Мы оседлаем бурю

– Тебе нечего сказать? Ты не одобряешь это решение?

– Не одобряю.

Не сводя с меня голубых глаз, она сунула в широкие рукава парадного платья сначала одну руку, а потом другую. Этот взгляд мог проникнуть и сквозь плоть, и в мысли, но все же она не заметила мою сердечную боль или не пожелала ее замечать. Мне хотелось, чтобы она отвернулась.

– Не одобряешь? – сказала она, не услышав от меня объяснений. – Ты ведь еще с ним не встречалась. По всем описаниям, он добр и галантен, и, как мне достоверно известно, под маской у него вполне привлекательное лицо.

– Я не хочу уезжать из Кисии. Не хочу покидать Танаку.

Матушка метнула настороженный взгляд в сторону горничных.

– Понимаю, ты любишь брата, но заключить брак в интересах империи – это твой долг. Этот брак скрепит договор и обеспечит длительный мир. А это в наших интересах.

Отрепетированные, фальшивые слова. Я слишком хорошо ее знала, чтобы им поверить, слишком хорошо знала, что никакой брак не исцелит вражду между Кисией и Чилтеем. И матушкин головной убор, который она носит при дворе, тому доказательство. Алая роскошь, под которой она прятала свои золотистые волосы. Ее мать тоже носила нечто подобное, а мирный договор, который скрепили ее браком, не продержался и года.

Я потянулась за чаем, в надежде что он выжжет дурные предчувствия. Но ничего не вышло.

– Его величество собирается объявить придворным о моем предстоящем замужестве или отошлет меня под покровом ночи?

Она снова покосилась на служанок.

– Что за странные мысли ты вбила себя в голову, дитя. Отец никогда не позволит тебе уехать в Чилтей без соответствующей церемонии.

Отец. Она произнесла это слово с такой легкостью, и только я понимала, насколько редко она его употребляет.

– И с караваном охраны и даров? – поинтересовалась я.

– В этом нет нужды. Доминус Лео Виллиус сам приедет сюда вместе с послом для подписания договора и лично сопроводит тебя. Какая честь. Твой отец очень доволен.

И снова «отец». Слова для вездесущих глаз и ушей, а правду можно лишь прошептать в редкие моменты одиночества.

Чтобы не встречаться с ней взглядом, я взболтала осадок в чашке. Но она уже отвернулась обратно к зеркалу и распекала Ниллу за то, что служанка начала завязывать не тот пояс-оби.

– Простите, ваше величество, – сказала Нилла и трижды поклонилась, перебирая пальцами шелк. – Я принесу нужный.

Отделанная фетром дверь гардеробной открылась и закрылась. Я осталась наедине с матерью – прекрасной и жестокой женщиной, воплощающей дракона Ц’ая гораздо лучше, чем солдат-император. Ей приходилось править и сражаться, оставаясь в тени, ее в равной степени боялись и насмехались над ней. Шлюха. Чудовище. Богиня. Императрица Кисии Хана Ц’ай, последняя из Отако.

Не считая нас.

Матушка подошла ближе и сжала мое запястье, перегнувшись над чайным столиком.

– Мико, – прошептала она. – Из-за того происшествия на Полях Шами его величество решил ускорить события. Лео Виллиус уже на пути сюда.

– Уже…

Я на мгновение закрыла глаза, чтобы сдержать слезы разочарования. Бессмысленно говорить, что я не хочу за него замуж, не желаю покидать родину и брата, покидать ее и ехать на север через границу, в земли ненавистных чилтейцев, чтобы стать там верной женой и матерью, и никем больше, ведь она и так все понимала, хотя я никогда ей не рассказывала.

– Я не хотела тебе такой судьбы, – продолжила она, крепче сжимая мою руку и поглядывая на дверь. – Но иногда лучше смириться с судьбой. Лучше выжать из этого все возможное, а не печалиться из-за решения, которое ты не можешь изменить.

