Письма спящему брату (сборник)

Буквогрыз ответил, что не питает иллюзий, будто ему удастся втянуть эту компанию в новые религиозные войны. Но можно отравить христианскую проповедь, чтобы перед остальным миром они выглядели банкой с пауками, а их учение – набором схоластических формул и придирчивых правил, к которым разумный человек просто не может относиться всерьез. Да и христиане настолько втянутся во взаимную грызню, что им будет уже не до Врага.

Теория, конечно, дело хорошее, но все же я решил положить конец этой болтовне и попросил привести примеры конкретной работы по прочистке христианских мозгов. Наши подопечные могут позволить себе мыслить такими категориями, как нация, конфессия, государство, но мы-то не можем забывать, что нацией сыт не будешь – питаемся мы конкретными человеческими душами, и только они нас в конечном счете и интересуют. Без них – голод, реальный, беспощадный, неутолимый голод ада. Если мы приобретем в свое полное распоряжение весь мир, а ни одной души не получим – что нам в том пользы? Да, именно так я и сказал, показав им, что и изречения Врага можно присваивать и использовать в идеологической борьбе. Так что извольте подниматься из теоретических глубин на грешную землю, сказал я, и показать, с кем и как работаете.

О, как они тут забегали! Конечно, примеры были у них заготовлены. Как всегда, показуха – выбирают образцовые случаи и выдают их за массовое производство. Сначала мне представили молоденькую сатанистку, которая якобы рьяно поклонялась нашему нижайшему отцу и активно втягивала в этот культ своих подружек и ухажеров. Знаем мы этот неофитский пыл, слишком хорошо знаем по опыту работы с поклонниками Врага. Когда придет реальный выбор, еще неизвестно, решится ли увешанная побрякушками цаца бросить на наш алтарь самое дорогое, переступить через друга, пролить невинную кровь… Внешнее, все это внешнее. Легкая закуска, не более.

Вторым номером шла террористка, напичканная исламскими лозунгами в нашей интерпретации.

Комиссия ставила себе в заслугу, что из всей исламской теологии она твердо усвоила лишь слово «джихад» и понимала его как убийство неверных в сочетании с самоубийством. Тезис очень хорош, что и говорить, но каково оно будет, когда дело дойдет до практики? Не струсит ли, не разжалобится ли при виде сопливого младенчика? А если и не струсит… Что и говорить, к нашему столу она подаст себя сама, горяченькой и нашинкованной. Но жизни остальных людей, которых она унесет с собой, особого интереса для нас не представляют. Как говаривал старина Баламут, мы и так знали, что рано или поздно они умрут, для нас важно лишь – в каком состоянии застигнет их смерть. К тому же подобные взрывы слишком сильно встряхивают наших подопечных, слишком широко разносят губительные для нашего дела семена сострадания и памяти о собственном смертном часе. Нет, конечно, без урожая тут тоже не обходится – сгодится нам и липкий страх за свою ничтожную шкурку, и горячая ненависть к этим, которые «понаехали тут» и которых нужно всех до одного если не перестрелять, то по крайней мере депортировать в наручниках… Но даже и не знаешь, что тут перевесит. В общем, такие дамочки нам – не помощники. И в конце концов, так ли уж велика тут заслуга теологической комиссии? Таких дамочек, скорее, надо записать на счет военного искусуправления, которое обучает своих подопечных бессмысленной жестокости как раз в родных краях террористок.

Третьим шел очередной чудак, изобретатель мировой религии, которая должна слить воедино (слить в канализацию, добавил бы я) все ныне существующие. Эти болваны надеялись, что, пестуя его, смогут получить если не новую религию, то по крайней мере парочку хорошеньких сект со всеми вытекающими отсюда прелестями. Конечно, не раз бывало такое в истории, но этот хлюпик… Самое большее, на что он способен – забивать головы манной кашей, которая образовалась в его собственной голове от недостатка вкуса, избытка фантазий и неразборчивого чтения «духовной литературы».

И только четвертый чего-то стоил. Это был талантливый проповедник, молодой священник. Буквально каждая его проповедь была посвящена по сути своей не Врагу, а нам, причем нам он приписывал такие подвиги, о которых можно только мечтать. Чуть ли не каждое событие в окружающем мире он не задумываясь представлял своим прихожанам как еще один шаг к нашей конечной победе и довольно успешно вытеснял в их сердцах смутную симпатию ко Врагу явственным ужасом перед нами. Ну, такого учить – только портить. Тут комиссии делать нечего.

