Григориан Подмосковный и другие мистическо-юмористические рассказы на бытовые и философские темы

Стоявшая рядом лошадь грязно-белого цвета по части мысли находилась впереди коровы, однако и у нее не нашлось бы, чем похвастаться. Теоретически, в лошадиной голове могли бы возникнуть какие-то размышления, но на практике возникали они редко. Вот и сейчас лошадь вдыхала влажными ноздрями теплый и немного затхлый воздух хлева и по ее могучему конскому телу растекалась нега ночного отдохновения, которая только усиливалась абсолютным штилем, царившем в ее сознании.

Вообще, окажись на этом дворе кто-нибудь с прибором для чтения мыслей, он застал бы почти полную тишину. Пожалуй, этой ночью в радиусе ста метров от дома мыслил только кобель по кличке Пират, но мысли его на поверку оказывались малоинтересными и весьма приземленными. За лавры мыслителя мог еще побороться огромный полосатый кот Бакс, но в это время он спал, выбрав одно из самых безопасных для кошки мест – перекрестие балок под потолком хлева. Бакс любил лежать там и наблюдать за коровой, мечтая внезапно обрушиться сверху, перегрызть ей горло и пожрать ее плоть, насладившись свежей говядиной. Однако, понимая, что не родился пумой, обычно он, помечтав так некоторое время, встряхивал ушами и шел ловить мышей и птиц. Сегодня же кот никуда не пошел, потому что получил от хозяев пайку сверх обычного и просто спал, растянувшись вдоль теплой деревянной балки.

В доме тоже стояла ментальная тишина. Там спали люди – два мертвецки пьяных человека. Им обоим было по 35 лет, их обоих звали Иванами. Первый Иван, хозяин дома, был субтильным мужичком небольшого роста. Второй – его друг – повыше и значительно потолще. Он обладал черными усами. На полу валялись четыре пустых поллитровых водочных бутылки и десятка полтора пивных, а люди спали на кроватях. Запах пота, нестиранных носков, табака и перегара смешивался с резким, словно лезвие ножа, запахом рыбы, которой они закусывали и объедки которой теперь валялись повсюду, что делало дух в комнате потяжелее, чем в хлеву.

В эту ночь жена Ивана ушла на ночное дежурство на ферму, где она работала скотницей, а дети остались у бабушки с дедушкой, поэтому друзьям никто не мог помешать отпраздновать удачное приобретение. Точнее, праздновали они не само приобретение, а удачную его продажу. А дело вот в чем.

Иван – хозяин дома, работал в совхозе трактористом. Надо сказать, способностей у него не было никаких и никогда. Образования тоже. Он окончил всего пять классов сельской школы и не смог поступить в сельскохозяйственный техникум, т.к. классов для этого требовалось хотя бы восемь. Тем не менее, каким-то образом сдав квалификационный минимум, он устроился работать на трактор. Но поскольку не имел способностей не только к наукам, но и вообще к любому делу сложнее, чем перекидывать вилами навоз или кормить свинью в сарае, то освоить управление непростой сельскохозяйственной техникой у него толком не получилось. Руководство совхоза, понимая, что пахаря из него не выйдет, отрядило его для перевозки различных грузов. Этот процесс получался у Ивана лучше. Он ездил на тракторе по всему району, перевозя в прицепе то одно, то другое – в чем случалась нужда. Работа проходила без происшествий, если не считать мелких инцидентов. Например, однажды, ближе к вечеру, бабка Маня упустила на дорогу годовалого быка, а как раз в это время Иван спешил домой, двигаясь на максимально возможной скорости. Будучи пьян более, чем в обычный день, он не сразу осознал, что перед ним фланирует бык. Бык тоже не сразу осознал, что на него несется трактор, а осознание возможных последствий у него вообще наступило гораздо позже. Зато, правда, засело накрепко.

