Костяные часы

Брубек мотает головой:

– Нет, наши учителя только и думают, как бы вернуться домой к четырем, а в шестьдесят лет спокойно выйти на пенсию. Дядя Норм любит поговорить и поразмыслить и меня к этому приучает. Ум у него острый как бритва. А потом тетя кормит нас обедом, и после этого дядя заваливается вздремнуть, а я иду ловить рыбу, если погода подходящая. Ну или если мне на глаза не попадется одноклассник, замертво лежащий на берегу. – Он тушит окурок о бетонную плиту. – Ну Сайкс, колись: что за история с тобой приключилась?

– С чего это мне колоться? Какая еще история?

– Без пятнадцати девять я заметил тебя на Куин-стрит, а ты шмыгнула в…

– Ты меня заметил?

– А то. В общем, ты шмыгнула в крытый рынок, а семь часов спустя обнаружилась в десяти милях к востоку от Грейвзенда на берегу реки.

– Что за дела, Брубек?! Ты что, частный сыщик?

Маленькая бесхвостая собачонка, виляя задом, подбегает к доту. Брубек швыряет ей кусочек картошки.

– Если бы я был настоящим сыщиком, то заподозрил бы нелады с бойфрендом.

– Не твое дело! – резко говорю я.

– Верно, не мое. Не знаю, кто уж он там, но этот мудак явно не стоит таких переживаний.

Я морщусь и тоже швыряю псу картошку. Он жадно хватает подачку, и я думаю, что, наверное, он беспризорный. Как и я.

Брубек сворачивает картофельную обертку кульком, ссыпает хрустящие крошки себе в рот.

– Ты к вечеру вернуться собираешься?

Я глотаю невольный стон. Грейвзенд – как черная туча. Там Винни и Стелла. Там ма. Собственно, они – это и есть Грейвзенд. На часах 18:19. В «Капитане Марло» уже смех и разговоры, постепенно подтягиваются завсегдатаи. А наверху Джеко и Шерон сидят на диване перед телевизором и смотрят «Команду „А“», пристроив между собой миску с сырными чипсами и кусок шоколадного кекса. Хорошо бы вернуться! Эх, если бы не ма с ее проклятой пощечиной…

– Нет, – говорю я Брубеку. – Не собираюсь.

– Через три часа стемнеет. У тебя не так уж много времени, чтобы отыскать бродячий цирк и стать циркачкой.

Колышутся травы на дюнах. Небо затягивают тучи из Франции. Я надеваю бомбер.

– Подыщу какой-нибудь уютненький дот, который еще не зассали. Или сарай.

Налетают чайки, пикируют, как на резиночках, пронзительно кричат, выпрашивая картошку. Брубек встает, машет руками, новоявленный Безумный принц из Оллхэллоус-он-Си, распугивает птиц.

– Пожалуй, я знаю место получше.

Мы едем дальше, на этот раз по вполне приличной дороге. Кругом захолустье, плоское, как лепешка; бескрайние поля с длинными черными тенями. Брубек напускает таинственности, не говорит, куда именно мы едем, – мол, либо ты мне доверяешь, Сайкс, либо нет, – но обещает, что там тепло, сухо и безопасно и что он сам раз пять или шесть ночевал в этом месте, когда допоздна ловил рыбу, так что приходится пока довольствоваться этим. А еще он говорит, что сразу после Грейвзенда отправится домой. В том-то и проблема с парнями: обычно они готовы тебе помочь только потому, что ты им нравишься, и нет ни малейшей возможности как-нибудь непринужденно выяснить, что же на самом деле у них на уме, пока не становится слишком поздно. Вообще-то, Брубек вполне ничего, по субботам навещает слепого дядю, читает ему газеты, но из-за Винни и Стеллы, черт бы их побрал, я больше не уверена, что разбираюсь в людях. С другой стороны, близится ночь, так что выбора не остается. Проезжаем мимо какого-то огромного предприятия, и я только хочу спросить, что тут производят, как Эд, словно прочитав мои мысли, говорит, что это Грейнская электростанция, которая обеспечивает электричеством весь Грейвзенд и половину Юго-Восточного Лондона.

– Да, знаю, – вру я.

Церковь приземистая; колокольня с узкими бойницами окон золотится в лучах заходящего солнца. Лес шумит, как накатывающие на берег волны, а над ним мельтешат грачи, точно черные носки в сушильном барабане. На указателе надпись: «Приходская церковь Сент-Мэри-Ху» – и номер телефона викария. Сама деревня Сент-Мэри-Ху даже и не деревня, а несколько старых домов и паб на перекрестке.

