Либертарианство. История, принципы, политика

Эти люди понимают, по крайней мере интуитивно, что век политики не сдержал своих обещаний. Они готовы к встрече с политической философией и политическим движением, которые смогут объяснить, почему политика потерпела неудачу и чем ее можно заменить.

Причины политических провалов

Исследованию проблем, связанных с принуждающим правительством, и либертарианской альтернативе будет посвящена значительная часть этой книги. Здесь мы ограничимся кратким введением. США поражены болезнью, которая диагностируется по всему миру: слишком много государства. Чем больше государство, тем масштабнее провал; так, например, крах политики государственного социализма очевиден для всех. Как неустанно предупреждали либертарианцы на всем протяжении XX в., социализм и все остальные попытки заменить индивидуальные решения распоряжениями государства отнимали свободу и подавляли достоинство личности – то, ради чего в западной цивилизации велось столько битв. Кроме того, социализм сталкивался с несколькими непреодолимыми политическими и экономическими проблемами:

• проблема тоталитаризма – соблазн злоупотребления такой сконцентрированной властью непреодолим;

• проблема стимулов – отсутствие стимула для людей работать усердно и эффективно;

• проблема расчета – неспособность социалистической системы, не имеющей системы цен и рынков, распределить ресурсы в соответствии с предпочтениями потребителей.

Десятилетиями либертарианские экономисты, такие как Фридрих Хайек и Людвиг фон Мизес, не уставали повторять, что социализм просто не может работать, не может эффективно использовать все ресурсы и знания великого общества для обслуживания потребителей, и десятилетиями социал-демократы на Западе отклоняли эти заявления, утверждая, что советский коммунизм не просто худо-бедно существует, а его экономика растет быстрее, чем экономики стран Запада.

Социал-демократы были не правы. Хотя неповоротливая советская экономика и могла производить в больших количествах низкосортную сталь и бетон, занимаясь, по выражению родившегося в Венгрии философа Майкла Поланьи, «зримым производством», и даже запускала людей в космос, ей никогда не удавалось произвести ничего из того, что желали иметь потребители. К концу 1980-х годов советская экономика не составляла 2/3 экономики США, как утверждало ЦРУ; не «использовала свою рабочую силу полностью», как утверждал экономист из Гарвардского университета Джон Кеннет Гэлбрейт; не являлась «мощным двигателем экономического роста», как многие поколения студентов колледжей узнавали из учебника нобелевского лауреата Пола Самуэльсона. В действительности советская экономика составляла примерно 10 % экономики США, если вообще позволительно сравнивать столь несравнимые вещи, и крайне неэффективно использовала высокий интеллектуальный потенциал страны. Нежизнеспособное порождение индустриального века, в информационную эпоху советская экономика производила впечатление пещерного прошлого – факт, очевидный для всех, кто посещал СССР, за исключением западных интеллектуалов.

Вмешательству государства в функционирование общества и рынков в США сопутствуют те же проблемы, хотя и в более мягкой форме. Власть развращает, поэтому возможность государства указывать людям, как им жить, или отнимать деньги у тех, кто их зарабатывает, и отдавать другим является постоянным соблазном. Налоги и государственное регулирование снижают стимулы людей производить богатство, а государственные социальные пособия плохо сказываются на стимулах работать, сберегать и помогать семье и друзьям в случае болезни, нетрудоспособности или ухода на пенсию. И, хотя американские бюрократы не повторяют грубых ошибок, совершавшихся социалистическими плановыми органами, абсолютно очевидно, что государственные предприятия менее эффективны, менее склонны к нововведениям и более расточительны, чем частные фирмы. Сравните хотя бы Почтовую службу США с компанией Federal Express. Или посмотрите, как решаются проблемы клиентов в American Express и Налоговом управлении. Или сравните частный многоквартирный дом с государственным жильем. Если люди не владеют данным имуществом, они не будут заботиться о нем как собственники; люди, которые не инвестировали в предприятие своих собственных денег и не получают прибыль от его успехов, никогда не будут вводить новшества, обслуживать клиентов и снижать издержки так, как это делают стремящиеся получить прибыль предприниматели.

В книге «Общество изобилия» Джон Гэлбрейт обнаруживает «частное богатство и государственную нищету» – т. е. общество, в котором ресурсы, находящиеся в частном владении, обычно содержатся в чистоте, эффективно используются, имеют надлежащий уход, повышающий их качество, в то время как места общественного пользования грязны, переполнены и небезопасны, – и делает странный вывод, что нам следует направлять больше ресурсов в государственный сектор. Данная книга предлагает другой выход.

