Пир окончен

– Я буду. Вы были так добры ко мне. Я не могу выразить, как много вы для меня сделали.

С вами я стала сама собой.

– Не об этом ли я вам и говорил? Перестаньте мучить себя воспоминаниями. Посмотрите на ваши проблемы со стороны. Не пытайтесь играть какую-то роль, а ведите себя естественно.

– Но я не смогу быть всегда откровенной с собой или с Форбсом. Я не смогу ему рассказать о том, о чем рассказала вам. Не могу дать ему почувствовать, как я здесь иногда несчастна.

– Хорошо. Приходите ко мне. Мы сможем обо всем поговорить. Я буду рядом, если в этом будет необходимость.

Глаза Вероны сверкнули.

– Спасибо, огромное спасибо. Это просто замечательно, что вы здесь, полковник Колдер. Я уверена, что теперь все станет по-другому. Вы просто прелестны.

– Дитя мое, я просто старый доктор, не имеющий никаких творческих наклонностей, как и Форбс. Я люблю работу, гольф и хорошие шары. Очень материалистичен. Конечно, больше, чем он, видел жизнь и знаю немного больше, что происходит в сердце мужчины и женщины. Я привык иметь хорошую репутацию, я немного разбираюсь в живописи. У меня был брат, который прекрасно рисовал. Я, кажется, положил пару его набросков в чемодан. Я взял их с собой, чтобы повесить в своей квартирке. Вы скажете о них свое мнение. Я посмотрю на ваши и тоже критически оценю их.

– О! – воскликнула Верона. – Это будет весело.

– Что же касается моего имени… Забудьте, что я Стефан. Называйте меня Док. Меня все так называли в Индии.

– Спасибо, Док. Я так благодарна. Колдер помог Вероне встать.

– Может быть, я стар, чтобы быть вашим отцом, но ваш муж начнет искать свой револьвер, если я тут же не приведу вас назад. А то будет скандал, деточка. Вы понимаете это? Я не провел в Фэйде еще и двадцати четырех часов, а уже позволил прекрасному созданию бросить тень на мою репутацию.

Верона засмеялась. Стефан Колдер услышал в ее голосе беззаботность. Он положил руку ей на плечо.

– Пойдемте, я хочу посмотреть, как вы танцуете со своим прекрасным мужем. И хватит бесполезных сожалений и самокопаний. Док – отныне ваш отец-исповедник.

– Док – новый и замечательный друг, – сказала Верона и добавила:

– О, вы так похожи на Стефана. Это невероятно.

– Это вы – нечто невероятное и удивительное. И очень красивая, любому способны вскружить голову. Вы опасны. Вас следовало бы держать на цепи.

Медленно они возвращались в клуб. Верона чувствовала себя как бы заново родившейся. Все ее былые тяжелые чувства были забыты. На душе было легко и радостно. Ощущение постоянного присутствия Стефана Беста осталось (ощущение, которое не уйдет, пока она жива), но оно больше не причиняло ей боли. Он был здесь. Вероне, казалось, что дух того Стефана вселился в седоволосого стареющего доктора, и она была спокойна.

Когда они вошли в клуб, Верона подошла прямо к Форбсу и протянула ему руку.

– Потанцуй со мной! Форбс встал из-за стола.

– Здравствуй, дорогая. Где ты была? Я видел, как ты ушла с доктором. Я решил, что ты плохо себя чувствуешь, и он повел тебя домой.

– О, Боже, нет! Я хочу, чтобы ты знал первым: я чувствую себя прекрасно. Мы просто разговаривали. И все. Мы сидели на берегу озера.

Форбс выглядел оживленным. Он был искренне рад видеть Верону здоровой. Во время танца она прижалась к Форбсу поближе и прошептала:

– Спасибо тебе за прекрасный день рождения, дорогой мой!

Форбс был несколько удивлен внезапным порывом ее нежности и поблагодарил ее. Он подумал, что никогда не видел ее такой красивой.

В ней было много очарования. А совсем недавно она была так изнурена, подавлена. Форбс крепко обнял свою жену.

– Рад, что тебе нравится, любимая. Я думаю, что получился прекрасный вечер. Колдер – славный парень. Правда?

– Очень, – сказала Верона со вздохом. Когда вечер подошел к концу и они вернулись в свою квартиру, Верона все еще ощущала благотворное воздействие своего разговора с доктором. Еще она испытывала необычайную теплоту и благодарность по отношению к Форбсу, который по своей простой, отчасти слепой натуре давал ей все, что было в его силах. Новая и безотлагательная идея посетила ее. И она разрасталась все больше и больше. Когда Верона была уже в постели, Форбс, по привычке, сидел на краю кровати и разговаривал с ней, докуривая последнюю сигару.

Было уже около двух часов ночи. Форбс выключил вентилятор на потолке. В окна дул прохладный ветер пустыни. Температура снизилась. Но все равно было жарко. Верона лежала без одежды, только тонкая ночная рубашка покрывала ее прекрасное тело. Ее каштановые волосы были распущены и лежали на подушке, как шелковый веер. Ее взгляд был загадочным, непонятным Форбсу. Он подумал, что Верона выглядит необычайно красивой и счастливой. Форбс затушил сигарету и склонился над ней.