Короче говоря, как это иногда бывает, они несколько раз метнулись туда-сюда, но каждый раз получалось так, что сворачивали в одну сторону. Расстояние сократилось за доли мгновения. В последний момент пьяный Иван сумел отвернуть от быка трактор, но болтающийся сзади прицеп, словно не желая упускать добычу, сильно вильнул и со всего хода деревянным бортом врубился в бычачье рыло, буквально сокрушив последнее. Никак не предполагавший такого поворота событий, бык рухнул на асфальт, в дополнение ободрав себе бок. В конечном итоге обошлось без жертв – в сухом остатке у Ивана оказались поломанные доски на переднем углу бортов прицепа, а бык лишился левого глаза и приобрел боевые шрамы вполовину хари. После этого он всю жизнь – пока его в двухлетнем возрасте не забили на колбасу, очень боялся тракторов. Иван же потом подумал: «надо было тормозить – да как-то в голову не пришло…»

Так вот, а в тот день, в вечер которого мы с вами уже погрузились, Иван вывозил стройматериалы с дальней фермы, расположенной почти в двадцати километрах от центральной усадьбы совхоза. Второго Ивана ему дали в помощь в качестве грузчика. Коллеги рассчитывали украсть часть стройматериалов по дороге и пропить их, но эта идея не увенчалась успехом, поскольку материалов оказалось не так много и перед погрузкой их пересчитали, так что незаметно отделить свою долю возможным не представилось. Зато им открылась другая перспектива. По дороге в райцентр они прознали, что местная ведьма – толстая баба лет сорока пяти, слывшая очень сильной целительницей – уезжает отдохнуть в Сочи. А так как жила она как раз недалеко от старой фермы, откуда друзья возили материалы, открывалась прекрасная возможность залезть в ее дом, что-нибудь стащить и в тот же день продать в райцентре на рынке или на вокзале, почти сразу избавившись, таким образом, от улик.

План сработал. Во время второго рейса на ферму, они загрузили прицеп стройматериалами, после чего работник фермы подписал им накладную и ушел обедать. Пользуясь отсутствием свидетелей, Иваны рванули по кустам к дому ведьмы, выбили стекла и влезли внутрь. Денег они не нашли, но похватали какие-то предметы старины да магические причиндалы и благополучно с ними скрылись.

С продажей тоже повезло. Буквально тридцать минут пошастав по райцентру они нашли какого-то сведущего в антиквариате отпускника из Питера, по виду похожего на университетского профессора, который с удовольствием купил старинные рамы, фигуры и все остальное барахло, заплатив почти пять тысяч рублей. Вот только большой хрустальный глаз на позолоченной цепочке почему-то покупать отказался наотрез. Тем не менее, все остались очень довольны – профессор тем, что за пять тысяч купил то, что стоило все восемьдесят, Иваны – тем, что получили такую сумму, хотя изначально рассчитывали рублей на пятьсот. Вообще-то оба Ивана терпеть не могли интеллигентов, но теперь они с удовольствием вспоминали этого седого мужчика. Хрустальный глаз они решили дальше не светить и продать позже, при случае. Затарившись в городе бухлом и закусью, они поехали к Ивану, в известный уже нам дом, отметить невероятно удачный день.

Приступая к трапезе, тот Иван, что с усами, сказал:

– Можно пить пиво по-японски – с суши, можно по-немецки – с колбасками. А я люблю по-русски – с водкой!

Процесс, что называется, пошел и, в конечном итоге друзья, выпив по литру водки и литра по четыре пива на рыло, устав от пьяных разговоров, прямо в одежде рухнули на кровати и блаженно восхрапели.

В эту ночь Ивану – хозяину дома, приснился странный сон. Точнее, снов снилось множество, но через все как будто проходила одна связующая нить. Сколько его ни носило по различным мирам сновидений, в итоге он рано или поздно оказывался рядом с лошадью, причем сзади. Далее следовал удар копытом невероятной силы. Эта ситуация повторялась за ночь неоднократно, но всякий раз после удара, куда бы тот не попадал – в нос, в челюсть, в солнечное сплетение, в грудь – Иван буквально физически ощущал, как испускает дух.

