Испытание молчанием

А вот смотаться на вечеринку…

Это будет сложнее объяснить, если ее поймают.

Если мама и замечает, что перед ней закрытая и напряженная версия Винни, виду она не подает. Она слишком взволнована новостями, которые узнала сегодня днем.

– Рейчел уверена, что это случится в среду! – говорит она за ужином, уплетая пиццу. – Она просто уверена, что в эту среду нам официально вернут статус светочей!

– Пвавда? – спрашивает Винни со ртом, набитым сыром и пеперони. – Эфо офень квуто, ма!

Винни говорит искренне, и ее волнение по поводу вечеринки подскакивает на новый уровень.

Когда мама уходит наконец спать, Винни тоже заползает в постель, тихо всматривается в темный потолок «попкорн» и слушает, как за окном время от времени каркает ворон. Надо же, какой брюзга!

В половине двенадцатого Винни выбирается из своей еще свежей постели, чтобы одеться. Что надеть на такое мероприятие – она даже не представляет. И решает, что ее повседневного образа вполне достаточно: джинсы, футболка, кроссовки. Правда, от худи с надписью «Спасите китов» она отказывается в пользу кожаной куртки, которую подарили ей на день рождения Эмма и Бретта и которая до сих пор сохранила божественный запах новой вещи.

За десять минут до полуночи Винни проскальзывает через комнату Дэриана, протискивается в его окно, перелезает с крыши на сарай и спускается на землю. Все тот же ворон сварливо каркает на нее. Похоже, он где-то над крыльцом. «Смотри у меня, человек, а то я разбужу твою мамочку!»

Винни поглядывает на окно маминой спальни… Но лица в окне не видно и свет в комнате не моргает. Винни добирается до боковой дорожки незамеченной. Ее сердце колотится сильнее, чем предполагает уровень сложности побега. Не утихает оно и тогда, когда Винни усаживается на обочине ждать близняшек.

Вокруг нее вьется холодный воздух.

За несколько минут ожидания Винни успевает продрогнуть, но вот и близняшки на папином минивэне. Открывается окно, из которого блестят кудряшки Бретты с вплетенными в них голубыми прядями.

– Эй! – кричит она шепотом. – Забирайся!

Винни бросает вороватый взгляд на мамино окно. Все спокойно. Только тишина, сумрак да этот проклятый ворон над карнизом. Так что Винни запрыгивает на заднее сиденье. Внутри восхитительно уютно и пахнет сиреневыми духами Эммы.

Винни дергает ремень и пристегивается.

– И что, предки вот так дают вам машину? Бери и езжай куда хочешь?

– Да ты что! – говорит Бретта, разгоняясь с плавностью автоматической коробки. – Мама уехала тренировать нового сетевика, а папа дрыхнет, как дролль.

Винни смеется. Она однажды видела папу близняшек, Кевина, и легко может представить его зарывшимся в одеяло и храпящим как дролль. Не то чтобы Винни собственными ушами слышала, как храпят дролли, но эта картина так и просится в «Справочник»: «Вибрации от выдохов спящего дролля ощущаются на расстоянии до двухсот футов».

Бретта ведет машину через кварталы и перекрестки, мимо знаков «Стоп» и домов с темными окнами, а сердце Винни все не унимается. Винни думала, что оно притихнет, как только дерзкий побег в духе Гудини будет позади. Вместо этого оно лишь бьется сильнее, быстрее. Словно маленький кулачок, который норовит пробить ей горло изнутри.

Бретта вслух размышляет о том, когда может случиться ее третье испытание. Они с Фатимой пока не могут пройти его из-за вервольфа – вот отстой! Эмма советует сестре запастись терпением.

– Я же не Воскресенинг, слава богу! – огрызается Бретта. – Хотя, если бы клан можно было выбирать, я бы стопудово стала Субботон. У них все самое крутое.

– А я – нет, – заявляет Эмма. – Мне нравится быть Среданс. Мы всегда подставляем друг другу плечо. А ты бы что выбрала, Винни?

– А? Что? – хрипит Винни с заднего сиденья. Она слушала вполуха.

– Винни бы выбрала Пятницки, – коварно хихикает Бретта, – чтобы быть со своим парнем.

– Прекрати ты. – Эмма тычет сестру в бицепс и поворачивается к Винни. – Хотя… А он правда твой парень, Винни? Ты так категорично сказала «нет» сегодня на анатомии.