– Вы говорили, что никогда не позволите…

– Я помню. А теперь говорю, что ради брата ты должна воспользоваться этой возможностью. Другого пути нет, – торопливо прошептала она. – Лео Виллиус – единственный ребенок его святейшества иеромонаха, наследник такой политической власти, о которой не может мечтать ни один священник в Кисии. Но в отличие от своего отца он не выказывает интереса к политике и войне и вряд ли заметит (а может, даже предпочтет!), что его жена заключает соглашения от его имени. Кто лучше тебя сумел бы воспользоваться такой возможностью?

Нарисованная картина выглядела привлекательно. Шанс на свободу и власть, хотя и другого рода. План уже начал осуществляться, и моя мать ничего об этом не знала, так что я выкинула из головы этот образ. Я не откажусь от своей самой большой мечты в угоду мечте второсортной. Тем более когда я уже так близко.

– Просто помни о том, кто ты, – с жаром сказала она. – Помни о судьбе своего отца. Помни, что ты моя дочь. Тебя будут стараться оттеснить, но ты ведь Отако.

Дверь раздвинулась, матушка выпрямилась и отпустила мою руку. В том месте, куда впивались ее пальцы, остались белые следы. Вошла Нилла, и тут я поняла, что матушка опасается говорить откровенно даже в присутствии самой своей верной горничной.

Я встала, мои руки дрожали.

– А сейчас я должна вас покинуть, ваше величество. – Я поклонилась матери, как требовалось по ее статусу. – Мне о многом нужно подумать.

– Ты умная девочка, Мико. Бывает и куда худшая судьба, чем брак с могущественным молодым человеком.

Поклонившись в последний раз, я вышла из материнской гардеробной в ее главные покои – большую комнату, уставленную десятком ширм с нарисованными щуками. Это был символ семьи Отако, но уродливые челюсти и выпуклые глаза выглядели совершенно неуместными среди водяных лилий и плакучих ив. Однажды матушка призналась, что ненавидит их, но забрала себе, когда его величество выкидывал из замка все, что могло напомнить о моем отце.

Танаку и Эдо я обнаружила в уютной маленькой галерее над тронным залом. Они сидели бок о бок на полу, почти соприкасаясь головами и ладонями, и перешептывались. С тяжким грузом на душе после разговора с матушкой я уже собралась развернуться и уйти, но лежащая у их ног Чичи поднялась и подошла ко мне, ткнувшись мордой в мою ладонь. Я погладила ее по короткой бело-рыжей шерсти, а она закрыла глаза в собачьем экстазе, высунув язык.

Уединение было нарушено, и Танака встал, его лицо вспыхнуло от раздражения.

– Ты слышала? – спросил он, подходя ко мне, и почесал Чичи за ухом.

– О чем?

Он переоделся в тонкое летнее платье, и я в своей еще влажной одежде для тренировки почувствовала себя сорняком рядом с императорской розой. Высоким сорняком, потому что Танака всего пару лет назад стал обладателем такой же, как у меня, «кошмарно мужской фигуры» (по утверждению придворных дам). Я понимала, что они говорят так из зависти, но все равно слишком часто ощущала себя нескладной каланчой, какой они описывали меня под хихиканье подружек.

По-прежнему сидя на полу, Эдо приветливо улыбнулся, хотя и с привкусом печали.

– Я еду домой, Коко.

– Что?! – Я перевела взгляд с него на Танаку – судя по глазам, это была не шутка. – Что значит – едешь домой? Твой дом здесь. – Это было не так, но его отец, светлейший Бахайн, так давно попал в немилость при дворе, что сын стал постоянным жильцом нашей тюрьмы. – Твой отец заключил сделку с его величеством?

– Он никогда бы не встал на сторону императора, – ответил Эдо. – Он перестал платить десятину, потому что император Кин проигнорировал его просьбу о помощи во время нападения пиратов. Он не изменил бы своей позиции без веской причины.

Танака начал ходить туда-сюда.

– Если твой отец нас предал…

– С чего бы вдруг?

– А почему бы иначе его величество тебя отпустил?

– Может, он просто хочет от тебя избавиться, – предположила я.

Оба посмотрели на меня.

– Избавиться от меня?