Базовые политические альтернативы

На протяжении столетий люди спорили о фундаментальных проблемах политики и форм правления. Согласно Аристотелю, возможны четыре политические системы: тирания, аристократия, олигархия и демократия. В середине XX в. многим казалось, что в число альтернатив можно включить коммунизм, фашизм и демократический капитализм. Сегодня интерес сохранился только к демократическому капитализму, поэтому многие интеллектуалы легко восприняли провозглашенный Френсисом Фукуямой «конец истории», означающий, что великие битвы за идеологию закончились триумфом демократии на основе смешанной экономики. Однако в то время, когда книга Фукуямы вышла в свет, в одной части мира вызревал исламский фундаментализм, а некоторые политические лидеры и интеллектуалы в Азии под флагом «азиатских ценностей» начинали обосновывать некую разновидность авторитарного капитализма.

В любом случае предполагаемый триумф демократии до сих пор оставляет большое поле для соперничающих идеологий. Сомнительно даже определение «демократии» как западной альтернативы фашизму и социализму. Либертарианцы, как следует из названия, считают, что наиболее важной политической ценностью является свобода, а не демократия. Какая разница, могут спросить многие современные читатели? Разве свобода и демократия не одно и то же? Конечно, стандартная интерпретация американской истории вроде бы подсказывает положительный ответ на этот вопрос. Но задумайтесь: Индия – крупнейшая в мире демократия, однако ее приверженность свободе слова и плюрализму слаба, ее граждане опутаны паутиной протекционистских ограничений, стесняющих свободу на каждом шагу. В течение последних нескольких десятилетий Гонконг не был демократией – его граждане не имели права выбирать своих правителей путем голосования, – и тем не менее индивидуальному выбору и свободе здесь предоставлялось больше простора, чем где бы то ни было еще. Связь между свободой и демократией существует, но все-таки эти два понятия не тождественны. Как говорит мой друг Росс Леваттер, живя в обществе, где супруга выбирают большинством голосов всех граждан государства, мы жили б в условиях демократии, но у нас бы не было особой свободы.

Слово «свобода» имеет два разных значения, и это порождает путаницу; различия между ними хорошо рассмотрены французским либертарианцем XIX в. Бенжаменом Констаном в эссе «Свобода древних в сравнении со свободой современников». Констан отмечал, что для древнегреческих писателей идея свободы означала право участвовать в общественной жизни, в принятии решений для всего общества. Таким образом, Афины были свободным государством, поскольку все граждане, т. е. все свободные совершеннолетние афинские мужчины, могли выйти на арену и участвовать в процессе принятия решений. Сократ в действительности был свободен, поскольку мог участвовать в коллективном решении казнить его за его еретические убеждения. В отличие от этого понимания современная идея свободы делает упор на право людей жить так, как они хотят, свободно говорить и исповедовать свою религию, владеть собственностью, заниматься торговлей, быть защищенными от произвольного ареста или задержания – выражаясь словами Констана, «приходить и уходить без разрешения и без необходимости отчитываться в своих мотивах и предприятиях». Правительство, основанное на участии тех, кем оно управляет, – важная гарантия прав личности, но собственно свобода – это право выбирать и делать то, что считаешь нужным.

Для либертарианцев главный политический вопрос – отношения отдельного человека с государством. Какие права имеют люди (если вообще имеют)? Какая форма правительства (если оно вообще должно быть) будет наилучшим образом защищать эти права? Какие полномочия должно иметь государство? Какие требования могут выдвигать отдельные люди друг другу через механизм правительства? По мнению Эдварда Крейна из Cato Institute, существуют всего два основных способа организации общества: принудительный, посредством диктатуры государства, и добровольный, посредством мириад взаимосвязей между отдельными людьми и частными объединениями. Все политические системы – монархия, олигархия, фашизм, коммунизм, консерватизм, либерализм, либертарианство – сводятся к простому вопросу: кто будет принимать решение о каком-то конкретном аспекте вашей жизни, вы сами или кто-то другой?

Кто тратит деньги, которые вы зарабатываете, вы или Конгресс?

Кто выбирает школу, в которую ходит ваш ребенок, вы или школьный совет?