– Условия для ночлега, конечно, не ахти, – говорит Брубек, когда мы слезаем с велосипеда, – зато Отец, Сын и Святой Дух обеспечивают полную безопасность, причем бесплатно, что в наши дни очень ценно.

В церкви, что ли?

– Ты шутишь?

– Освободить помещение надо ровно в семь утра, иначе схлопочешь от начальства.

Да, именно церковь он и имеет в виду. Я недоверчиво поднимаю брови.

Брубек в ответ корчит рожу, мол, мое дело предложить, а там как знаешь.

Придется согласиться. Кентские болота не усеяны уютными сараями, полными теплой соломы, как в «Маленьком домике в прериях». Мне на глаза попался лишь один, несколько миль назад, да и тот из рифленого железа, под охраной двух бешеных доберманов.

– Так ведь церкви запирают на ночь.

– Ага, – хмыкает Брубек таким же тоном, как я бы сказала: «Ну и?»

Он озирается, проверяет, нет ли где кого, вкатывает велосипед на церковное кладбище и прячет у стены, в темных высоких кустах. Только после этого он ведет меня на крыльцо, занесенное грязноватой поземкой конфетти.

– Присмотри за воротами, – велит он и вытаскивает из кармана что-то вроде кожаного кошеля, в котором позванивает связка тонких длинных ключей и какая-то металлическая пластинка в форме буквы «Г». Еще раз быстро глянув в сторону улицы, он вставляет в замок ключ и слегка им шевелит.

Меня охватывает страх: а вдруг нас сейчас поймают?

– Где это ты научился взламывать замки?

– Видишь ли, отец меня учил не в футбол играть и не резину менять, а кое-чему другому.

– Да нас же за это посадят! Это же… это же…

– Взлом и проникновение. Поэтому смотри в оба.

– И что мне делать, если кто-нибудь появится?

– Изобрази крайнее смущение, мол, мы тут целуемся.

– Ну… Нет уж, Эд Брубек, это тебе не…

Он шикает на меня, будто сдерживает смех:

– Говорю же, изобрази! И вообще, расслабься. Чтобы прижать тебя к ногтю, копы должны доказать, что это ты взломала замок. А если ни в чем не признаваться и не попортить механизм… – он вставляет в замочную скважину тонкую штуковину в форме буквы «Г», – то никто ничего не сможет доказать. Короче, ты тут случайно: гуляла поблизости, обнаружила, что дверь открыта, вошла внутрь, потому что всегда интересовалась архитектурой саксонских церквей. Между прочим, это и есть наша легенда. – Брубек прикладывает ухо к замку, продолжая орудовать отмычкой. – Я после Пасхи тут три субботы ночевал, и меня ни разу никто не потревожил. И потом, мы же не грабители. Ты девчонка, тебе проще – посмотришь умоляюще, носом похлюпаешь, заноешь: «Ах, господин викарий, не выдавайте меня! Я убежала от отчима-насильника…» – и тебя отпустят, да еще и чаем угостят, с печеньем «Пингвин». – Брубек жестом велит мне помолчать; в тишине раздается щелчок. – Ну вот, готово.

Церковная дверь распахивается со зловещим трансильванским скрипом петель.

В приходской церкви Сент-Мэри-Ху пахнет, как в благотворительных лавках, а витражные окна окрашивают сумрак в цвета фруктового салата. Церковные стены толстые, словно в бомбоубежище; Брубек со стуком закрывает дверь, и звук гулким эхом раскатывается повсюду, будто в подземелье. Потолок – одни старые балки и стропила. Мы идем по короткому приделу мимо десяти или двенадцати молельных скамей. Деревянная кафедра проповедника, каменная купель, орган, похожий на навороченное пианино с выхлопными трубами. Золото аналоя явно фальшивое, иначе какой-нибудь грабитель – папаша Брубека, например, – давно бы его умыкнул. Останавливаемся перед алтарем, разглядываем витражное окно с изображением Распятия; из голубя в смальтовом небе торчат какие-то спицы. Обе Марии, два апостола и римлянин у подножия креста, судя по всему, обсуждают, пойдет дождь или нет.

– Ты ведь католичка, да? – спрашивает Брубек.

С чего бы это он?

– Моя ма ирландка.