Новогодний роман

– Конечно. – широко улыбнулся Звонков.

Запеканкин повернулся и пошел.

– Погоди, блаженный. – Звонков долго выбирал и, наконец, вручил Запеканкину самую-пресамую кривую и лысую елку из своего ассортимента.

– Спасибо – искренне поблагодарил Петр.

– Не за что – совершено честно ответил Звонков – Все равно бы выбросил, а так тебе за работу.

Они расстались, совершенно довольные друг другом. Звонков тем, что так легко отделался. Запеканкин тем, что спас елочку. Домой Петр не пошел. Вместе с елочкой он отправился туда, куда ходил уже вторую неделю и находился весь световой день. Если бы не вмешательство Пузанова, Чулюкина, а после и Звонкова в его строго распланированное расписание он бы давно находился там. Железнодорожный вокзал встретил Запеканкина дневным краткосрочным затишьем. Петр незамедлительно спрятался за горбатую широкую и высокую лестницу, ведущую внутрь вокзала. Запеканкин прислонил елочку к равнодушной бетонной стене, а сам принялся наблюдать и нюхать. Так уж сложилось, но досыта Запеканкин ел редко. Как всякий голодный человек представлял и поедал в своем воображении всевозможные вкусные блюда. Иногда просто перекусывал запахом. Вот как сейчас. Густой, как патока, со всевозможными экзотическими оттенками (по большей части для Запеканкина это были запахи бразильской сельвы, потому что он не знал, как на самом деле пахнет эта сельва), так вот густой, как патока, острый аромат лился в его нос, задерживался, и Запеканкин основательно, с причмокиванием, пережевывал его своими ноздрями. Но даже это не было самым главным. Основным оставалось наблюдение. На этот предмет Запеканкин мог смотреть вечно. Запеканкин Петр, конечно, не был никаким героем, и представить себе его в этой роли было невозможно. Запеканкин – супермен. Запеканкин – Ромео. Запеканкин – Шрек. Ну-у. Даже в голову такое прийти не может. Никому не может: ни нобелевскому лауреату, ни гондурасскому (о как!) растаману. Но, как один раз в тысячелетие начинается новое тысячелетие, так и здесь произошло непостижимое. Запеканкин влюбился. Что там! Втрескался по уши. Влимонился так, что те, кто всего лишь втюриваются, могут отдыхать себе покойно на гвоздях стопятидесятках. Так вбабахался, что и ломом не отодрать. Прошло два часа, а он даже не сменил своего скрюченного положения, выглядывая робко из-за лестницы. Но что это? Запеканкин поднес к лицу левую руку и посмотрел на нее. Там к пластмассовому совершеннолетнему (шестнадцатый год как-никак) ремешку был привязан на суровую нитку (штырьки крепления давно проржавели) самый настоящий шедевр. Без лицемерия, настоящее произведение. Потому что только оно способно одновременно вызывать всеобщее восхищение и всемерное презрение. На руке Запеканкина, даже не подозревавшего о том, чем он владеет, находилась Электроника – 5. Советский запрещенный удар по всяким там Касио, Саньо и Омега. С четырьмя чудесными кнопочками, зеленым лягушачьим табло, бледными цифрами и целыми тремя мелодиями для будильника. Да еще был прекрасный секундомер , а у Запеканкина имелась с собой иголка, чтобы переводить время, тыкая что есть силы в нужную ямочку на корпусе. Настоящие любители безусловно оценят сокровище, которым владел невежда Запеканкин. Между тем, справившись о времени, Запеканкин, подхватив елочку, поторопился покинуть свой наблюдательный пункт. Он должен был успеть сбегать домой и снова вернуться на вокзал, потому что сегодня должен был приехать тот, кто, в этом Запеканкин не сомневался ни на мгновение, подтолкнет его к решительным действиям.

Глава 2. Возвращение.

Гостиница была новенькая. Свеженькая. Только-только открылась. Румяное яблочко на сопревшей палой листве. В три этажа и с роскошной мансардой. Швейцар в тусклой ливрее съемного кучера, короткополой шляпе и хронически забывающим побриться лицом предупредительно открыл перед Ирмой тяжелую с бронзовыми бляхами дверь. Ирма бросила накопившуюся в кармане мелочь в ловко подставленный ковшик из желтых, напрочь прокуренных пальцев.

– Благодарим покорно – еще ниже склонилась могучая спина: основной источник заработка швейцара

Thanks, mersi, дзенкуеме и это..это

Швейцар сбился, мучительно пытаясь вспомнить.