Так что я приказал им обратить внимание на рядовую христианскую душу в нехристианском окружении и как раз на ней продемонстрировать свои хваленые идеи. Тут, разумеется, я оказывался в выигрышном положении: кота в мешке не подсунут, я смогу продемонстрировать свое мастерство, а если нас ждет провал… Ну что же, значит, приставленный к ней искуситель не справился со своей задачей, только и всего.

И тут я как раз вспомнил про ту дамочку с книжкой из метро. А почему бы нам вот хотя бы с ней не поработать? В самом деле, отличная идея! Назавтра ее искусительнице велено представить комиссии положение дел. Кстати, такая молоденькая чертовка с изящной линией копыт… Посмотрим, посмотрим…

6

Ах, как волновалась наша чертовочка при виде столь низкого начальства! Ну конечно, прежде ей, вероятно, не доверяли ничего ниже бытового пьянства и усушки-утруски, а тут такое дело. Впрочем, обстановку она доложила четко.

– Моя подопечная молода, работает в офисе торговой фирмы, – начала чертовка, – замужем, но без детей. Пару лет назад она крестилась в православной Церкви (по гримасе чертовки я увидел, что положенное в таких случаях отрицательное стимулирование ее не миновало) и решила жить духовной жизнью. Понакупила разных брошюрок – ну, тут я помогла ей сделать выбор, – понавесила бумажных иконок, и пошло-поехало, – захихикала чертовка. – Мне удалось добиться того, что христианство ее ограничивается церковными службами (ну, тут приходится немного потерпеть), углом с иконами да книжными полками.

С мужем у нее отношения портятся с каждым днем – он для нее становится досадной помехой в духовной жизни. Взаимопонимания у них нет уже давно. Она яростно попыталась обратить его в свою веру, а когда не удалось, то заняла позу мученицы. Соответственно ему была отведена роль льва, который тиранит ее и хочет смотреть футбол, а то и вовсе берется пылесосить основательно загаженный пол, как раз когда ей пора читать акафист. Да и друзей и подруг она распугала почти всех. Правда, парочку ей удалось затащить в церковь, и уж не знаю, как там у них пошло, но остальные надежно убедились, что там, где из нормальной в общем-то девчонки сделали такую зануду и истеричку, им явно не место. Но она продолжает мучить их своими проповедями и духовными советами, которые они выслушивают разве что из вежливости.

Соответственно она потихонечку умерщвляет плоть, то есть прежде всего плоть мужа своей отвратительной готовкой (но зато по всем правилам постных уставов), а равно и своим отношением к сексу как к чему-то крайне постыдному и извинительному только потому, что детей иначе не сделаешь. Детей у них, кстати, пока нет, а жаль – ух, как бы она их у меня повоспитывала! Клали бы они у меня поклончики за разбитые чашки, стояли бы на горохе за пропущенные молитвы! Но врачи говорят, что-то пока не в порядке. Подозреваю, не обошлось без руки Врага.

Повезло ей и с духовником – это молоденький священник, который очень нравится ей как мужчина, только я ни в коем случае не позволяю ей самой себе в этом признаться. Он неустанно разжигает в ней огонь религиозной ревности, то есть ненависти ко всему, что не совпадает с его представлениями о религии. Своих же взглядов у нашей девушки давно уже нет, по крайней мере, она так считает. Их заменило учение Церкви, а точнее – те немногие и порой превратно понятые крохи, которые нашла она в своих брошюрах и наставлениях духовника, а еще точнее – ее собственное, довольно примитивное и слишком эмоциональное, понимание этих крох. Так что, – уверенно закончила чертовка, – я надеюсь, что не за горами тот день, когда я выращу из нее первоклассную ханжу.

Прямо идеальный материал для эксперимента! Я еще раз обратил внимание собравшихся на поразительную проницательность моего тычка рогом. Затем мы договорились о режиме работы. Чертовка (кстати, ее зовут Притворялой) будет периодически докладывать о ходе работ на комиссии, где ей будут предлагаться конкретные рекомендации. А за мной остается общее руководство процессом.

Впрочем, прежде всего нам надлежало познакомиться с мужем. Оказалось, его бесенок-искуситель тоже болтался неподалеку, на всякий случай.

