Захватывающие деяния искрометного гения

– Минут сорок.

– Медсестре звонил?

– Да, она сказала приложить лед.

– В прошлый раз это не помогло.

– А ты что, уже пробовала?

– Конечно.

– Мам, ты мне этого не сказала.

– Мам?

– Я туда не вернусь.

Мой отец, любитель небольших чудес, сделал однажды нечто почти невозможное. Вот что он придумал: примерно полгода назад он позвал нас, Бет и меня, – Билла не было, Билл был в Вашингтоне, и Тофа тоже не было, – в общую комнату. Матери там почему-то не оказалось, почему именно, не помню. Ну, мы сели, место выбрали как можно дальше от вечно окутывающих его клубов сигаретного дыма. Разговор, если ему предстояло пойти по обычному сценарию, состоял бы из пары ничего не значащих фраз, затем обсуждения дел в целом, потом признания, как отцу трудно сказать то, что он собирается сказать, и так далее, и мы уже постарались устроиться поудобнее, явно не ожидая…

– Ваша мать умирает.

Я уступаю Бет свое место – держать лед и зажимать ноздри. Однако ей мои новации не понравились, и она села не на спинку, а на подлокотник дивана. Полотенце промокло. Рукой ощущаю тепло и влажность крови. Иду в прачечную и бросаю полотенце в раковину, оно шлепается на дно. Я разминаю затекшие руки, достаю из сушилки новое полотенце и кроссовки Тофа. Возвращаюсь, протягиваю полотенце сестре.

Спускаюсь вниз посмотреть, как там Тоф. Я сажусь на ступеньки, откуда видно подвал – комнату отдыха, переделанную в спальню, а затем снова – в комнату отдыха.

– Привет, – говорю я.

– Привет, – говорит Тоф.

– Как дела?

– Хорошо.

– Ты все еще голодный?

– Что?

– Голодный, спрашиваю?

– Что?

– Заканчивай эти дурацкие игры.

– Ладно.

– Ты меня слышишь?

– Да.

– Ты меня слушаешь?

– Да.

– Есть хочешь?

– Да.

– Закажем пиццу.

– Хорошо.

– Вот твои кроссовки.

– Высохли?

– Да.

Я возвращаюсь наверх.

– Надо это вылить, – говорит Бет, указывая на кювету-полумесяц.

– Я, что ли, должен?

– А почему не ты?

Я медленно проношу кювету над головой матери и иду на кухню. Она полна до краев. Содержимое колышется. На полпути я проливаю большую часть себе на ногу и гадаю, насколько едкая эта желчь и что еще там в этой кювете. Может эта слизь прожечь штаны? Я замираю на месте и смотрю, не прожигает ли она ткань, как кислота, жду, пока появятся дым и постепенно увеличивающаяся в размерах дыра, – как бывает, когда на поверхность попадает кровь инопланетян.

Но ничего не происходит. Все же я решаю переодеть штаны.

Бет зажимает нос матери уже какое-то время. Она сидит на подлокотнике дивана, наклонившись к маминой голове. Из кухни я делаю телевизор погромче. Прошел час.

* * *

Кровь все не останавливается. Бет приходит ко мне на кухню.

– Что будем делать? – шепчет она.

– Надо везти ее туда.

– Нельзя.

– Почему?

– Мы обещали.

– Да брось ты.

– Что?