Кто решает, какие лекарства вам принимать во время болезни, вы или Управление по контролю за качеством пищевых продуктов и медикаментов в Вашингтоне?

В гражданском обществе решения, касающиеся вашей жизни, принимаете вы сами. В политическом обществе эти решения принимают за вас, и, поскольку люди, естественно, сопротивляются тому, что жизненно важные вопросы решаются без их участия, политическое общество неизбежно основывается на принуждении. В этой книге мы будем изучать следствия, вытекающие из этого положения.

Ключевые идеи либертарианства

С учетом сказанного выше я бы хотел разъяснить некоторые ключевые идеи либертарианства, основные темы, которые будут повторяться на протяжении всей книги. Они выкристаллизовывались в течение многих столетий. Первые намеки на них можно найти в Древнем мире – в Китае, Греции и Израиле; постепенно в работах таких мыслителей XVII–XVIII вв., как Джон Локк, Давид Юм, Адам Смит, Томас Джефферсон и Томас Пейн, они начали обретать форму современной либертарианской философии.

Индивидуализм. Элементарной единицей социального анализа либертарианцы считают отдельного человека, индивида. Только индивиды делают выбор и отвечают за свои действия. Либертарианская мысль подчеркивает достоинство каждого индивида, которое влечет за собой как права, так и обязанности. Постепенное признание достоинства все большего круга людей – женщин, людей различных религий и рас – один из величайших триумфов либертарианцев в западном мире.

Права личности. Поскольку люди являются носителями морали, они имеют право на защиту их жизни, свободы и собственности. Эти права не предоставляются государством или обществом; они присущи природе людей. Правильность того, что люди обладают гарантией этих прав, понятна интуитивно; бремя объяснения должно лежать на тех, кто отбирает права.

Стихийный порядок. Для того чтобы люди могли выжить и полностью реализовать себя, в обществе должна поддерживаться высокая степень порядка. Легко предположить, что порядок должен устанавливаться центральной властью, таким же образом, как мы устанавливаем порядок в коллекции марок или футбольной команде. Великое прозрение либертарианского социального анализа заключается в том, что порядок в обществе возникает спонтанно, из действий тысяч или миллионов людей, которые в стремлении достичь собственных целей координируют свои действия с действиями других. На протяжении человеческой истории люди в каждом конкретном случае выбирали бо?льшую свободу, но тем не менее умудрились создать сложное общество с запутанной организацией. Все самые важные институты человеческого общества – язык, право, деньги и рынки – развились спонтанно, без централизованного руководства. Гражданское общество – единая сложная сеть объединений и связей между людьми – другой пример стихийного порядка; объединения внутри гражданского общества создаются для определенной цели, но само гражданское общество не является организацией и не имеет отдельной цели.

Верховенство права. Либертарианство – это не распущенность или гедонизм. Оно не имеет ничего общего с утверждением, что «люди могут делать все, что захотят, и никто им не указ». Нет, либертарианство предлагает общество свободы в рамках закона, где люди вольны жить своей жизнью до тех пор, пока они уважают равные права других. Верховенство права означает, что люди подчиняются общеприменимым и спонтанно разработанным юридическим правилам, а не произвольным приказам, и эти правила должны защищать свободу людей искать счастья своим собственным путем, а не нацеливать их на достижение какого-то заданного извне результата.

Ограниченное правительство. Для обеспечения прав люди учреждают правительства. Однако правительство – опасный институт. Либертарианцы испытывают сильную антипатию к концентрации власти, поскольку, по выражению лорда Актона, «власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно». Таким образом, они хотят разделить и ограничить власть, а это означает главным образом ограничить правительство – как правило, посредством писаной конституции, перечисляющей и ограничивающей полномочия, которые люди делегируют правительству. Ограниченное правительство – основное политическое следствие либертарианской идеологии, и либертарианцы обращают всеобщее внимание на исторический факт, что именно рассредоточение власти в Европе – по сравнению с другими частями мира – привело к свободе личности и способствовало экономическому росту.

Свободные рынки. Для выживания и процветания людям необходимо заниматься экономической деятельностью. Право на имущество влечет за собой право обменивать его по взаимному согласию обеих сторон. Свободные рынки – это экономическая система, состоящая из свободных людей, наличие которых необходимо для создания богатства. Либертарианцы считают, что люди будут и более свободными, и более богатыми, если вмешательство правительства в их экономический выбор будет минимизировано.

