Тайна звездолёта Климент Ворошилов

– Да он ненормальный! – Халва выпучил глаза, на манер укушенного краба, – он дикий, я тебе отвечаю…

– Так… всё… давай-ка сворачивать нашу вечеринку, – я стиснул зубы, – у меня сегодня ещё дел по горло…

– Ты сам таким становишься, Лёха, – его розовые от принятого щёки затряслись…

– Я что-то не так сказал? – я прищурился, – Дима, у меня дела…

Халва взял со стола початую бутылку, и положил себе в карман куртки…

– Как скажешь, друг… – он посмотрел на меня так, словно узнал во мне того человека, который убил его любимую собаку, – пойду и я. А то Рыхлый ещё напрягаться будет…

– Иди, иди, – я смотрел в пол и махал рукой…

Я не знал в тот момент, что вижу Халву в последний раз…

……………………………………………………………………………………………

Мигалка на крыше патрульного «Уазика» вспыхивала бликами в сотнях окон окружающих домов, на фоне сиреневого заката, очерченного снизу силуэтом старого города… было мимолётное ощущение, что у всех работает телевизоры, или сверкают новогодние гирлянды… хотя, конец апреля…

Мишка Скуридин – высокий и тощий парень, с большими тёмными и внимательными глазами на треугольном лице. В принципе, не такой уж он и высокий: худоба его, тонкие длинные руки и ноги, вот, пожалуй, что давало ощущение высокого роста. Я в шутку называл его «готический собор». Он отвечал на это, одним и тем же выражением: «хоть горшком назови, только в печь не суй».

Он был уже старшим лейтенантом, а я ещё ходил в младших, хотя в милицию мы пришли вместе. Миша обладал каким-то странными сочетаниями свойств характера: он был резок, принципиален, и, даже конфликтен, но при этом умён, начитан, и энциклопедически развит. И ещё в добавок, мог быть душевным и даже, беззащитным. Та самая жёсткая принципиальность, на которую жаловался Халва, двигала его по служебной лестнице, хотя и с начальством нашим у него часто бывали трения. Я, по сравнению с ним, был более гибок, и лоялен, хотя так же имел чёткие принципы. А в нашем деле некоторая жёсткость иногда необходима. Нам повезло, что наш начальник РОВД, товарищ Фабрици, в прошлом воевал в Афганистане, и, в отличии от многих «бывших воинов» обладал не только суровым характером, но и живым умом, в сочетании с честью офицера, и обострённым чувством справедливости. Помню, когда мы с Мишкой пришли устраиваться в тушинское РОВД, вышел к нам такой плотный, даже пухлый человек, не очень высокого роста и обведя нас живыми внимательными глазами, кивнул, со словами:

– Присаживайтесь.

Тогда мы думали, что это какой-то «зажравшийся мент», желающий оценить своих новых наёмников: совсем он не был похож на героя войны, прошедшего горячие точки планеты.

– Хотите работать в милиции? – спросил он нейтральным тоном.

– Да, – сказали мы вяло.

Он кивнул, потом задумался и спросил:

– Наверное вам интересны в наше неспокойное время, социальные льготы, пакеты, возможность быстрого заработка…

Повисла пауза… только тикали настенные электрические часы своей чёрной секундной стрелкой, словно пытаясь вбить в нас некий чужеродный ритм, словно объясняя нам подспудно, что мы должны стать шестерёнками гигантской машины «Закона».

– Конечно, – ответил Миша, и с вызовом прищурил глаза… с этаким, подростковым вызовом: дескать, «а что, дядя? Так неправильно? Не нужно думать о себе? И о выгоде для себя?».

Он вновь бегло просветил нас своим рентгеновским взглядом, от которого хотелось поёжиться, и в то же время, расправит плечи. Затем снова кивнул, казалось погрузившись в какие-то свои раздумья… И вдруг… Вдруг он резко ударил красной кожаной папкой по столу, и выкрикнул:

– А вы готовы умереть на асфальте Москвы!!???