Вообще, первый Иван пребывал в уверенности, что ему сны не снятся. На самом деле они снились, но он никогда их не помнил. А вот сюжет с копытом ему почему-то запомнился. Проснувшись утром, часов в 10, Иван поделился этой информацией с другом. Но второй Иван только посмеялся и предложил скорее опохмелиться. Друзья незамедлительно налили по 50 грамм и запили остававшимся пивом. И телу, и душе сразу стало легче.

По мере того, как Иван вливался в состояние бодрствования, сон начинал казаться ему чем-то далеким, нереальным, будто нарисованным. А тут еще вернулась с работы жена и хотела начать ругаться по поводу устроенного бардака. Но хитрый Иван дал ей тысячу рублей из своего внезапного приработка и она, обрадовавшись, успокоилась.

Далее дни потекли своим чередом, с той лишь разницей, что вечерняя выпивка и закуска у Иванов стала куда щедрее. Но случайный барыш быстро иссяк и друзьям пришлось переходить на обычный режим возлияний. А хотелось продолжить в прежнем. Поэтому встал вопрос о том, чтобы продать хрустальный глаз и пробухать последнюю часть добычи.

Несмотря на то, что Иваны вместе квасили, они не доверяли друг другу, совершенно справедливо полагая, что если продавать хрустальный глаз пойдет только один из них, то он обязательно обманет своего товарища. Поэтому они решили вместе пойти и попытать счастья на базаре. Усатому Ивану пришла в голову здравая мысль попробовать продать глаз приезжим – либо цыганам, либо еще кому. Собственно, местным предлагать такую штуковину слишком опасно – племянник ведьмы обнаружил кражу на следующий день, т.к. она попросила его последить за домом, и сообщил в милицию. А в руководстве местной милиции работали большие друзья ведьмы, не раз получавшие помощь от ее чародейства. Потому на этот раз поиск воров велся не формально.

Правда, с ворами разобраться было сложно. Соседи ведьмы, заметив, что окно в ее доме разбито, тем же вечером влезли внутрь по следам Иванов и попятили из дому немалую часть того, что пролезало в окно. Если бы племянник хозяйки приехал несколько дней спустя, там бы вообще мало чего осталось. Так что ведьме еще, в каком-то смысле, повезло.

А наши Иваны, наконец, собрались и отправились на базар. Поехали они туда на телеге, запряженной уже упомянутой белой лошадью. Вообще-то у первого Ивана в гараже стоял мотоцикл с коляской, однако у него в очередной раз отобрали права за вождение в нетрезвом виде и срок наказания еще не истек. На лошадь же права не требовались, к тому же она обладала еще одним, поистине неоценимым преимуществом. Хотя великий русский баснописец Крылов и полагал, что на свете не существует животного глупее лошади, лошадь кое-чего соображала и из любого места находила дорогу домой сама. На практике это означало, что Иван спокойно мог напиться до любого состояния и рухнуть в отключке, распластавшись на полу телеги. Итог был всегда один – рано или поздно он открывал глаза и обнаруживал себя в собственном дворе.

Но в тот день Иван чувствовал себя не очень уютно. Подскакивая в тряской телеге на колдобинах, он смотрел перед собой на переваливающуюся лошадиную задницу и в его памяти как бы сами по себе всплывали эпизоды сна, в которых мышцы на точно такой же по форме части тела внезапно напрягались, после чего нога вздымалась и следовал сокрушительный удар копытом. А лошадь Ивана только что заново подковали… Снедаемый внутренним беспокойством, он ругался на свою лошадь и несколько раз бил ее, но она, дура, не понимала за что.

Несмотря на неприятные ощущения Ивана, до базара они добрались вполне благополучно. В субботний день там кишел народ. Толпы слонялись от прилавка к прилавку в поисках выгодных покупок. В воздухе перемешались тысячи всевозможных запахов, стоял возбужденный гул. Иван, положив хрустальный глаз в карман, каждую минуту проверял рукой его наличие, опасаясь воров-карманников. Вместе со своим другом он перемещался по базару, делая вид, что выбирает товары, а на самом деле, высматривал потенциальных покупателей.