Добродетель производства. Либертарианский импульс XVII в. в значительной степени был реакцией против монархов и аристократов, живших за счет производительного труда других людей. Либертарианцы отстаивали право людей самим распоряжаться плодами своего труда. Эти усилия сформировали в обществе чувство уважения к работе и производству и, что особенно важно, к растущему среднему классу, на представителей которого аристократы смотрели свысока. Либертарианцы развили домарксистский классовый анализ, деливший общество на два основных класса: тех, кто производит богатство, и тех, кто силой отнимает его у других. Томас Пейн, например, писал: «Граждане страны делятся на два класса: тех, кто платит налоги, и тех, кто получает налоги и живет за их счет». Подобным же образом выразился в 1824 г. и Джефферсон: «Наш государственный аппарат превышает необходимые размеры – слишком много паразитов живет за счет прилежно трудящихся людей». Современные либертарианцы защищают право людей самостоятельно распоряжаться заработанным и выступают против класса политиков и бюрократов, отнимающих у людей заработанное ими, чтобы передать тем, кто ничего не производит.

Естественная гармония интересов. Либертарианцы полагают, что в справедливом обществе интересы мирных производительных людей гармоничны. Индивидуальные планы одного человека, направленные, к примеру, на получение работы, начало бизнеса, покупку дома и т. д., могут вступать в конфликт с планами других людей, поэтому многих из нас рынок заставляет менять свои планы. Но благодаря действию свободного рынка процветают все, и между фермерами и торговцами, производителями и импортерами нет никаких неустранимых конфликтов. Только когда государство начинает распределять вознаграждение на основе политического давления, люди оказываются вовлеченными в групповые конфликты, вынуждены организовываться и бороться с другими группами за кусок политической власти.

Мир. Либертарианцы всегда боролись против извечного проклятья войны. Они понимали, что война несет с собой смерть и разрушение, подрывает семью и экономику и сосредоточивает власть в руках правящего класса (последнее объясняет, почему правители не всегда разделяют стремление большей части общества к миру). Конечно, очень часто свободным людям приходилось с оружием в руках защищать свои общества от внешних угроз; но на протяжении всей человеческой истории война, как правило, была общим врагом мирных производительных людей по обе стороны конфликта.

Рассмотрению этих вопросов и посвящена книга. У читателя могло сложиться впечатление, что либертарианство – не более чем стандартная современная система политических принципов: индивидуализм, частная собственность, капитализм, равенство перед законом. Действительно, после столетий интеллектуальной, политической, а иногда и насильственной борьбы по крайней мере на Западе эти ключевые принципы либертарианства стали фундаментом современной политической мысли и современной системы правления и постепенно принимаются на вооружение в других частях мира. Тем не менее необходимо добавить три пункта. Во-первых, содержание либертарианства не исчерпывается названными выше общими либеральными принципами. В отличие от большинства современных мыслителей и, конечно же, любого современного правительства, либертарианство применяет эти принципы в полном объеме и последовательно. Во-вторых, хотя в целом наше общество все еще основано на равных правах и капитализме, каждый день в Вашингтоне и Олбани, Сакраменто и Остине[5 - Олбани, Сакраменто, Остин – административные центры штатов Нью-Йорк, Калифорния и Техас.](не говоря уже о Лондоне, Бонне, Токио и других местах) появляются все новые и новые исключения из этих принципов. Каждая новая директива правительства отнимает часть нашей свободы, и каждый раз, прежде чем соглашаться на сужение нашей свободы, нам следует очень хорошо подумать. В-третьих, свободное общество эластично; некоторое время оно может процветать и под гнетом множества ограничений; однако его эластичность не бесконечна. Люди, заявляющие, что верят в либеральные принципы, и при этом поддерживающие всё новые и новые мероприятия по конфискации богатства, созданного производительными людьми, введение все новых и новых ограничений свободного взаимодействия между людьми, всё новые и новые исключения из прав собственности и власти закона, передачу все большей власти от общества государству, неосознанно участвуют в разрушении основ цивилизации.

Левые или правые?

