Надежда узника

– Нет.

– Хотя бы верните меня к активной службе. На любую работу.

– Нет.

– Можно узнать почему, сэр?

– Нет.

– Есть, сэр. – Я понял, что мне конец. Из Военно-Космических Сил меня фактически выгнали, а ни для чего другого я не гожусь.

Но Де Марне вдруг смягчился:

– Ты еще не выздоровел, Сифорт. Слишком много ты повидал смертей. И сам слишком долго был на краю гибели.

Это верно. Я смотрел смерти в лицо даже чаще, чем предполагал адмирал. Большинство этих бед я навлек на себя по собственной глупости.

– Я уже достаточно окреп, сэр, – возразил я, – Мы пришли сюда пешком через весь город.

– Мы? – удивился Де Марне.

– Я и мой друг, сэр.

– А, понятно. Это хорошо. Но восстановление физических сил не означает полного выздоровления. Ты, Сифорт, пережил слишком много стрессов. Ты прошел через столько трагедий, столько катастроф… Этого хватило бы на нескольких человек. Пока ты еще не годен к службе.

– В каком смысле? – спросил я, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

– У тебя слишком расшатаны нервы, Сифорт.

– Чушь! – выпалил я и тут же пожалел о своей несдержанности.

Но адмирал пропустил мимо ушей эту дерзость и продолжал:

– Ты настолько задавлен тяжелыми воспоминаниями, что не мог поделиться ими даже с психологом. Что, если ты окончательно свихнешься в полете? Ты можешь ввергнуть корабль в беду, можешь покончить жизнь самоубийством, как это сделала твоя жена.

– Это нечестно! – вскричал я. – Аманда была не в себе. Она потеряла ребенка…

– Ты тоже не в себе, но не сознаешь это, – перебил меня Де Марне.

– Нет! Я все сознаю! Я…

– Посмотри на себя! – рявкнул адмирал, поднимаясь на ноги. – В твоих глазах сумасшедший блеск! Твои кулаки сжаты, а ты этого даже не замечаешь! Ты отдаешь себе отчет, каким тоном разговариваешь со мной?

Словно обухом по голове! Я ошарашено молчал.

– Ты уже сделал столько, сколько другим и не мечталось, – спокойнее заговорил адмирал. – Хватит с тебя заслуг. Я не хочу, чтобы тебя в конце концов заперли в сумасшедшем доме. Ты заслужил отдых, Сифорт. Отдыхай.

Я чувствовал себя раздавленным, не смел вымолвить ни слова. Наконец я прошептал:

– Я не могу долго слоняться без дела, сэр. Пожалуйста, дайте мне работу. Любую.

– Если ты сумеешь получить разрешение у доктора Тендреса, я подыщу тебе работу на этой планете. Позже мы подумаем, можно ли доверить тебе корабль. Все.

Я открыл было рот, но вовремя сообразил, что сейчас лучше не возражать, – это обернется против меня. Поэтому я отдал честь и поплелся вон из кабинета.

Обратная дорога к моей квартирке показалась мне бесконечной: мимо космодрома, мимо стандартных домиков, мимо баров и ресторанов, контор и жилых зданий.

* * *

Поначалу Анни пыталась о чем-то болтать, но мой мрачный вид и невежливые ответы заставили ее замолчать.

– Извини, дело не в тебе, – пробурчал я, прижимая большой палец к считывающему устройству замка, когда мы добрались наконец до двери.

– Черт бы тебя побрал! Тогда почему ты дулся на меня всю дорогу? – возмутилась она. Я вымученно улыбнулся:

– На ком же еще мне срывать свою злость?

– Он вернет тебя на работу?

– Да, если разрешит психолог.

– Значит, теперь тебе придется идти к психологу?

Опять этот психолог! Может, наврать ему ради спасения карьеры? Или сказать правду и навсегда потерять космос?

– Конечно, лапочка, – ответил я. – Позвоню ему завтра.

Анни принялась шуровать в холодильнике, выискивая что-нибудь подходящее для ужина. Я без сил плюхнулся в легкое кресло.

– Ты боишься идти к нему. Мой Никки, оказывается, не такой храбрый, как мы думали. – Анни положила снедь в микроволновую печь и приказала встроенному компьютеру:

– Две минуты грей, потом еще минутку покипяти.

Затем она попыталась меня обнять.

– Я никогда не был храбрецом, – проворчал я, отстраняя ее руки. Мне было не до нежностей.

– Значит, ты не был крутым? Тогда обещай мне, что не будешь звонить доктору несколько дней.

– Какому доктору? Почему?

– Психическому. Обещай!

– Но я…

Однако она уже устроилась у меня на коленях, поцелуем закрыла мне рот, а рукою ласкала грудь, постепенно спускаясь ниже и ниже.

– Но у тебя готовится ужин… потом… – залепетал я.