В одном месте базар оказался особенно запружен. Здесь продавали дешевое свежее мясо. Народ толкался и Иван еще больше напрягся по поводу содержимого своего кармана. Он положил руку на карман и тут поток людей увлек его. В результате его вытеснили в заднюю часть рядов. Там какой-то бородатый мужик распрягал здоровенного мерина из фургона. В рядах было тесно, мерин нервничал и путался в сбруе. К тому же ветер приносил интенсивный запах свежего мяса, который привлекал ворон, но раздражал лошадь. Перетекавшие между рядами люди подтолкнули Ивана совсем близко к мерину. Увидев прямо перед собой здоровенную коричневую конскую задницу, Иван снова почувствовал себя неуютно. Он собрался поскорее отойти, но в этот момент мышцы на конской заднице напряглись и копыто с железной подковой со свистом понеслось в воздухе. Это раздраженный мерин решил со злости и в знак протеста что есть силы врубить по деревянному лотку, стоящему сзади.

Однако по лотку он не попал. Но, говоря словами Винни-пуха, не то, чтобы совсем не попал. Железное копыто с глухим ударом вошло в человеческую голову. Послышался звук падающего тела. Иван даже подумать ничего не успел – мимо него, буквально задевая его щетиной, стремительно пронеслась мышцатая лошадиная нога, поражая своей мощью. Отскочив, Иван машинально пощупал карман и похолодел – хрустанного глаза не было! «Украли!!! Сволочи!!!» – пронеслось у него в голове. Он стал оглядываться, пытаясь вычислить вора, и только тут заметил, что стоявший с ним рядом человек лежит на земле, его лицо разбито в хлам, а из ушей течет кровь. «А что это у него блестит?» – спросил кто-то из толпы, и Иван увидел свой хрустальный глаз, который, по всей видимости, только что стащил погибший и даже не успел спрятать в карман. Повинуясь первому импульсу, Иван едва не выхватил принадлежащее ему добро, но вовремя остановился – момент уже был упущен.

Ситуация раскручивалась стремительно. Откуда ни возьмись, распихивая зевак, появился майор милиции, являвшийся одним из руководителей местного РОВД. Быстро оценив произошедшее, он уловил взглядом блестящий хрустальный глаз и загребущей пятерней моментально сцапал его. «Наконец-то!» – выдавил майор, – «мы нашли его! Вот кто ограбил дом целительницы!». Несмотря на грозные слова, лицо милиционера светилось такой радостью, что казалось, он готов расцеловать покойного. «А что это такое? Что случилось? Кого нашли?» – посыпались вопросы из толпы.

Счастливый майор расщедрился на объяснения. «Недавно кто-то ограбил дом одного уважаемого человека, – начал он. – Украли разные вещи, но самой ценной из них был хрустальный глаз на позолоченной цепочке. Причем ценность его заключалась не столько в финансовой стоимости, сколько в духовной силе!». Услышав из уст майора нехарактерное для этого типа людей словосочетание «духовная сила» окружающие буквально затаили дыхание. В свою очередь, увидев, с какой жаждой народ слушает его слова, майор ощутил прилив чувства собственной значимости и гордо продолжил рассказ. «В древние времена, у одного из Библейских героев, царя Навуходоносора жили волшебные кони. Они обладали редкой выносливостью, но не это являлось их главным козырем. Лошади приносили удачу своим всадникам и, кроме того, имели колоссальное чутье. Они сами выбирали дорогу, которая всегда оказывалась верной. Всадники, предоставив свободу своим коням, могли пройти сквозь болото и не утонуть, могли обойти засады врага и найти самый безопасный путь домой. Все, связанное с этими лошадьми, хранилось в строжайшей тайне, поэтому даже в Библии про них ничего не написано. Однако сложилось так, что через пару столетий волшебные кони постепенно вымерли. А некоторых сожрали дикие народы, хавающие конину! Отдельные потомки этих дикарей живут и в нашей стране, – отвлекся майор, исподлобья посмотрев на стоявшего у лотка татарина. – Но, по преданию, жрецам удалось частично сохранить волшебную силу коней, переведя ее в специальные магические предметы. Эти предметы тоже приносили удачу, помогали выбрать наилучший путь, принять правильное решение, способствовали ясновидению. В числе таких предметов находился и хрустальный лошадиный глаз», – майор поднял хрустальный глаз на цепочке и показал толпе.

