Легенда о шиповнике

Женщина долго не могла успокоиться и все ходила по комнате, ощупывая себя, вспоминая блаженную легкость и чудесное ощущение животного счастья.

На следующий день она прошла мимо Тэлфрина в платье, обнажавшим ее плечи. Он проводил тяжелым взглядом волнующие женские спину и бедра, которые ласкал не так давно, и сжал кулаки.

Тэлфрин злился на нее за то, что она была так хороша, за то, что заставила лгать жене и за то, что было известно только ей и ему, то, что связало их навсегда против его воли. Слова, которые он говорил ей в порыве страсти, гремели у него в ушах и стали той горькой отравой, от привкуса которой не так легко избавиться.

Тьма выжидала. Она крепла, росло ее могущество. Черные нити, словно огромная паутина, оплетали замок, пронзая его обитателей.

В черном коконе спал и будущий наследник Блэрхайда, в ожидании мига рождения.

Тепло наливающегося лета несколько оживило обитателей замка.

И пусть в залах царила легкая прохлада, она дарила теперь лишь облегчение после того, как Хельда, насидевшись на открытой террасе, шла к себе, чтобы прилечь. Ходила она уже с трудом: огромный живот мешал подвижности, но она несла его, точно знамя, превозмогая боль в спине и ногах.

Этот ребенок – залог и оплот ее маленькой семьи, опора рода и гордость Блэрхайда.

Тэлфрин часто сидел у ее ног, нежно обхватив ее живот, прислушиваясь к движениям малыша. И каждый раз, когда по тугому полушарию под натянутой сорочкой проносилась легкая волна, супруги счастливо улыбались. Это означало, что ребенок в материнской утробе жив и подает знаки о себе.

Сигрун удавалось сохранять удивительное спокойствие, когда рядом с сестрой Тэлфрин превращался из грозного воителя в покорного слугу. Чем больше он любит своих жену и ребенка, тем сильнее испытает боль, когда Тьма расправится с ними и сделает это медленно, изощренно, так, чтобы он запомнил каждый миг. Их страдания станут его.

Так странно было наблюдать, что залитый солнцем замок похож на огромное паучье гнездо, оплетенный черными нитями. Супружеская постель, стол, кресла, в которых сидят муж и жена, ни о чем не ведая, еда, которую они кладут в рот, вино, которое пьют.

Все – Тьма.

Правда, старая Эйдис стала подозрительно посматривать в сторону Сигрун, точно чувствуя неладное. Старуха ходила кругами, останавливалась, точно прислушивалась к тихому шуршанию нитей, что выскальзывали из пальцев молодой женщины.

Домашние духи давно забились в отдаленные уголки Блэрхайда: они не выносили переполненный чернотой привычный им мир и тихонько всхлипывали, с грустью глядя на творимое колдовство.

А Сигрун не останавливалась, одержимая сладкой местью, которая кружила голову. Она так наловчилась привлекать Тьму, что та легко и быстро струилась, точно потоки воды, что несла река у подножия замка. Она плела колдовские нити даже во сне, ведомая силой мести отвергнутой женщины.

Эйдис горячо молилась перед алтарем своей Богини и не понимала, почему та безмолвствует. Свет должен был вытеснить могильный мрак, но вместо этого, он лишь больше расползался и намертво оплел каждый камень замка.

Наконец, не вынеся тяжести жуткой магии, что давила и вызывала ночные кошмары, Эйдис снова отправилась к господину. На этот раз пришлось сказать, что Блэрхайд подвержен атаке темных сил, которым она не может противостоять, несмотря на все свои умения.

Тэлфрин удивился и даже посмеялся над старухой.

О чем она снова толкует? У них давно нет врагов, жизнь протекает мирно, он счастлив в браке, а жена вот-вот родит ему долгожданного наследника. Тогда Эйдис решилась и рассказала о терзавших ее подозрениях.

Тэлфрин нахмурился, желая возразить. Сигрун постоянно находится рядом с сестрой, лучше любой служанки причешет и оденет, поможет принять ванну, если Хельде не спится, расскажет ласковым голосом историю, не хуже любого барда.

Если бы не случайная, постыдная связь, тягостные воспоминания о ночи, когда она взяла над ним верх, он бы относился к ней гораздо лучше. Если бы она не предложила ему себя, как бесстыжая девка, он бы смог бы уважать ее, даже любить, но сделанного не воротишь.

Нет, нет. Он испытывал благодарность Сигрун за заботу о жене, ведь дороже Хельды у него никого нет. Но не более того.

Эйдис, впрочем, посоветовала ему лишь присмотреться к свояченице и быть настороже.