– Дорогая, – он слегка коснулся губами ее уха.

Ее обнаженные гладкие руки обвили его шею. Верона прошептала быстро, серьезно:

– Форбс, дорогой, мы ждали достаточно долго, слишком долго. Я хочу ребенка, не правда ли это будет замечательно? Ты ведь тоже хочешь этого? На будущий год мы в любом случае поедем домой. Я могу поехать раньше к маме и родить дома. Все уже будет кончено, когда ты вернешься. О, Форбс!

Форбс был удивлен, немного встревожен и не мог сразу отказать ей. Он был во власти чего-то большего, чем эмоции. Он был втянут в шелковую паутину самой могущественной из всех вещей: в женское желание материнства. Верона заговорила опять, прижавшись к нему своей мягкой, полной щекой.

– О, Форбс, давай попробуем завести ребенка. Это так украсит нашу жизнь! Не заставляй меня ждать еще.

Верона была нежной, желанной и просящей. В этот момент в ее сердце не было места для Стефана. Только эхо всех советов, которые дал ей доктор, собственное искреннее желание сделать Форбса счастливым и искренняя вера в то, что ребенок сделает сильнее связь между ними и отгонит все воспоминания, связанные со Стефаном Бестом.

Форбс не ответил, но прижался к ней и страстно поцеловал в ее нежные, притягивающие губы. С чувством одержанной победы Верона дотянулась до выключателя и выключила настольную лампу. Комната погрузилась в темноту…

Глава 7

Накануне Рождества майору Джеффертону и его жене можно было только посочувствовать. Форбс был вынужден встречать это Рождество в одиночестве. Рано утром Верону забрали в Фэйдовскую больницу. Она была очень больна. Только два месяца назад она была в той же больнице и перенесла операцию, которая чуть не стоила ей жизни и чуть не лишила ее надежды вообще когда-нибудь стать матерью. Верона страстно желала иметь ребенка и верила в то, что это будет единственной серьезной целью в их с Форбсом жизни, которая сделает их ближе друг к другу и сотрет все ее сожаления о прошлом.

Форбс был внимателен, хотя и не хотел показывать, что волнуется. У них уже все было приготовлено для малыша. Но случилось несчастье – Верона не стала матерью. Она едва выжила и тяжело все пережила.

Верона выписалась из больницы совсем разбитой. Форбс получил отпуск и повез ее в Верхний Египет. Они провели десять дней в Луксоре, который Верона нашла неземным городом, красивым и романтичным, и умиротворяющим после суматохи огромного военного лагеря в пустыне.

Здесь Верона восстановила свои силы. Но после возвращения в лагерь она вновь почувствовала себя подавленной. Форбс делал все от него зависящее, но знал, что потерпел поражение в попытке вернуть ей уверенность в себе.

Верона уверовала, что ей не суждено иметь детей, что беременность всегда будет заканчиваться вот так – операцией. Это породило в ней комплекс неполноценности и отбило интерес к работе в Совете офицерских жен. Ее же успех у мужчин и вовсе стал ей невыносим.

Даже новая дружба и хорошие советы полковника Колдера не могли вернуть ей уверенность в себе. Она так и жила в состоянии подавленного смирения. Доктор посоветовал Форбсу не беспокоиться и объяснил состояние Вероны последствиями операции и потери ребенка, которые со временем пройдут.

Но тут еще одно испытание.

У Вероны случился третий приступ дизентерии и самый худший.

Форбс в Рождество не пошел ни на одну из вечеринок. Его жена была серьезно больна. В конце Дня Подарков, несмотря на соляные инъекции и все, что могли сделать доктора и медсестры, было опасение, что Верона умрет. Форбс, обычно спокойный и рассудительный, зная, что происходило в последние сорок восемь часов, с ненавистью смотрел на готовящихся к празднованию Рождества служащих и едва сдерживал проклятия. Он понимал, что может потерять свою жену. Он уже отправил телеграмму ее родителям и получил ответ, умоляющий не скрывать правду. Миссис Лэнг сообщала, что собирается вылететь к дочери.

В течение всех этих страшных дней доктор Колдер был источником силы не только для Форбса, которого он регулярно посещал, но и для самой Вероны. Используя свое положение в больнице, Колдер мог сделать для нее очень много. Она лежала в отдельной палате, и самые критические часы Колдер проводил возле Вероны, хотя и не был специалистом по ее болезни.

На Рождество, когда температура у Вероны поднялась до критической отметки, она бредила и все время просила позвать Стефана.

Форбс сидел рядом с ней. Впервые за два года совместной жизни он вспомнил о дружбе Вероны с художником Бестом и был сражен мыслью, что воспоминания о нем все еще владеют Вероной.

Безмолвный и изнеможенный он присел на край ее кровати и, сложа руки, смотрел на жену. Верона была почти неузнаваема, мертвенно-бледная кожа туго вытягивалась над костями, ее лицо выглядело, как смертельная маска, губы потрескались и были бесцветными. Под ее большими, безумно горящими глазами зияли черные впадины. Ее взгляд непрерывно блуждал. Медсестра завязала сзади густые каштановые волосы Вероны. Она мотала головой из стороны в сторону и стонала: «Стефан».