проголодавшись, он меньше всего волновался, из чего утолять голод.

Даня вовсю старался произвести впечатление на ученых мужей. Некоторые считают, история хранится в расшифровке пыльных фолиантов или скрывается под вековым слоем росписи храмов. А вот и нет. На занятиях тимбилдинга одной малоизвестной пиццерии тоже могут удивить. Профессор замедлил движение челюстями, и Даня не без удовольствия отметил, что причиной стал неподдельный интерес к его речи. Прищурившись и задумчиво помахивая кусочком пиццы, бородач тоже прислушался, в его глазах читалось недоверие, как у преподавателя к нерадивому студенту. Снисходительно улыбаясь, гость словно собирался оспорить факты и обвинить докладчика в антинаучном походе.

— Если ничего не путаю, пиццу изобрели задолго до фарфора. А пепперони получила известность благодаря королю Фердинанду II. Он случайно попробовал пиццу и ему понравилось, поэтому стали искать способы, как ее облагородить — ведь в те времена тесто для пиццы месили ногами, а это фу-у-у. Да и ели пиццу руками, но эта проблема была признана хотя и важной, но второстепенной. Тогда повар Дженнаро Спадаччини придумал выход! Отныне тесто стали месить пестиком из бронзы, а есть пиццу решено было вилкой.

Дане показалось, будто его реплика заставила светил науки с благоговением откусывать и с большим уважением жевать, так что он едва не расхохотался.

— Шеф просвещает на сеансах командообразования, — пояснил Даня, невозмутимо забирая последнюю дольку, — каждый понедельник вспоминаем, какая ценность болтается в сумке за спиной. Так вот, рецепт пепперони появился давным-давно в итальянской провинции, по-моему… Калабрия. Основной ингредиент — особый сорт острой колбасы салями. Название колбасы произошло от итальянского слова pepe— «перец». Чтобы во рту уж совсем не полыхало огнем, для равновесия добавили шампиньоны и моцареллу. Между прочим, в самой Италии пицца именуется Pizza Diabola, или «Дьявольская пицца», а название «Пепперони» американцы придумали.

Когда с пиццей было покончено, Григорий Самвелович поспешно распрощался, наотрез отказавшись от предложенного чая.

«Попрошу в тайне… разумеется… может быть опасно…» — доносились обрывки приглушенных фраз из прихожей. Презрительно покосившись в их сторону, Даня скорчил гримасу, передразнивая бородача. Подумаешь, секреты у него. С профессором у Дани не было запретных тем, никогда Роман Борисович не переводил разговор под предлогом, мол, рановато юнцу с ученым на равных общаться. Это вселяло уверенность, разворачивало полет мысли, вызывая стремление к познанию.

Возможно, поэтому Дане пришлось приложить немало усилий в попытке договорился с подозрительной Людмилой об исключительной доставке профессорских заказов. В конце концов, затраты состояли в плитке шоколада. Сложнее всего было незаметно вручить шоколадку — чтобы не дать повода для сплетен. В какой-то степени это походило на взятку, предусматривающую ответную реакцию старшего диспетчера. А реакция могла быть любой: от тихого шипения до эмоционального взрыва. Но, к удивлению, Людмила отреагировала не по сценарию. Вероятно, не поняла цели или, того хуже, поняла неправильно. В любом случае Дане пришлось избегать лишних визитов в диспетчерскую.

Но трудности стоили того, размышлял Даня, разглядывая загадочный кабинет, где на полках и в ящиках хранились отголоски со всех концов света: в миниатюрной статуэтке — история забытого народа, в обрывке пожелтевшего пергамента — целая эпоха. Роман Борисович — добрый малый, не только увлеченный ученый, но и собеседник приятный. Бывало, поднимет Даня завалявшуюся запонку, принадлежавшую некогда ассирийскому царю, которую профессор полгода искал и уже смирился с пропажей, да как начнет тот рассказывать… Такое общение развивает, приходится соответствовать.

Раздавшийся звон посуды вывел Даню из размышлений. Не отыскав чайные ложки — вторую неделю куда-то запропастились — Роман Борисович показался с горстью вилок, смущенно улыбаясь.