Сигрун тут же поняла, что к ней стали присматриваться чаще. Теперь не только старая Эйдис замирала, глядя на нее подслеповатыми глазами, которые пусть и не видели хорошо, но у хранительницы алтаря Огненной Девы, было иное зрение, которое еще никогда не подводило.

Теперь и Тэлфрин дольше задерживался на ней взглядом, особенно, если рядом находилась Хельда. Но это был не тот взгляд, о котором безумно мечтала Сигрун. В нем мелькало не вожделение, а подозрительность.

Тьма тут же подсказала ей, как следует поступить.

Этой же ночью, когда Эйдис легла спать, ей приснился сон. Будто кто-то позвал ее выйти полюбоваться на террасу, с которой, с одной стороны открывался захватывающий вид на скалы, а с другой – на долину с разбросанными деревеньками, усадьбами и притаившийся бескрайний лес.

Выдалось такое яркое полнолуние, что все вокруг сияло мягким серебряным светом, а ночь дышала теплом и запахом еловой хвои. Эйдис удивилась и даже обрадовалась: зрение вернулось к ней, будто ей снова исполнилось лет двадцать, и она снова стала юной и легкой на подъем.

– Посмотри на свои руки, – шепнул кто-то.

Эйдис послушалась и обнаружила, что они покрылись блестящими вороньими перьями. Она хотела сказать, что всегда мечтала научиться летать, но вместо этого из ее рта вырвалось хриплое карканье.

– Твоя мечта исполнилась, – добавил нежный голос. – Ты знаешь, что делать.

Ворон взмахнул крыльями и поднялся над террасой. Потоки воздуха омывали его и дарили чувство волшебного восторга. Луна улыбнулась с высоты чернильного неба:

– Лети ко мне, маленькая Эйдис, и посмотри на мир вокруг.

Птица ринулась ввысь, навстречу загадочному, но печальному лунному лику.

– Лети…

Ветер подхватил ее, позволяя воспользоваться его безграничной силой. Долина распростерлась внизу, как огромная посеребренная чаша, с трепещущими деревьями и мерно бегущей рекой. Скалы торчали из темноты грозными, но далекими пиками. Остался внизу и застывший Блэрхайд.

Лунное лицо исказилось, и ворон обеспокоенно каркнул. Теперь луна смотрела не печально, а насмешливо. И удивительно знакомым издевательским тоном произнесла:

– Ты слишком доверчива для своих лет, бедная старая Эйдис. Разве ты не знала, что крылья никому не даются просто так?

Ворон испуганно оглянулся, пытаясь поймать ветер, который бы отнес его на безопасное расстояние, но вместо этого крылья осыпались, точно осенние листья. Снова появились обычные человеческие руки и ноги, а простым смертным не дано ловить ветер, чтобы летать.

Теперь он свистел в ее ушах, а она даже не могла крикнуть от сковавшего ее ужаса. Бурная река приближалась с ужасающей быстротой и перед тем, как удариться о воду, Эйдис успела лишь зажмуриться.

Блэрхайд погрузился в мрачное ожидание.

Когда пропала хранительница Огня, Тэлфрина охватило мучительное предчувствие.

Ее помощница клялась, что Эйдис спала в своих покоях и никуда не выходила, но куда в таком случае, она подевалась? Из замка никто не выходил, стража подтвердила, что ночь прошла спокойно, а они не сомкнули глаз на посту. И не слышали ни криков, ни посторонних шагов.

Слуги, что стояли у господских спален, тоже клялись, что не слышали ничего подозрительного.

Сигрун скользила мимо, словно прекрасная тень, в облаке белокурых волос, и ничто в ее облике не выдавало того, о чем говорила Эйдис.

И только когда спустя несколько дней река вынесла на берег распухшее обнаженное женское тело, весть об этом разлетелась по всей долине. Ярость воды превратила его в такое месиво, что в покойнице с трудом опознали несчастную Эйдис.

Теперь, как бы ярко ни светило солнце, озаряя замок, Тьма так прочно овладела им, что никакая сила не смогла бы изгнать ее отсюда. Это знала и Сигрун, но и этого казалось ей мало: плести заклятие стало для нее важнее всего на свете.

От ужасной вести у Хельды начались роды раньше назначенного срока. Но кто мог принять наследника, если хранительница мертва?

Сигрун и тут проявила заботу. Как бы она оставила кричащую от боли сестру? Вопли жены заставили Тэлфрина довериться свояченице еще раз. Кто знает, быть может старуха повредилась в уме и сама упала вниз, где ее размозжило о камни? Как бы то ни было, Эйдис умерла, и ничем не могла помочь, а вот Сигрун ни на миг не отходила от содрогавшейся в муках сестры.

Она растирала ей спину, держала за руку, успокаивала и гладила по спутавшимся волосам, такого же белоснежного оттенка, как и у нее самой.