Захватывающие деяния искрометного гения

– Хорошо, – говорит он и помогает.

Иногда мы поем, пока готовим. Мы распеваем обыкновенные слова, например, что надо добавить молока или приготовить соус для спагетти, но делаем это в оперной манере. Мы можем петь, как в опере. Это невероятно.

Иногда, пока готовим, мы сражаемся на мечах, используя деревянные ложки или палки, которые специально для этого приносим со двора. Это моя миссия, о которой я не говорю, источник которой иногда ясен, а иногда нет, – поддерживать движение, развлекать мальчика, держать его в напряжении. Какое-то время мы гонялись друг за другом, набрав в рот воды и грозя облить противника. Разумеется, ни один из нас не собирается плеваться в доме, но однажды вечером, загнав его в угол на кухне, я не выдержал и облил его. С тех пор все только прогрессирует. Я измазал его лицо дыней, а грудь бананами, плеснул в лицо яблочным соком. Наверное, это была попытка показать ему – если это и без того не ясно, – что, как бы я ни хотел сохранить традиции родителей, нам также придется экспериментировать. И постоянно что-то придумывать, что-то необычное, бесконечный телемарафон. Мой внутренний голос – необыкновенно возбужденный, чирикающий голос – побуждает меня к веселью, даже к сумасбродству, неизменной бодрости. Из-за того, что Бет постоянно вытаскивает старые фотоальбомы, плачет, спрашивает Тофа, как он себя чувствует, я чувствую, что должен компенсировать это. Я превращаю нашу жизнь в музыкальный клип, игровое шоу с детского телеканала, – сумасшедший монтаж, невероятные ракурсы, шутки, забавы, веселье! Это кампания по отвлечению внимания и исторического ревизионизма, – листовки, разбрасываемые в тылу врага, фейерверки, забавные танцы, фокусы. А это что такое? Смотрите! Куда он делся?

На кухне, когда накатит вдохновение, я беру в руки фамильный семнадцатидюймовый нож для индейки, расставляю ноги циркулем, слегка приседаю и по-самурайски вскидываю нож над головой.

– Йааааа! – рычу я.

– Не надо, – говорит он, подаваясь назад.

– Йааааа! – рычу я, преследуя его, потому что угрожать детям ножом с семнадцатидюймовым лезвием очень весело. В лучших играх всегда присутствует опасность членовредительства или чего-то вроде несчастного случая. Например, когда он был малышом, и я бегал с ним на плечах, притворяясь, что у меня кружится голова, подгибаются колени и я вот-вот упаду…

– Не смешно, – говорит он, отступая в глубь дома.

Я опускаю нож, он со звоном падает в ящик стола.

– Папа всегда так делал, – говорю я. – Ни с того, ни с сего. Он придавал лицу угрожающее выражение и делал вид, что собирается отсечь нам голову.

– Звучит забавно, – говорит он.

– Да, это было забавно, – говорю я. – Это было действительно забавно.

Время от времени, пока мы готовим, он рассказывает мне о школьных делах.

– Ну, что там сегодня? – спрашиваю я.

– Сегодня Питер сказал мне, что надеется, что вы с Бет окажетесь в самолете и самолет разобьется, и вы оба умрете, как мама и папа.

– Но мама и папа умерли не в авиакатастрофе.

– Так я ему и сказал.

Время от времени я звоню родителям его одноклассников.