Осень Европы

– Вкусно?

– В соусе перестарались с паприкой.

– Ненавижу шефов, – сказал Фабио, набивая рот голубцами.

– Знаю.

– Изнеженные примадонны, – Фабио постучал по столу рукояткой ножа. – Любой недоумок может следовать указаниям в поваренной книге и приготовить не хуже этого.

– А может он делать это вечер за вечером в ресторане на семьдесят столов?

Фабио отпил вина.

– Дело в правильном планировании, правильно? Любой дурак справится.

Руди потыкал вилкой в салат.

– Мне можно узнать, в чем заключается наша тренировка? – спросил он.

– Мы будем извлекать Посылку из консульства Линии, – сказал Фабио, не прекращая своих любовных отношений с ресторанной едой. – С чего бы ты начал?

– Понятия не имею.

– Ну, к счастью, это такая тренировка, когда подмастерью нужно только смотреть и учиться. А вино очень хорошее. Это что?

Руди заглянул в меню.

– Домашнее красное.

– Правда? Ты поговори со здешним персоналом – ну знаешь, как коллега с коллегами. Может, добудешь нам пару бутылок на обратную дорогу. Намного лучше, чем моча, которую подаешь ты.

* * *

Трансъевропейский железнодорожный маршрут был последним великим гражданским инженерным проектом европейской эры – непрерывный путь от Лиссабона до Чукотки на Дальнем Востоке с ответвлениями, охватывающими все европейские столицы.

Так, по крайней мере, планировалось. Когда дело дошло до самого строительства, различные национальные правительства годами собачились из-за финансирования, вагонного парка, ширины колеи, формы персонала. Трансъевропейская железнодорожная компания стала микрокосмом все более раздробленного Европейского парламента, вкупе с голосованием, вето, лоббированием, коррупцией и всеми прочими развлечениями, которые так любит демократия. Компания четырежды балансировала на краю банкротства, прежде чем уложили хотя бы метр путей или заказали хотя бы один локомотив, и каждый раз возрождалась. Ходили слухи об участии мафии, фашистов, коммунистов, о расследованиях, комиссиях, допросах, увольнениях, самоубийствах, убийствах и похищениях.

В конце концов – к удивлению многих наблюдателей – Компания начала строительство железной дороги в Португалии. Маршрут планировалось прокладывать с обеих сторон, начиная с Лиссабона и Чукотки и двигаясь к месту встречи где-то в районе украино-польской границы, но из-за непонятных проблем работы в Сибири остановились на неопределенное время, которое в итоге стало вечным.

Так что год за годом Линия ползла по лику Европы, а тем временем Европа вокруг разваливалась. ЕС распался, а Линия продолжалась. Европейская экономика схлопнулась, а Линия продолжалась. Появились первые политии, а Линия продолжалась, и Компания вела переговоры о праве на транзит везде, где пересекала новые суверенные территории. Она казалась бессмертной. Когда она достигла франко-германской границы, она уже словно набрала какую-то непонятную инерцию, что влекла ее на восток через все препоны. Теперь уже никто не знал, откуда берутся деньги на строительство Линии; они стекались через дельту многорукавной реки офшорных фондов, компаний и частных инвесторов, и, хотя от национальных веток давно отказались, никто не понимал, почему весь этот проект не зачах.

Через девять лет Линия достигла украинской границы, где когда-то должна была встретиться с восточной родственницей. По этому случаю провели короткую церемонию, а затем Линия покатила дальше, терпеливая, обязательная, неудержимая. Она шла через войны, пограничные споры, засухи и военные операции, холмами и долинами, через леса и реки, вокруг озер и под горами. Она пережила сианьский грипп. Она казалась необъяснимой, бесцельной.

Компания пережила семьдесят двух председателей и три полных состава голосующих членов. Она породила почти такую же огромную и неповоротливую бюрократию, как та, что когда-то руководила ЕС. Поистине колоссальные суммы исчезали, находились вновь, снова исчезали.

Наконец Линия достигла Чукотского полуострова во время метели библейского масштаба. Самые ироничные комментаторы предполагали, что следующим очевидным шагом станет прокладка туннеля к Аляске.

Но Компания запустила только один сорокавагонный Трансъевропейский экспресс – поездка в честь открытия от Португалии до Сибири и обратно для прессы, лидеров государств и политий, через которые проходила Линия, и каких-то неприметных личностей, присутствие которых никто не объяснял. Затем она объявила себя суверенной территорией и даровала гражданство всем своим работникам.

Вполне возможно, это с самого начала и было целью всего предприятия.