В современном американском политическом дискурсе на каждого наклеивается определенный ярлык: левый/правый, либеральный/консервативный. Соответственно возникает вопрос, к какой части политического спектра – левой или правой – относится либертарианство. Давайте посмотрим, что означают эти термины. В словаре «American Heritage Dictionary» мы читаем, что либералы выступают за «прогресс и реформы», а консерваторы являются сторонниками «сохранения существующего порядка и подозрительно относятся к предложениям об изменениях». В словаре «Random House Dictionary» мы читаем, что левые защищают «либеральные реформы… обычно в поддержку большей личной свободы или улучшения социальных условий», тогда как правые «защищают сохранение существующего социального, политического или экономического порядка, иногда авторитарными средствами». Итак, если бы мне пришлось выбирать, я бы выбрал «левых». Но если ориентироваться на эти стандарты, можно ли назвать консерваторами, скажем, Рональда Рейгана и Ньюта Гингрича? Разве они не поддерживали серьезные изменения в американском правительстве, которые, по их мнению, являлись «реформой» и были направлены на «улучшение социальных условий»? Данные определения мало что говорят о современной американской политике. В некоторых учебниках по политологии на основе дихотомии левые/правые политические идеологии ранжируются в виде континуума:

Но действительно ли либерализм – это умеренная форма коммунизма, а консерватизм – умеренная форма фашизма? Как фашизм, так и коммунизм являются тоталитарными идеологиями, и не имеют ли они поэтому больше общего друг с другом, чем со своими соседями по спектру левые/правые?

Политический комментатор Чарльз Краутхаммер, пытаясь придать словам «либеральный» и «консервативный» такой смысл, чтобы их можно было применять в любой стране мира, предложил следующее определение: «правое» означает «меньше правительства», а «левое» – «больше правительства». Его схема выглядела бы так:

Однако в реальном мире люди не всегда последовательны в отношении размеров правительства. Где на схеме Краутхаммера вы поместили бы консерваторов, которые хотят сократить налоги и ограничить порнографию в Интернете? Или либералов, выступающих за усиление государственного регулирования и одновременно за отмену законов, направленных против гомосексуалистов?

В целом, если посмотреть на тех, кто называет себя либералами или консерваторами, можно заметить некую закономерность. Либералы, как правило, выступают за усиление вмешательства государства в экономическую жизнь – налоги и регулирование – и уменьшение вмешательства государства в свободу слова и личных решений. Консерваторы, как правило, выступают за уменьшение вмешательства государства в экономическую жизнь и усиление вмешательства государства в вопросы свободы слова и личной свободы. Некоторые политологи считают, что эта классификация лучше описывает политический спектр современной Америки; того, кто не вписывается в эту классификацию, называют «запутавшимся». Политологи Уильям Мэддокс и Стюарт Лили в книге «Beyond Liberal and Conservative» задают простой вопрос: «Поскольку этот подход имеет два измерения – экономические вопросы и личные свободы, – каждый из которых имеет два значения, не стоит ли исходить из четырех возможных комбинаций?» Они предложили схему, приведенную ниже.

Либертарианцы считают, что история цивилизации – это движение к свободе. И, кроме того, позиции либертарианцев и «популистов» (возможно, более подходящее определение – «этатисты») в действительности более последовательны и однородны, чем позиции либералов и консерваторов. Поэтому почему бы не повернуть схему так, чтобы показать, что последовательная приверженность свободе – это не просто одна из четырех альтернатив, а фактически кульминация политической мысли? В результате мы получаем следующую схему:

Теперь мы можем ответить на вопрос, сформулированный выше. В современном американском спектре, основанном на дихотомии левые/правые, либертарианцы не могут быть ни левыми, ни правыми. В отличие как от современных либералов, так и от современных консерваторов либертарианцы последовательны в своей вере в свободу личности и ограниченное правительство. Некоторые журналисты пишут, что либертарианцы являются консерваторами в экономических вопросах и либералами в социальных, но логичнее было бы сказать, что современные либералы являются либертарианцами по (некоторым) социальным вопросам, но этатистами по экономическим, тогда как современные консерваторы – либертарианцы по (некоторым) экономическим вопросам, но этатисты по вопросам социальным.

Примечание о ярлыках: почему «либертарианцы»?

Некоторые говорят, что им не нравятся ярлыки. В конце концов, каждый из нас слишком сложен, чтобы его можно было классифицировать как белого или черного, гомосексуалиста или натурала, богатого или, бедного или, по идеологическим параметрам, как социалиста, фашиста, либерала, консерватора или либертарианца. Однако ярлыки в некотором смысле полезны; они помогают концептуализировать опыт, экономят слова. И, если наши убеждения логичны и последовательны, возможно, для их описания существует определенный ярлык. В любом случае, если вы сами не придумаете определение для своей философии или движения, его придумает кто-нибудь другой. (Именно так система человеческого творчества и прогресса в условиях свободного рынка получила название «капитализм» – термин, который подразумевает накопление денег, что имеет место в любой экономике. Это название придумал заклятый враг капитализма Карл Маркс.) Поэтому для описания своей политической философии и движения, способствующего ее распространению, я использую термин «либертарианство».