При внимательном рассмотрении стало ясно, что глаз действительно лошадиный, а не человеческий – об этом говорили и увеличенные размеры, и особенности формы. «Конечно, этот глаз не с библейских времен, но тоже старый. Это очень ценная вещь, которая до сих пор приносит пользу людям» – гордо подытожил майор.

Иваны стояли рядом в растерянности. С одной стороны, конечно хорошо, что теперь обвинения в краже из дома ведьмы будут повешены на этого парня, с другой – как жалко, что буквально из рук уплыла такая ценная вещь. Да еще это копыто… «Вот ведь как бывает, – подумал Иван. Приснится какая-нибудь фигня, а потом и наяву случается. Совпадение». Подумав так, Иван навсегда забыл об этом совпадении, так как с его точки зрения, более думать о нем не имело смысла. Он подошел к своему другу и они, понурив плечи, пошли прочь, испуганные произошедшим, а также расстроенные и возмущенные поведением вора, все-таки умудрившегося спионерить волшебный глаз.

Шедшие рядом люди говорили каждый о своем. «Да, сегодня наш поселок уменьшился на одного человека» – грустно сказала пожилая учительница истории, шедшая позади. А с другой стороны послышался возбужденный и радостный голос: «Слышишь Вань, свинья-то моя разрешилась наконец! Шесть поросят! Я уж думал, подохнет, старая она! Ан нет!» «Вот так, – в свою очередь подумал Иван. В чем-то население поселка уменьшилось, а в чем-то – и увеличилось…» – сделал он философское заключение и повернул к пивному ларьку.

Григориан Подмосковный

Летнее утро было солнечным и приветливым. Оторвав голову от подушки, Григорий Евгеньевич услышал звуки, которые очень ценил – специфические, сельские звуки. Они встречались только в деревне. Вот вдалеке прокукарекал петух, замычала корова, где-то совсем рядом, с блеянием, прошло стадо овец, которых соседка гнала на пастбище, направляя громкими окриками и длинной хворостиной. Вот, завывая изношенной трансмиссией, проехал куда-то древний уазик главного агронома. А вот, в углу избы, содрогнувшись всем телом, включился холодильник, изготовленный в 60-х годах ХХ столетия, но все еще исправно несущий свою службу.

Григорий Евгеньевич обожал этот звуковой фон, и с тех пор, как переехал жить в деревню, с удовольствием вслушивался в него каждое утро. Но это утро отличалось от других. В худшую сторону. Голова болела, очень хотелось спать, однако уснуть тоже не удавалось. «Что ж, надо вставать!» – подумал он и, привстав на кровати, огляделся.

Особого беспорядка в комнате не было. По крайне мере, по сравнению с обычным ее состоянием. На полу, среди сброшенной второпях одежды, валялось несколько пустых бутылок из под водки и пива, объедки воблы, обертки от плавленого сыра… Вдоль стен стояли холсты с незаконченными картинами, на столе лежало огромное количество маленьких баночек с красками, палитр, кистей и прочих принадлежностей художника.