– Зато вот мой подопечный, – самоуверенно начал он, – совершенно не интересуется религией! Отличное сочетание, правда? Особенно после того, как жена ударилась в это мракобесие, как он, отчасти справедливо, называет ее состояние. И это нам льстит, заметьте! Нет, конечно, он человек широких взглядов. Он интересуется многим, от агни-йоги до исихазма, но вся духовность человечества представляется ему громадным супермаркетом, в котором он выбирает себе приглянувшиеся коробочки с разных полок. Ни системы, ни последовательности в его увлечениях нет и быть не может. Главное, он боится ответить самому себе на вопрос, во что он верит и что на самом деле думает, ведь всякий честный ответ заставит его принять на себя ответственность, а это именно то, чего он не хочет ни за какие коврижки.

Ему гораздо приятнее смаковать свои тонкие переживания и ежедневно увлекаться новыми игрушками, которыми можно так изящно блеснуть в узком кругу ценителей, непринужденно потешаясь над ограниченностью ортодоксов вроде его жены. Разумеется, и у него есть свои идеалы, которым он никогда не изменит – темное пиво, любимая компьютерная игра и любимый форум в Интернете. Наконец, девицы с роскошными ногами и бюстом, по сравнению с которыми его собственная жена – уродина. И он, конечно, тешит себя мыслью, что это не пиво, игры и эротические фото владеют его мыслями и чувствами, а, наоборот, он с их помощью отрывается от серой и занудной действительности.

Словом, атеистом мы его не сделаем, да и не надо. Но пофигистом нам его сделать уже удалось. Разумеется, он начинает тихо ненавидеть все, что связано с религиозными убеждениями его супруги, а к духовнику ее потихоньку ревнует, хотя и не хочет себе в этом признаваться. На этом фоне, конечно, очень нетрудно подловить его на искушениях плоти, и хотя он за последние три года ни разу не изменил ей в постели с другой женщиной, если не считать того случая в командировке, которого он сам стыдится. Но в мыслях и чувствах он уже давно не ощущает себя ее супругом, и тут, я думаю, будет самое время подкинуть ему какую-нибудь смазливую мордашку с широкими взглядами и выскодуховными вопросами, чтобы заниматься агни-йогой вместе.

– Это было бы слишком простым решением, – тут я уже не выдержал и вмешался, – к тому же факт измены может показаться ему слишком неприглядным, ведь эта досадная черта под названием «совесть» в нем вовсе не атрофирована, несмотря на все твои потуги. Гораздо интереснее заставить его хранить внешнюю верность, но так, чтобы он возненавидел и супругу, и цепи, которыми он, как высокоморальный человек, сковывает себя ради нее. К тому же половая неудовлетворенность служит отличным фоном для куда более тонких искушений.

Что же касается его пофигизма, тут ты прав, и об этом здесь уже говорилось. Это раньше мы доказывали превосходство материализма над религией, а потом – превосходство оккультизма над христианством. Но сейчас новая эра! Суть в том, чтобы человек сказал: сегодня утром я верю в то, во что мне хочется верить сегодня утром, а во что я верил вчера вечером, не имеет решительно никакого значения. Люди, впрочем, всегда так поступали, но сегодня нам удалось отучить – а точнее, отвлечь! – их от дискомфорта, который они при этом испытывали.

Кстати, ты, кажется, упомянул, что он приобрел зависимость от Интернета и компьютерных игр? Это вообще ресурс, который мы слишком часто недооцениваем! Пусть он уходит в дебри виртуального мира и погружается в них по самые уши. Пусть он начинает тихо злиться, когда что-то вытаскивает его в мир реальный. Пусть он как можно дольше сидит на форумах и чатах, лучше всего ему подкинуть что-нибудь религиозное, чтобы там в компании таких же безразличных друг другу масок он оттачивал свое остроумие и пренебрежение к реальным людям, прежде всего к своей жене. Да-да, какой-нибудь круг, где обсуждаются теологические вопросы! Пусть он попроповедует там то, что никогда не осуществляет в реальной жизни, пусть всласть покрутится перед зеркалом! Ну, и добрая доля эротики на десерт, чтобы и эта сторона его жизни стала как можно более виртуальной.

– А что вы порекомендуете мне? – подобострастно пролепетала чертовка.