Почему для названия политической философии выбран такой неуклюжий термин, как либертарианство? Этот неологизм слишком громоздок. Возможно, выбор не самый удачный. Однако на то есть определенные исторические причины.

Элементы либертарианства можно обнаружить у древнекитайского философа Лао-Цзы, а также в концепции высшего закона древних греков и израильтян. Современную форму либертарианские идеи начали приобретать в Англии XVII в. в произведениях левеллеров[6 - левеллеры (уравнители) – радикальная политическая партия в период Английской революции XVII в., активно действовала в 1645–1649 гг. Во время гражданской войны некоторые английские радикалы начали публиковать и распространять памфлеты в защиту прав солдат. Они обращали внимание на то, что, проливая кровь за парламент, подавляющее большинство солдат не имеют права избирать его, и требовали, чтобы право голоса было предоставлено всем взрослым мужчинам, а выборы проводились каждый год.В 1645 г. Джон Лилберн (ок. 1614–1657), Джон Уалдман (1621–1693), Ричард Овертон (1625–1663) и Уильям Уолвин (1600–1680) создали новую политическую партию левеллеров. Их политическая программа включала: избирательные права для всех взрослых мужчин, ежегодные выборы в палату общин, полную свободу религии, отмену цензуры книг и газет, упразднение монархии и палаты лордов, суд присяжных, освобождение от уплаты налогов тех, чьи доходы не превышают 30 фунтов стерлингов в год, и ограничение максимального уровня процентной ставки 6 %.Вдохновленные Петицией о правах 1628 г., под предводительством Джона Лилберна, в то время служившего в чине лейтенанта в армии Кромвеля, левеллеры поначалу поддержали протекторат, однако позже выступили против Кромвеля, который не стал проводить требуемые ими реформы. В ответ некоторые лидеры партии были казнены, а другие брошены в тюрьму.Идеи левеллеров оказали влияние на их современника Томаса Гоббса и таких философов, как Джеймс Харрингтон и Джон Локк. Их предложения обрели вторую жизнь во время Славной революции 1688 г. и были закреплены в английском Билле о правах 1689 г. Левеллеры провозгласили многие идеи, которые впоследствии вошли в текст Конституции США, прежде всего в Билль о правах.]и Джона Локка. В середине того столетия противников королевской власти начали именовать вигами, или иногда просто оппозицией, или деревенскими (т. е. писавшими в поместьях в отличие от придворных) писателями.

В 1820-х годах представители среднего класса в испанских кортесах, или парламенте, стали называть себя liberales (свободными). Они боролись с serviles (рабами), которые представляли знать и абсолютную монархию. К сожалению, для обозначения тех, кто защищает власть государства над людьми, термин «serviles» не закрепился. А вот слово «либерал» для обозначения защитников свободы и власти закона распространилось быстро. Партия вигов в Англии стала называться либеральной партией. Сегодня философия Джона Локка, Адама Смита, Томаса Джефферсона и Джона Стюарта Милля именуется либерализмом.

Но где-то в 1900 г. смысл термина «либерал» изменился. Называть себя либералами стали люди, поддерживавшие большое правительство и желавшие поставить под контроль и ограничить свободный рынок. Экономист Йозеф Шумпетер заметил: «В качестве высшего, хотя и непреднамеренного комплимента враги системы частного предпринимательства сочли разумным присвоить его имя». Поэтому сегодня мы называем философию личных прав, свободных рынков и ограниченного правительства – философию Локка, Смита и Джефферсона – классическим либерализмом.