Он смотрел на нас уже двумя лазерными прицелами, а его рот искривился на подобии коромысла, создавая некоторое сходство с оскалом опытной бойцовской собаки…

Мы непроизвольно вздрогнули… Я вообще, впал в некий ступор… А Миша… казалось он не потерял нити рассуждения, хоть и так же повёл плечами…

– Простите, но я считаю, – начал Миша, откашлявшись в кулак, – что к смерти должен быть готов каждый человек, даже в мирное время – никто же не застрахован… Тем более в этой профессии…

Я попытался сделать умное лицо, и стиснув зубы, выдавил из себя:

– Конечно… мы понимаем… мы… мы можем… если надо…

Миша покосился на меня, одновременно нахмурясь и усмехаясь…

Фабрици скальпелем взгляда чиркнул по нашим лицам.

– Приняты, – сухо ответил он, хотя, когда отводил глаза к папке, там сверкнула весёлая искорка, – идите в кадры, я сейчас позвоню… документы с собой?

– Так точно! – зачем-то выпалил я.

– Идите…

………………………………………………………………………………………

В общем потом мы работали в охране Центра Трансплантации Органов Человека на Пехотной улице, потом дослужились до сержантов, а потом пошли в ППС (Патрульно-постовая служба).

У Мишки было два задержания, и при чём, достаточно серьёзных, а у мня только одно, и в группе. Он в одиночку скрутил двух парней на крыше дома, которые в альпинистском снаряжении вылезали с балкона ограбленной квартиры. Я же один раз прогнал с территории больницы компанию хулиганов, выстрелив в воздух из табельного (за что целый месяц писал объяснительные нашему ротному), и второй раз мы взяли по вызову двоих наркошей, вылезающих из коммерческого ларька.

Не было между нами карьерного соревнования – кому как «везёт». Глупо думать о героизме или романтике на такой работе. Но, по жизни, у нас с Мишкой, оппозиционные «перестрелки» всё же случались. Во-первых, он считал меня сбившимся с пути истинного, философом, во-вторых, думал, что, я, в чём-то знаю больше него (я-то думал зеркально). Ему, видно в чём-то импонировала моя гибкость, но он не хотел себе в этом признаваться. Меня же привлекала (при всём его эмоциональном характере) твёрдость его убеждений, и, некая внутренняя уверенность в своих поступках, что иногда доводило до конфликтов с окружающими. Мы же с ним, умудрялись находить компромисс, но в частых, не прекращающихся спорах. Это был вечный бой. И начался он, почти сразу же после нашего знакомства, с ранней юности: потом мы вместе играли в одной дворовой музыкальной команде, с дурацким названием «Релакс». Он играл на барабанах, а я пел… Да…

– Как сам-то, Лёх? – Миша жевал в уголке губ мятую сигарету «Астра».

– Да, потихоньку, – ответил я, глядя в траншею, на ребристую изоляцию канализационных труб, – решил вот сам себя записывать на свою «электронику», пару новых песен в голову пришло. От Маши тебе привет…

– И ей, – ответил он, глядя туда же, куда и я, – и так времени нету к тебе заскочить, а тут ещё и это…

– Да, – я сжал губы, – давно прокуратурские подвалили?

– Минут пятнадцать как, – ответил он, – пока не ясно, кто будет заниматься всем этим, но, сам понимаешь: мы попали…

– Да, – я вздохнул, глядя, как эксперты из тушинской прокуратуры, аккуратно, мягкими кисточками, словно бы, они археологи на раскопках, очищают из грунта траншеи серые кости человеческого скелета… – есть предварительные данные?

На его портупее похрипывала радиостанция фирмы «Моторола».

– Короче, – Миша сплюнул сигарету, догоревшую, почти до губ, и, тщательно растёр её на асфальте, каблуком сапога, —ЖКХ местное, проводило плановую профилактику, разрыли трубы. Вон там, на краю двора, почти под газоном, нашли пару костей. Бригадир позвонил в исполком, думал, они нашли могилу древних славян. Тот ещё парень, с приветом, кажется. Пока там власти соображали, кого послать, пришёл участковый: помнишь его, Дубинкин, Гриша…

– Как не помнить, – я усмехнулся, – это который гроза всех бомжей района…

– Ну да, – кивнул Миша, сдвинув фуражку на затылок, от чего стал напоминать взъерошенного воробья, – у него хватило мозгов позвонить в следственный отдел, а тут уж и нас подняли…

– И? – я закурил сигарету.

– Четыре девять… ффффхххх… – доносилось из рации, – передайте «Ольхе» – отбой, всё решили тут… на месте…

– Принял, четыре девять…

Миша покосился на радио, словно видел впервые.