– В общем и целом, девочка, ты действуешь верно, – ответил я, – но ни в коем случае не стоит недооценивать опасность ее принадлежности к Церкви. Самых тупых и несносных своих адептов Враг все-таки подпитывает через эту Свою организацию способом, который нам пока не удалось досконально установить. Иногда диву даешься, глядя, как какая-то восторженная дурочка, посещая собрание напыщенных скряг и высокопарных истеричек, под мерное журчание примитивных песнопений потихоньку сползает к самой настоящей святости, и никакие наши ухищрения не могут этого остановить. Тебе придется играть на грани фола. Но тем выше может быть приз. Знаешь что… Давай-ка пригласим искусителя ее духовника. Да, вот именно, будем тянуть за эту ниточку!

Но этого искусителя на месте не оказалось. Придется подождать до завтра. На ковер его, на ковер, голубчика! Ох, чувствую я, там будет, где порезвиться.

7

Надо сказать, встреча с искусителем духовника той дамочки меня несколько разочаровала. Но это только сначала. Признаться, я уже рисовал себе приятные картины, хорошо знакомые по опыту многолетней работы со служителями культа. Перед глазами проплывали характерные типажи, прямо парами, так сказать – единство противоположностей. Может быть, он мрачный средневековый изувер, а может – элегантный светский господин, по недоразумению одетый в рясу. Может, диктатор, который с наслаждением ломает психику своих прихожан, а может – потатчик, который гладит по головке и утешает, утешает, утешает без меры, привязывая несчастненьких к своей ласке, как к наркотику. Может, хрупкий аутист, который запирается в своем алтаре как в последнем неприступном убежище, и лепечет слабым голосом дежурные проповеди, мечтая, чтобы народ от него поскорее разбежался. А может, кипучий общественный деятель, громогласный оратор, которому и помолиться-то некогда между крестным ходом, митингом и совещанием… С такими и работать особо не приходится, там все по накатанному идет.

Но случай оказался менее стандартным. Приставленный к нему бес выглядел куда более солидно, видно, что не новичок. И отчет стал давать толково:

– Мой клиент – существо довольно упрямое и непредсказуемое, но, к сожалению, верующее. Я, кстати, давно просил, чтобы мне выдавали дополнительную порцию энергетической подпитки, за вредность – знаете, все время около храма, сил никаких не хватает…

– Ну вот, – оборвал я его, – еще ничего не рассказал, а уже попрошайничать. В цыганский табор сослать тебя, что ли, если в церкви утомился?

– Виноват, – потупился бес, – я высоко ценю оказанное мне доверие, но вы все-таки возьмите на заметку, господин Балабол.

– Взял уже, – сухо отрезал я, – и спуску не дам.

– Ну, значит, вот что, – бес сник и перешел-таки к делу, – в служителях культа он уже около пяти лет, рукоположен сразу после семинарии. Разумеется, стандартная методика искушений была к нему применена в полном объеме. О выдающейся аскезе речь там не идет, но и втянуть в болото примитивных плотских искушений его тоже не удалось. Насчет гордости успехи тоже не очень большие, боюсь, что личная самооценка у него слишком трезвая. Кое-что удалось сделать в отношении гнева и самомнения. Но и тут было больше человеческой слабости, нежели осознанной злой воли.

– Сами по себе, – напомнил я, – эти человеческие слабости не особо ценны для нас, но они – отличная питательная среда для серьезных грехов. Впрочем, мне приятно видеть, что ты смотрел на вещи реалистично и не надеялся в полгода сделать его пьяницей или блудником, как многие начинающие искусители. Надеюсь, ты приберег его для более утонченных искушений?

– Разумеется, ваше непотребство, – бес явно знал этикет, – к тому же приходилось постоянно учитывать наличие таких досадных факторов, как искренняя молитва и регулярное участие в таинствах Врага. Знаете, бывают такие моменты, когда самый лучший искуситель ни на что не годен. Не все от нас зависит.

– Но это обстоятельство, – строго напомнил я, – не избавляет от положенного отрицательного стимулирования за неудачи в искусительной работе, не так ли?

Бес скривился, но мужественно продолжил:

– Тогда я перешел, как вы изволили выразиться, к более уточненным искушениям, а именно, к фантазиям. Если уж не удалось увести его из храма, я решил до отказа заполнить храмовое пространство выдумками – его собственными, моими, чьими-то еще, да любыми, какие только найдутся. Главное, чтобы он и сам не жил в реальном мире, и прихожанам своим не давал. Я постарался погрузить его в девятнадцатый век. История России в двадцатом представлялась ему сплошной ошибкой, и, не оспаривая его оценок, я подкинул простенькую идейку: надо просто перемотать пленку назад и вернуться в золотое время, хотя бы в одном, отдельно взятом приходе! А что исторические события связаны друг с другом точно так же, как двадцатый номер следует за девятнадцатым – от этой мысли я его тщательно оберегал.