Григорий Евгеньевич писал не только светские картины, но и иконы. Иконы он полюбил еще в раннем детстве. Когда бабушка впервые привела его в храм на службу, маленький Гриша был до глубины души поражен богатством и красотой церковного убранства, потрескивающим мерцанием горящих свечей, строгостью таинственных образов, внимательно взирающих на прихожан из полумрака… Тогда он решил, что когда вырастет, обязательно станет священником и будет работать в храме, будет своим в этом прекрасном «доме Бога». Но детские мечты так и остались мечтами. В отрочестве идея принять духовный сан отошла на второй план, а вот художественные способности продолжали напоминать о себе. Гриша любил рисовать, это получалось у него лучше всех в классе. В результате, окончив школу, он с первого раза прошел вступительные испытания и, несмотря на огромный конкурс, без всяких взяток поступил в Суриковское училище.

Однако тяга к церкви сохранилась, и став профессиональным художником, Григорий часто откладывал в сторону полотна, над которыми работал на продажу, и писал иконы. Так сказать, для души. Через некоторое время это увлечение тоже стало прибыльным – когда рухнула советская власть, в Россию пришла мода на христианство, стали открываться храмы, некоторые люди начали обустраивать иконостасы у себя дома. В результате спрос на иконы скачкообразно возрос. Естественно, не каждый мог позволить себе купить качественную икону, написанную профессионалом высокого класса – большинство народа приобретало репринты, но, тем не менее, клиентуры у Григория Евгеньевича имелось достаточно – ведь буржуазно-криминальное сословие тоже не миновала мода на православие. Деньги лились рекой, поэтому через некоторое время он даже мог позволить себе бесплатно расписывать отдельные бедные приходы.

Кроме этого, Григорий Евгеньевич любил выездную работу в восстанавливающихся русских монастырях. Как правило, монастыри располагались на природе и появлялась отличная возможность отдохнуть от городского шума и суеты, семьи и детей, от хамоватых богатых клиентов… Правда в монастырях не шибко с развлечениями, но Григорий Евгеньевич никогда не тяготел к тому, чтобы, как говорится, «отжигать» по полной. Для отдыха ему было достаточно бутылки и граненого стакана, а еще – хорошего собеседника. Впрочем, зачастую он легко обходился и без последнего.

Пить Григорий Евгеньевич приучился еще в общежитии Суриковского училища, где творческая молодежь весьма раскованно проводила время. Эта привычка сопровождала его всю жизнь, однако в последние годы приобрела настолько большие масштабы, что сказалась на семейном благополучии. Жена реагировала на его пьянство очень нервно, хотя ничего плохого он не делал – ни к кому не приставал, тем более не дрался и не скандалил, а, напившись, обычно просто шел спать. Тем не менее, ей казалось, что жить надо по другому и она сама устраивала скандалы, по глупости своей полагая, что таким образом сумеет отвратить мужа от пристрастия к зеленому змию. В конце концов, это надоело им обоим и в какой-то момент супруге Григория Евгеньевича пришло в голову, что лучше его отселить в сельскую местность – подальше от друзей и коллег. Писать картины все равно где, но может быть, свежий воздух и близость к природе сподвигнут мужа к здоровому образу жизни. В результате глава семьи купил дом в деревне и перевез туда свою мастерскую, а семья приезжала к нему на выходные, хотя и не каждый раз.

Григорий потянулся, встал с кровати и включил огромный электрический титан чтобы подогреть воды и помыться. Его плохое самочувствие отодвинулось куда-то в сторону, когда он вспомнил, что недавно жизнь его началась будто сызнова, и теперь он не просто хороший художник, а духовный лидер, пришедший на землю с миссией спасения человечества. Нет, даже более того. Спасать человечество любили многие – даже Джеймс Бонд приложил к этому свою волосатую руку, сражаясь против организаций, грозящих уничтожить мир. Но миссия Григория Евгеньевича куда выше – он пришел спасать не от ядерной бомбы, не от экологической катастрофы, а от Страшного Суда. И уполномочен на то самого верха – лично Богородица объявила ему о доле избранника. После этого он принял новое имя – Григориан и возглавил созданную им организацию «Истинно православный русский институт трубящих спасение», или сокращенно, ИПРИТС.