–Здравствуйте. Вы с багажом? – перед Ирмой появился крепко-накрепко сшитый парнишка в круглой жесткой шапочке.

– Чемодан – ответила Ирма.

Парнишка подхватил чемодан и выставил вперед ковшик. Ирма рассталась с небольшой купюрой. Швейцар прекратил вспоминать и спросил у парнишки.

–Слышь, Гена. Слышь. По -турецки запамятовал совсем?

Парнишка строго ответил.

– Эта твоя функция старик. Смотри, куратор узнает.

– Ты молчи лучше. Скажи лучше как.

– Придумал. Что я тебе среднее звено какое. Это не моя функция. – гордо произнес парнишка, с тем своеобразным шипящим на окончаниях акцентом, которым щедро одаривали город близлежащие села и деревни.

– Прошу вас, госпожа.

– Я бы хотела расплатиться карточкой. Это возможно? – спрашивала Ирма.

– Вы можете осведомиться у портье. Он обладает всей полнотой информации – лихо тарабанил парнишка, и шум чемоданных колесиков был торжественными фанфарами для него и его куратора. В круглом с низкими арками и мраморном полом холле гостиницы было пусто и гулко. Парнишка подвел Ирму к ресепшену, отделанному ромбовидными окошками из слепого с печеной корочкой зеленого стекла. Рядом шелестел подсвечиваемый изнутри полукруглый бассейн. Из протянутой просительно ладони, росшей прямо над бассейном, стекала шумная струйка.

– Мне нужен номер. Недели на две.

Портье – молодой человек, хлесткий и звонкий, как удар бича, отозвался.

– Остались два люкса на третьем этаже.

– Я заплачу сразу за две недели.

– Позвольте – портье принял карточку, вставил ее в аппарат и, пока тот считывал информацию, Ирма честно выдерживала зоркий проникающий до печенок взгляд, изрядно натасканный на всевозможных тренингах на всевозможные мошенничества..

– Все в порядке – произнес наконец портье.

– Ваш номер 305. Замок электрический. Бар обновляется каждое утро горничными во время уборки. Ужин и ланч можно заказать в ресторане. Завтрак входит в суточную оплату. Давида брать будете? – спросил портье.

– Простите.

– Дополнительная услуга. Статуя. Точная уменьшенная копия знаменитой скульптуры великого мастера Микелеанджело – выдал портье без запинки. – Придает дополнительный шарм интерьеру, удачно вписывается в общее дизайнерское решение номера. Это бесплатный бонус для люксовых гостей.

– Раз бонус – с иронией произнесла Ирма – Значит карман не отдавит ваш Давид.

– Именно – улыбнулся портье – Геннадий, проводи. Приятного отдыха.

Номер оказался действительно неплохим. Натоплен, но не до духоты, а уж вылизан так и вовсе до самого– самого укромного местечка. Ирма незамедлительно включила телевизор, всколошматила заправленную по всем правилам евклидовой геометрии кровать, сбросила пальто на кремовый с кривыми полными ножками диван и приказала ни в коем случае не ставить чемодан в шкаф.

– Бросайте его на пол. Я потом сама разберусь.

– Вам Давида сейчас транспортировать? – Геннадий почтительно замер у входа.

– У вас связь с городом прямая?

– Звоните на ресепшен через ноль. Вас соединят с кем угодно.

– Давайте сейчас. В баре леденчики есть?

– Прошу прощения?

– Леденчики такие с начинкой. Конфетки кисленькие.

– Сейчас уточню.

Опустившись в кресло, Ирма освободила волосы от стягивавшей их в тугой узел широкой дуальной резинки. Изучив содержимое бара, спрятанного в приземистую орехового дерева тумбу с блестящей никелированной ручкой, не скрывая радости в голосе, Геннадий обернулся:

– Спиртовой ассортимент представлен полностью. Два наименования газированных напитков и шоколадных батончиков, а леденчиков нет. Они есть внизу. За отдельную плату.

– Жох, ты Геннадий – Ирма открыла портмоне из мягкой свиной кожи с глубоким и четким оттиском ковбойского гранитного профиля.

– Возьмешь два пакетика.

– Здесь слишком много, госпожа.

– Безусловно, сдачу оставишь себе. Давида не забудь. И не называй меня госпожа. Все. Иди.

После ухода Геннадия Ирма подняла телефонную трубку. Чеканный голос портье пообещал соединить с нужным номером через несколько минут. Звонок застал Ирму, когда она разбирала чемодан. С некоторым, давно позабытым волнением, она произнесла:

– Гасан Гасанович? Я на месте.