Его христианство стало потихоньку обретать вид костюмированного бала в этнографическом музее – стилизованные одежды, нарочитые интерьеры, обветшалые слова, и все это никак не связано с жизнью, текущей за стенами добровольной резервации. Словно он и его прихожане, а главное – прихожанки (кроме тех, кто разбежался) устремились не в царство Врага, а в некое тридевятое царство-государство из сказочного мира. Град Китеж, художественно выражаясь.

– Ты думаешь, – прервал я его, – его надолго удастся в этом удержать? Не начнет ли он со временем относиться к этому маскараду как к чему-то совершенно внешнему? И тогда что нам пользы – один обставляет квартиру в стиле хай-тек, другой в псевдорусском, и только-то.

– Разумеется, – подхватил бес, – он не настолько глуп, чтобы застрять во всей этой фольклористике. Тем более что ему пришлось бы решить для себя, в какой именно век возвращаться, – а тут уж на каждом повороте его что-нибудь да отрезвило бы. Девятнадцатый век или шестнадцатый равно не похожи на царство Врага, хотя каждый из них не похож по-своему. Но в него прочно запало нечто куда более существенное: привычка выбирать из всего многообразия этого мира нечто созвучное его настроениям и объявлять это высшей ценностью. А все, что не похоже на это, – от нас, родимых.

К тому же он очень увлечен своей властью «вязать и решить». Я, конечно, постарался, чтобы он понимал ее в основном как «связать да и порешить» всякого, кто ему не по нраву, и тут, признаюсь честно, его природные склонности сыграли мне на руку. Конечно, конечно, мне удалось спрятать эту властность за скромностью поведения, тихим голосом. Он не посылает отбивать поклоны, а вкрадчиво советует: «Ну, тут бы десять поклончиков очень хорошо», – но таким голосом, с таким настроением, которые не подразумевают отказа. А если кто не хочет слушаться – ну что же, он не станет выталкивать такого человека из своего круга, он просто не снизойдет до его неправильностей, а продолжит гнуть свое. Не хочет, бедненький, поклончики, гордынька его задела, я о нем помолюсь… А когда он уйдет, останется только вздохнуть о пропащей душе: мол, изначала не от нас был, вот и ушел, и вся недолга.

Вокруг него собирается круг молодых людей и в особенности девушек, для которых «наш батюшка» медленно, но верно заслоняет собой Врага. Не так важно, кто там что наговорил две тысячи лет назад, как важно уловить тончайшую перемену в настроении своего пастыря, угадать, вовремя посокрушаться вместе с ним о страстной эмоциональности западных святых или повздыхать о том сладком будущем, когда вновь спустится с небес на землю самодержавная монархия… Прочь, прочь от этого неуютного мира в сладкие грезы, тонкие переживания, примитивную вкусовщину, которую мы и назовем духовностью!

– Отлично, – я не мог не признать определенных успехов за этим бесом. – Я справлюсь насчет энергетической подпитки в органах распределения. Но помни: ставки высоки! Тут тебе не пьянство или блуд, тут тонкая работа.

– Рад стараться, ваше непотребство! – обрадовался бес.

– Ну, а что же наша подопечная? – обратился я к Притворяле. – Млеет от него?

– Млеет, еще как млеет, – захихикала та, – особенно на фоне мужа-то! И чувство какое глубоко духовное, не то что у некоторых! Какой он образованный, да тонкий, да понимающий, но в то же время ранимый! Вот если бы встать с ним рядом, пройти по жизни, ведь матушка его, она его все же не понимает, слишком груба, приземленна для нашего батюшки. И вокруг все какие-то кликуши да лицемерки, то ли дело я со своей духовностью, – затараторила чертовка.

– Не торопись, девочка, радоваться, – прервал я ее, – неужели она не заметит, насколько примитивны твои рассуждения?

– Ну, тогда подкинем что-нибудь поизящнее и поскромнее, – с готовностью согласилась Притворяла. – Например, отправим их в паломничество по святым местам. Как думаешь, приятель? – Она подмигнула бесу. – А вместо святых мест пусть они у нас поборются за места в автобусе поближе к любимому батюшке-то, да пусть переругаются как следует, да еще и с монастырскими надо будет договориться, чтобы их там веничком-то огладили пару раз, для смирения, ну и всякое такое…