– Я воспользуюсь Пятой поправкой[1] и не стану свидетельствовать против себя, – отвечает Винни, поскольку ничего лучшего ей в голову не приходит. Более категоричного ответа, чем она дала несколько часов назад, все равно не придумаешь. – Но если бы я могла выбирать клан, стала бы Понедельникс…

– Я так и знала! – вскрикивает Бретта, хлопая по рулю. – Так и знала! Разве я не говорила, что песня «Свет за спиной» про нее, Эм? – Хлоп! – Только Пятая поправка – это нонская фигня, здесь не прокатит. Давай поподробнее, пожалуйста!

Вдруг Винни чувствует, что ремень ей жмет. Тепло вдруг перестает казаться таким уютным, оно становится удушающим. Потому что вот он снова – этот контраст, это наложение тьмы и света. Вот три девчонки едут на вечеринку в память о парне, которого Джей видел разорванным на куски каким-то чудовищем… возможно, Ворчуном.

Но Бретту, кажется, в эту минуту больше волнует, встречаются ли Винни и Джей.

Винни потирает лоб. Разве она сама не стала бы визжать, и вздыхать, и донимать Эмму или Бретту расспросами, окажись они на ее месте? Прежняя Винни так бы и поступила – Винни четырехлетней давности. Или даже двухнедельной.

А еще Винни двухнедельной давности была бы в полном восторге оттого, что в ее честь назвали напиток, а уж с каким нетерпением она бы дожидалась Маскарада кошмаров!

– Эй. – Это Эмма проникает в мысли Винни, робко улыбаясь ей в зеркало заднего вида. В отличие от сестры, она, видимо, чувствует, что Винни неприятен этот разговор. – Там, на заднем сиденье, должна быть сумка. Видишь? Это для тебя.

– Для меня? – Винни шарит в темноте – и точно: нащупывает спортивную сумку, приваленную к противоположной двери.

Снаружи мимо них вспышками проносятся фонари. Городское освещение видно только с самого южного края города. Кажется, что они несутся на космическом корабле на сверхсветовой скорости.

– А что там? – спрашивает Винни, подтягивая к себе сумку с искренней благодарностью за смену темы.

– Шмотки получше, – ляпает Бретта, в то время как Эмма более деликатно отвечает:

– Альтернативный наряд.

– Да ладно вам! – стонет Винни, расстегивая сумку. – Не такой уж у меня стремный гардероб.

– Еще какой стремный! – не унимается Бретта. – Ставлю десять баксов, что Фатима тоже тебе что-нибудь притащит.

– Ха-ха-ха, – Винни закатывает глаза. – Приятно узнать, что вы все так ненавидите мою одежду.

– Зато тебя мы любим! – весело отзывается Эмма.

– Даже не сомневаюсь. – Винни извлекает из сумки малюсенькую черную футболочку, и у нее отпадает челюсть. – Дамы, вы шутите? Это ни разу не мой размер!

Бретта фыркает:

– В этом вся фишка!

– Если есть что показать, – поддерживает сестру Эмма, – покажи!

– Ну мне-то показывать нечего. – Винни щурится на футболку – такую крошечную, что ее едва ли удастся натянуть ниже груди.

– Всем есть что показать, – спорит Бретта, включая поворотник. Фургон замедляется у просвета в темных как ночь деревьях с левой стороны. – Таковы правила игры, Винни.

– А вот у меня точно нет.

– Но будет, – Эмма поигрывает бровями в зеркале заднего вида, – как только наденешь эту футболочку. Доверься нам. Ты – Девушка, которая прыгнула. Кому, как не тебе, ловить заинтересованные взгляды! Ты должна быть в центре внимания.

Ты должна быть в центре внимания. Это именно то, чего хочется Винни в ипостаси феникса, даже если от этого вдруг так страшно. Вот честно: кто будет добровольно выставлять напоказ так много голого тела? С точки зрения Винни, это лишь дополнительные участки плоти, доступные для кошмарьих когтей.

– Если бы мы были в лесу, то конечно, – соглашается Бретта, когда Винни озвучивает свои опасения. – Но ведь это вечеринка, Винни! Вечеринка светочей. И поверь: эта футболка просто огромная по сравнению с тем, что будет на некоторых.

Бретта не врет. Пока она завозит их на старую парковку музея, Винни сразу замечает, как минимум трех девушек, одетых в то, что можно назвать только топом-бикини.

Вот же им, наверное, холодно.

Бретта заезжает на одно из немногих свободных мест. Если предположить, что Грейсону было бы приятно видеть столько людей на своих похоронах, то явка на эту вечеринку просто снесла бы ему крышу. Из парадного входа музея льется поток музыки, света и тинейджеров – хотя есть народ и постарше, ровесники Дэриана.