Однако для современной политической философии классический либерализм не совсем подходящее название. «Классический» звучит как старый, устаревший, окаменевший. (А кроме того, если в нашу эпоху исторического невежества вы назовете себя классическим либералом, большинство будет думать, что вы поклонник Тедди Кеннеди!) Некоторые сторонники ограниченного правительства стали пользоваться названием своих старых противников – «консерваторы». Но правильно понимаемый консерватизм означает если не защиту абсолютной монархии и старого порядка, то по крайней мере нелюбовь к переменам и желание сохранить существующее положение вещей. Было бы странно именовать консерватизмом капитализм свободного рынка – самую прогрессивную, динамичную и постоянно меняющуюся систему из всех известных в мире. Эдвард Крейн предложил, чтобы современные преемники Локка и Смита называли себя «рыночными либералами», сохранив слово «либерал» с его этимологической связью со свободой, но заново подтвердив либеральную приверженность рынкам. Этот термин был хорошо встречен рыночно-либеральными интеллектуалами, но, по-видимому, не был воспринят журналистами и общественностью.

Социалист – вот, без сомнения, наиболее подходящий термин для обозначения защитников гражданского общества и свободных рынков. Томас Пейн проводит различие между обществом и правительством, а либертарианский автор Альберт Джей Нок называет все, что люди делают добровольно – из любви, в благотворительных целях или ради прибыли, – «социальной властью», которой всегда угрожает агрессия со стороны государственной власти. Поэтому можно сказать, что те, кто защищает социальную власть, являются социалистами, а те, кто поддерживает государственную власть, являются этатистами. Но, увы, в США и слово «социалист», и слово «либерал» закрепили за собой те, кто не отстаивает ни гражданское общество, ни свободу.

Во всем остальном мире, как правило, защитников свободы всё еще называют либералами. В Южной Африке либералы, такие как Хелен Сузман, отвергли систему расизма и экономических привилегий, известную как апартеид, в пользу прав человека, нерасовой политики и свободных рынков. В Иране либералы противостоят теократическому государству и стремятся к «демократическому капитализму» западного стиля. В Китае и России либералы – это те, кто хочет заменить тоталитаризм во всех его аспектах классической либеральной системой свободных рынков и конституционным правительством. Даже в Западной Европе «либерал» все еще воспринимается как сторонник несколько размытой версии классического либерализма. Германские либералы, которых можно обнаружить, например, в Свободной демократической партии, противостоят социализму социал-демократов, корпоративизму христианских демократов и патернализму тех и других. За пределами США даже американские журналисты понимают традиционное значение слова «либерал». В 1992 г. газета «Washington Post» в репортаже из Москвы сообщала, что «либеральные экономисты критикуют правительство за недостаточно быстрое осуществление структурных реформ, что позволяет неэффективным государственным предприятиям продолжать штамповать никому не нужные товары». Либеральные экономисты, такие, как Милтон Фридмен, выступают с аналогичной критикой в США, однако «Washington Post» называет их консервативными экономистами.

К 1940-м годам в США слово «либерал» было полностью отдано на откуп сторонникам большого правительства. Некоторые классические либералы одно время сопротивлялись, упрямо настаивая, что именно они были истинными либералами, а так называемые либералы в Вашингтоне фактически воссоздали старый порядок государственной власти, который в свое время был свергнут благодаря борьбе либералов. Однако остальные смирились с новым словоупотреблением. В 1950-х годах Леонард Рид, основатель Фонда экономического образования, начал называть себя либертарианцем. Это слово уже длительное время использовалось для обозначения защитников свободной воли (в противоположность детерминизму) и, подобно слову «либерал», происходило от латинского liber (свободный). В 1960–1970-е годы оно постепенно было воспринято растущей группой либертарианцев в качестве самоназвания. В 1972 г. была образована либертарианская партия. В то время некоторые из величайших либертарианцев XX в. еще отвергали этот термин, как, например, Айн Рэнд, именовавшая себя «радикалом за капитализм», или Фридрих Хайек, продолжавший называть себя классическим либералом или старым вигом.

В этой книге я принимаю современную терминологию. Я называю идеи, которые защищаю, и движение, которое стремится их распространить, либертарианством. Либертарианство можно рассматривать как политическую философию, последовательно применяющую идеи классического либерализма, доводя либеральную аргументацию до выводов, ограничивающих роль правительства более строго и защищающих свободу отдельного человека в большей степени, чем любые другие классические либералы. В большинстве случаев я использую слово «либерал» в его традиционном смысле; сегодняшних либералов, именуемых так по недоразумению, я называю либералами государства всеобщего благосостояния или социал-демократами. И должен отметить, что либертарианские идеи и либертарианское движение гораздо шире любой политической партии, в том числе либертарианской. Упоминание либертарианства не следует воспринимать как указание на либертарианскую партию, если об этом не говорится прямо.