— Вы, молодой человек, должны быть любознательны не только как будущий журналист, но как личность! — послышался голос приближающегося профессора.

— Ну, например, о пицце я много знаю. Приходится. И о пирамидах этих тоже слышал. Лекция была в универе. Миллиарды долларов чистой прибыли на туризме — это реально чудо света какое-то, — не удержался от сарказма Даня.

— Всегда будут те, кто видит лишь деньги на поверхности. Но есть люди, смотрящие вглубь, и поверь, деньги для них мало что значат. У них другие потребности и цели…

— Да ладно, кэш всем нужен, — ухмыльнулся Даня, удобно развалившись в кресле с чашкой индийского чая, — вслух так говорят, типа мы выше всего этого… бла-бла-бла… кто откажется от денег и власти?

— Насчет власти ты подметил верно, — заерзал профессор, усаживаясь на место египтолога, — но для чего же властвовать?

— Контроль… — задумался Даня и, предугадывая вопрос: — Контроль нужен для… мм-м-м… уверенности в собственном существовании.

— О-о-чень хорошо-о, — довольно протянул Роман Борисович, — так-так… уверенность в собственном существовании. Кому же она понадобилась, как ты считаешь?

— Да всем нам, — развел руками Даня, — каждый человек хочет жить долго и красиво. Вот вы, например, Роман Борисович. Крутая подвеска у вас, шикарная даже. Видно, дорогая вещь?

Отставив чашку, Роман Борисович замолчал. Упер подбородок в ладонь и поглядел в потолок, словно мысль его наткнулась на труднопреодолимое препятствие. Через пару минут, справившись с собой, он медленно продолжил дрогнувшим голосом:

— Ты прав — эта вещь мне действительно дорога. Я не снимал ее долгие годы — ни на час, ни на минуту. Никто не знает, какую тайну хранит эта подвеска. Но главное — она не имеет цены.

— Простите, Роман Борисович. Я не хотел… точнее, хотел не это… — Даня проклинал себя за несдержанность.

— Ничего. Вернемся к Египту! — тот ободряюще улыбнулся и энергично потер ладони, словно отгоняя наваждение. — Там и ныне сохранилось очень много свидетельств существования в глубокой древности мощной и высокоразвитой цивилизации, уровень которой по целому ряду параметров значительно превосходил уровень развития современного человечества. Так вот, представители этой цивилизации, назовем их… скажем…

— Людмила, коллега с работы, летала в отпуск в Египет, — перебил Даня, воспользовавшись замешательством собеседника. — Утверждает, настоящих египтян там не осталось. Уж не знаю, как она проверяла.

— Нет-нет, я не про бедных египтян, к этому народу нет вопросов. Это иное, иное…

— Да бросьте, профессор! — улыбнулся Даня. — Инопланетяне, что ли? Вы серьезно верите в пришельцев?

— В гуманоидов нет, не верю, — тронув подвеску под халатом, тот задумчиво постучал ногтем по поручню кресла и улыбнулся, — своих хватает.

— О чем и речь! Не обижайтесь, если я резко высказался. Но это выдумки, эзотерические байки. Миф. Телеканалы и пресса прокачивают рейтинг за счет доверчивых людей.

— Однако мне было бы что сказать им для развенчания мифа… Везде мы видим самого себя, все разговоры о себе и слышим только себя, — задумчиво продолжал профессор тоном человека, пытающегося донести совсем иной смысл своих слов. — При оскорблении не на слова обижаются, а на отсутствие уважения. Не в собственных глазах происходит унижение, а в реакции окружающих. Вот чем человек по-настоящему обеспокоен — мнением людей. Не хочет он выглядеть слабым мужчиной, плохим отцом или никчемным мужем, а хочет доказать кому-то, что действительно достоин. Чего достоин — сам не знает, поскольку всецело зависит от чужого мнения. Вот и лезет из кожи вон, бедолага, надеясь на общественное признание, даже не догадываясь, что обществу, в общем-то, наплевать на его стремления, как и на него самого. Эго — великий и подлый инструмент управления человеком, не подозревающим даже, что его используют в темную. Почувствовал обиду, значит, стоишь на скользкой дорожке, знай: тобой пытаются манипулировать. Поэтому мои обиды и претензии к миру давно в прошлом.