Несколько десятилетий назад это здание в стиле ар-деко служило мэрией Цугута-фоллз. Здесь заседал самый первый Совет. Потом возвели новое, современное здание, а прежняя постройка досталась учителям-Воскресенингам, полным энтузиазма превратить ее в городской просветительский центр…

Но шесть лет назад это все внезапно прекратилось. Достоверно причин никто не знает, но, по слухам, все дело в политике. Якобы Драйдену не нравилось, что мероприятия Маскарада кошмаров в музее получались намного лучше, чем Большой заключительный бал в усадьбе Субботонов. Но запретить вечеринки Воскресенингов ему показалось мало… Он добился того, чтобы и само заведение закрыли к черту.

В общем, Драйден в своем стиле.

Высокие арочные окна музея стоят серые и заколоченные досками, а стеклянный купол в центре крыши темен, если не считать пробивающихся тут и там проблесков света. Издалека доносится грохот ударных, а неухоженные кусты живой изгороди кренятся на фоне серых стен в разные стороны, словно они так же пьяны, как и народ внутри.

Винни суетливо переодевается на заднем сиденье фургона. Футболка не такая маленькая, как она боялась, – вполне дотягивается до ребер под грудью. В свою очередь, черные джинсы, которые тоже нашлись в сумке, садятся достаточно высоко, оставляя обнаженными лишь два дюйма кожи. В довершение она снова надевает свою кожаную куртку, которая закрывает все, что Винни не хочет показывать. На дне сумки также ждут несколько украшений на шею и браслетов, но Винни их не берет. За одеждой следить легко, а вот украшения она боится потерять.

Когда Винни выгружается из машины в свежем наряде, она обнаруживает, что к близняшкам уже присоединилась Фатима. В руках у Фатимы расческа.

– Позволь-ка.

Винни вздыхает, но не отнекивается. Даже выдавливает из себя смешок, хоть и усталый, когда Бретта заявляет:

– Десятка, надо думать, моя.

И правда: Фатима привезла-таки одежду для Винни.

Разумеется, черную. Как Винни теперь замечает, в черном пришли все. В своих собственных вещах она, похоже, выделялась бы сильнее, чем в этом кукольном топике.

– Мы только чуток пригладим волосы, которые пушатся, – уверяет Фатима, продирая расческу сквозь волосы Винни, – и добавим несколько косичек… и чуточку лака…

Химическое облако окутывает Винни, как лесной туман.

– Вуаля! – Фатима берет Винни за плечи и поворачивает ее полюбоваться отражением в окне машины.

Не сказать, что Винни кардинально преобразилась, но пух приглажен, а несколько прядей Фатима заплела в косички и уложила на одну сторону. Что-то от сказочной принцессы, что-то от хиппи, а по сути – робкая попытка убрать волосы с глаз.

Винни не возражает против такого образа.

– Спасибо, – благодарит она Фатиму дрожащей улыбкой (стоять на улице очень холодно), и Фатима лучится в ответ. Брекеты на ее нижних зубах сверкают в разноцветных огнях музея.

– Ну пошли уже! – командует Бретта, просовывая руку под локоть Винни. Велюр ее лонгслива будто мерцает, отражаясь в кожанке Винни. – Эмма, если будешь тупить со своими костылями, я тебя тут брошу.

– С тебя станется!

Сегодня шарфы на костылях Эммы черные – в цвет ее платья до колена. А Фатима вышагивает в черных полусапожках на высоком каблуке и длинном облегающем платье-свитере. Если у близняшек такой вид, будто они пришли тусоваться и танцевать, образ Фатимы скорее подходит для декламации стихов и дегустации овощных закусок.

Винни допускает, что этим здесь тоже можно заниматься. Удивительно, насколько музей больше, чем ей запомнилось, когда она бывала здесь девчонкой. И народу она тоже столько ни разу не видела.

Девушки проходят мимо людей, болтающих на улице в клубах дыма от вейпов и обычных сигарет. У кого-то в руках бутылки, у кого-то банки, а у некоторых ярко-красные одноразовые стаканчики. А еще Винни готова поклясться, что заметила кое у кого контрабандные кошмарьи трофеи – чешую мелюзины, молотые перья феникса, а может, даже разбавленные слезы банши.

«Где они все это достают?» – недоумевает Винни, стараясь убрать с лица выражение трусливого ужаса. Она же крутая. Она классная. Она – светоч, и нарушать правила оборота охотничьих трофеев совершенно нормально.

Часть ее рвется исследовать всю эту запрещенку. Ведь щепотку порошка фениксовых перьев можно использовать вместо пороха, а чешую мелюзины? Согласно «Справочнику», она дает те же эйфорические ощущения, что и кровь мелюзины, только целебные свойства куда слабее.