А началось все так. Однажды Григорий Евгеньевич отмечал с друзьями-художниками открытие одной престижной выставки картин, на которой его творчеству отвели целый зал. Будучи чужды гламуру, они не пошли в ресторан, а воспользовались доступом в подсобное помещение выставки, куда притащили водки, всякой дорогой закуси типа икры и белой рыбы, и там злоупотребили. По дороге домой это дело еще отшлифовали пивком, так что в свою квартиру Григорий Евгеньевич добрался уже в порядком измененном состоянии сознания.

Дома не было ничего необычного. Дочь уже спала, сын ушел в Интернет, а жена опять принялась возмущаться его поздним приходом и основательным возлиянием, говорить, что от него прет перегаром и прочую тому подобную ерунду. В таких ситуациях Григорий обычно ложился спать в своей мастерской, располагавшейся в самой большой комнате их четырехкомнатной квартиры. Вот и в этот раз он, умывшись, направился в мастерскую, однако в коридоре, вероятно о чем-то задумавшись, не рассчитал траекторию и задел плечом стеллажи с книгами. Одна из них упала, да так хитро, что умудрилась отлететь ему под ногу, в результате он споткнулся об нее и тоже чуть не упал. Возмутившись, Григорий пнул вредоносную книгу, послав ей вслед внушительную матерную тираду этажей из пяти. Из спальни высунулась жена и прошипела, чтобы не орал, сцуко, на весь дом, а то дочку разбудит.

Григорий Евгеньевич согласился и потянулся, чтобы поднять книгу – в конце концов, такие вещи нужно беречь. Подняв, он увидел, что это Библия – маленький подарочный томик в красивом переплете, который как-то презентовал ему настоятель одного из крупных российских соборов, когда они вместе обмывали в ризнице завершение росписи этого храма.

Григорию Евгеньевичу стало стыдно за такое обхождение со святой книгой, он нежно взял ее двумя руками, обдул пыль, протер обложку, проведя ей по рубашке на пузе, и взял с собой в мастерскую. «Почитаю минут пять перед сном», – подумал он, открывая Библию наугад.

«И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить, – возвестила случайно открывшаяся страница, -

Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.

Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью, и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла.

Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод.

Имя сей звезде "полынь"; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки.

Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была так, как и ночи.

И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!»

Григорий Евгеньевич отложил книгу, лицо его опечалилась. Зародившись где-то внутри, его вдруг охватило странное беспокойство. Неизбежность гибели всего мира, природы, людей, искусства, картин великих мастеров, что хранятся уже столетиями, на этот раз как-то по-особому поразила Григория, хотя он задумывался над ней и раньше. «В чем же тогда смысл нашей жизни? Жить и ждать, пока не подохнем?!» – возмутился он. Нет, надо было что-то срочно делать. Но прямо сейчас сделать что-либо не представлялось возможным, поэтому Григорий Евгеньевич решил хотя бы выпить. Обходя расставленные повсюду полотна, часть из которых уже была почти закончена, а часть – только начиналась, он подошел к бару и резко распахнул дверцы. К его удивлению, все спиртное из бара куда-то подевалось, остались только пустые бутылки из-под вина, сложенные обратно в бар, видимо, чтобы не валялись где попало. «Кто-то уже все выпил…» – разочарованно констатировал Григорий Евгеньевич, и тут взгляд его упал на початую бутылку дорогущего коньяка, которую ему подарил какой-то новый русский бандитского вида, расплачиваясь за шикарную икону в рамке с натуральной позолотой, написанную Григорием Евгеньевичем по специальному заказу.

Григорий Евгеньевич молча взял бутылку, ловким движением руки извлек стакан из-за одного из холстов, дунул в него, чтобы очистить от пыли, поставил на стол и наполнил коньяком. Коньяка хватило почти как раз, разве что немножко не доставало до краев. Григорий Евгеньевич внимательно посмотрел на стакан, сосредоточился, после чего поднес его к губам и залпом осушил.