Даня с трудом подавил зевоту. Становилось ясно — разговор не клеился. Если Ромашка пускался в пространные рассуждения, то ему явно не хотелось продолжать беседу.

— И… что дальше? — отозвался Даня устало, чтобы хоть что-то сказать.

— Не думать о себе слишком высоко. Не войдет в сердце обида, некого будет прощать.

— Ой, Ромаш… то есть Роман Борисович! Я забыл! — встрепенулся вдруг Даня, поспешно ставя чашку на стол.

— Что?!

— Самокат на зарядку поставить забыл, а мне идти пора!

Даня метнулся в прихожую. Лампочка на руле устало подмигнула красным и потухла.

— Роман Борисович! — взмолился Даня. — До утра! Перед парами заскочу!

— Не беспокойся, Даня, оставляй коня в ночное, — улыбнулся профессор, — розетка в прихожей. Что ж, будем прощаться — мне нужно порядком подготовиться, утренним рейсом прибывает важный гость!

Глава 3

К будильнику на телефоне никаких вопросов не было — он честно прозвенел ровно в семь. Сквозь сон Даня услышал позвякивание чашек и мамин голос: «Данила, тебе как обычно?» Звон ключей в прихожей. Обмен стандартными фразами: «Завтрак на столе», «Спасибо, мам», «Хорошего дня» и вот оно — хлопнула дверь. Тут-то и воцарилась космическая тишина. Последним воспоминанием было обещание себе «еще минут десять покемарю и подъем».

А в половине десятого, прыгая на одной ноге в поисках второго носка, Даня левой рукой натягивал неизменные голубые джинсы, правой наспех запихивая в рот остывший сэндвич. Еще с минуту ушло на попытку пригладить влажными пальцами взъерошенные волосы, и, на ходу надев белую футболку, он выбежал из квартиры.

Стремглав ворвавшись в вестибюль метро, Даня проскочил между закрывающимися дверями вагона. К счастью, от Печатников до Новослободской не так далеко, должен успеть ко второй паре. Ну, как успеть… Филологию прогулял, снова придется идти на поклон к Саньке Щеткину за конспектом. Тот хоть отличник, но друг, даст списать.

Еще пару минут по мокрому асфальту, перепрыгивая лужи на красный сигнал светофора, — и перед ним вырос корпус факультета. Осторожно приоткрыв дверь, Даня улучил удобный момент и незаметно для преподавателя прошмыгнул в аудиторию.

— Ух, Санька, чуть не опоздал! — плюхаясь на скамью рядом с Щеткиным, запыхтел Даня.

— Василий Иванович ровно две минуты как в аудитории, — зловеще зашипел Щеткин, поправляя очки.

— Да ладно, две минуты не считается! Как прошла филология?

— Бас, лучше расскажи, как ты ее прогулял, — съязвил Щеткин, — была замена. Какой-то новый препод с чернющей бородой, как у Сулеймана. Вещал про мифы древности.

— В костюме и кроссовках? — неожиданно для себя выпалил Даня.

— Шутишь все? Какой придурок обует кроссовки к костюму? Хотя на обувь не смотрел. Зато испытал на нем систему «Активный студент», мне кажется, получилось: он как будто специально для меня объяснял, все спрашивал, понятно ли…

— Ох уж система твоя!

— Она реально работает! Я три месяца думал, как сдать сессию с минимальными затратами. И мне приснилось — сидят все наши понурые на паре, а я на первой парте руку тяну. Мне Васильваныч: Щеткин, зачет! Я еще выше тяну, он опять — зачет! И тут дошло, что нужно делать. Я всячески проявляю активность. Задаю вопросы там, киваю головой, то-сё. Преподавателю нравится заинтересованность студента. Его запоминают, понимаешь? Все — к зачету можно не готовиться. Препод уже психологически готов расписаться в зачетке активиста. Не поставить ему зачет, значит, признать себя никудышным педагогом, понимаешь связь? На ближайшей сессии увидишь работу системы в действии!