Кроме того, чешуйки прочные, как сталь, и легкие, как воздух, поэтому Винни всегда мечтала раздобыть такую и сунуть под микроскоп.

Но сегодня ей не посчастливится это сделать. Надо идти за подругами внутрь, где на нее каскадом обрушивается жар тел и грохочущий бит. Это так же ошеломительно, как прыжок в водопад, но гораздо приятнее, чем приводнение, похожее на удар кувалды.

Голоса разносятся эхом по главному залу. Это круглый зал под куполом, опоясанный лестницей, ведущей на второй этаж музея. Раньше здесь висел скелет дролля в натуральную величину. Костей давно нет, но провода, на которых он был подвешен, остались. На каждом вращается по зеркальному диско-шару. Интересно: это Грейсон их так приладил? А все эти пятна краски из баллончика на стенах, ступеньках и перилах – это тоже его работа?

Она так мало знает о нем.

Люди окликают Винни, когда она проходит мимо. Иногда по имени, но чаще они кричат: «Эй, Девушка, которая прыгнула!» Кого-то она узнает, но большинство – просто лица, растворенные в дискотечном мерцании. Они появляются и пропадают раньше, чем Винни успевает сопоставить голос с лицом.

Она замечает, что все равно всматривается в каждого в поисках знакомого лица с пепельной кожей и серыми пятнами глаз.

А Бретта приводит их в длинный зал, который когда-то служил галереей для иллюстраций кошмаров. Это была любимая комната Винни: папа терпеливо сидел на скамейке в центре, пока она искала, срисовывала, изучала.

Теперь стены голые, да и той скамейки давно нет. Винни бросает хмурый взгляд туда, где она стояла. Сегодня на том месте складные столы, которые ломятся под тяжестью бутылок с разным алкоголем и чаш для пунша. Столько спиртного Винни в своей жизни еще не видела. Буквально. Даже в гараже Гюнтера на выезде из города нет такого количества пойла.

– Пунш – это вещь! – кричит новый голос.

Его обладательница проталкивается к ним и встает рядом с Эммой. Это Кэти Вторниган. Ее рыжие волосы собраны в хвостики, а на бедрах колышется черная мини-юбка.

– В этот раз варил Ксавье, так что вышло не слишком крепко. – Как бы в подтверждение своих слов она протягивает красный стаканчик Эмме.

Но Эмма качает головой:

– Я сегодня не пью – еще на таблетках из-за ноги.

– Ах, жаль-жаль. А ты, Бретта?

– А я за рулем, – ухмыляется Бретта. Потом хватает Винни за локоть: – А вот Винни, пожалуй, не откажется.

Глаза Винни расширяются.

– Нет! – Потом уже не так эмоционально (она ведь крутая, она классная): – Нет, я пропущу. Спасибо.

Ей хочется выдумать какую-то вескую причину своего воздержания, но в голову ничего не приходит. «Мне завтра в школу» – как-то слишком по-детски. Но «Я не пью, потому что в моей семье от выпивки все начинают вести себя как клоуны» тоже так себе.

К счастью, Кэти, похоже, все равно. Убедившись, что Фатима тоже не будет пунш, она отскакивает.

– Тогда погнали в зимний сад! – кричит она. – На испытания вам пока, может, и нельзя, но на танцы-то можно! Вперед!

Она театральным жестом манит всех за собой. Бретта, Эмма и Фатима подчиняются, и Винни тоже не остается ничего другого.

Вся компания направляется в угол зала. Музыка слышится громче с каждым шагом, хотя по другую сторону двери оказывается вовсе не зимний сад, а просто еще один зал, уставленный диванами и наполненный паром вейпа с травяным запахом. Однако, пройдя этот зал, они действительно оказываются у двойных стеклянных дверей, ведущих в старую оранжерею.

А это всегда было папино любимое место в музее, полное растений, стекающих и свисающих со стен, кудрявых или разлапистых. «Это как входить в усадьбу девятнадцатого века», – говаривал он. Винни злится на себя: вспомнила о папе уже второй раз за пять минут! Разве для того она сюда пришла, чтобы думать о тайных посланиях из открыток или запертых отделениях памяти, забитых хламом? Нет, она явилась, чтобы пламенеть, ослепляя своей яркостью весь мир вокруг.

Но она испытывает легкий приступ злорадства, зная, как сильно папу огорчил бы нынешний вид зимнего сада, в чьих стеклянных стенах, на чьих изысканных плитках больше нет ни кадок, ни горшков с растениями. Это помещение, созданное для тишины и зелени, теперь забито телами, которые пляшут, и пляшут, и пляшут, отпугивая кошмаров.