* * *

Говорили, чем больше у народа станций Линии, тем она важнее. Чушь, конечно, но поляков раздражало, что, хотя Линия пересекала их страну с запада на восток, на ее территории находилась только одна станция. У большинства стран их было две или три; даже у некоторых политий было две.

Польское правительство делало вид, что не замечает этого очевидно просчитанного афронта. Конечно, когда польское правительство делает вид, что чего-то не замечает, это сопровождается вотумами недоверия, а если они не помогают, то ведет к массовым отставкам. А если не помогает и это, схлопывается все правительство. Премьер-министр пытается уйти в отставку, сейм отказывается ее принять, какое-то время все так и ползет своим чередом, потом следующие выборы выигрывают коммунисты – извините, социал-демократы. Так продолжалось десятилетиями. Поляки давно перестали удивляться процессу, хотя он всегда сопровождался потрясающими публикациями в журналах вроде «Тайм»/«Стоун».

Не менее очевидным афронтом было и то, что единственное польское консульство Линии даже не располагалось в столице. Познань очень гордилась своим консульством. Город многие века был главным бастионом на западной границе Польши, и через него уже проходила железнодорожная линия Париж – Берлин – Москва. Познаньцам казалось вполне логичным, что здесь же место и Линии, и они с энтузиазмом согласились на снос большого количества недвижимости, чтобы уступить дорогу ветке.

Это так разъярило правительство, что поговаривали даже об отделении Познани от Польской Республики и создании новой политии, но в какой-то момент вмешались холодные головы и решили, что все же предпочтительнее иметь консульство Линии во все еще польской Познани и лучше высасывать неизбежные финансовые прибыли ради общего блага, поэтому министры центрального правительства часто пытались умаслить горожан. Но момент был довольно опасный, и до сих пор можно было купить футболку или магнитик на холодильник с логотипом Независимой Республики Познани, который придумала какая-то рекламная компания из Люксембурга. Просто небольшое напоминание центральному правительству о том, что стоит на кону.

* * *

– Что ты видишь? – спросил Фабио.

Руди огляделся.

– Деревья, – ответил он. Показал пальцем. – А, и еще озеро.

Фабио бросил на него взгляд и поднял брови.

– Что ты видишь? – повторил он.

Хотя по внешнему виду Фабио сказать было нельзя, Руди все сильнее подозревал, что тот страдает от похмелья. Вчера во время ужина он так увлекся вином, что заказал еще пару бутылок, и в последний раз Руди видел Фабио, когда тот плелся к лифту с бутылкой в каждой руке. Утром он не появился за завтраком, а аккуратный вопрос администратору гостиницы прояснил, что джентльмен из номера 302 оставил прошлым вечером на двери табличку с просьбой подать завтрак в номер. К которому он почти не притронулся.

Руди как раз обедал, когда Фабио наконец явился, войдя в столовую с блестящим от недавнего бритья лицом, причесанными волосами, в свежей рубашке, костюме и галстуке, в начищенных туфлях. Но обедать он не сел. Только встал у стола и сообщил Руди, что они отправляются на прогулку.

Прогулялись они на самом деле до ближайшей остановки и там сели на трамвай. Сошли через дюжину остановок, прошлись к стоявшим в ряд такси и взяли машину. Такси провезло их около километра, затем Фабио заплатил водителю, они вышли и сели на автобус. Когда они сошли с автобуса у ворот в парк, Руди уже совершенно заблудился. Они еще с полчаса бродили по парку, а затем Фабио стал приставать с расспросами, что Руди видит.

Руди к этому времени был уже сыт по горло.

– Мне, между прочим, очень понравился обед, – сказал он.

– Что ты видишь? – в третий раз спросил Фабио.

Руди вздохнул и снова огляделся. Деревья, да. Озеро, да. Люди гуляют. Он наклонил голову набок. На другой стороне маленького парка, между деревьями, он разглядел матово-серый блеск мелкоячеистой металлической сетки.

– Забор, – сказал он.

Фабио фыркнул и направился к забору.

– Пошли.

Забор был десять метров высотой и определял границы парка. В одну сторону он вскоре сворачивал и терялся из виду, в другую – шел прямо, удаляясь в бесконечность. За ним раскинулось открытое пространство метров сто в длину, а дальше – очередной забор. Глядя через обе сетки, Руди мог разглядеть только смутные силуэты, но над дальним забором высились погрузочные механизмы на длинных ногах. Товарная станция.

– Линия проходит в десяти километрах к югу от Познани, – говорил Фабио тихо, пока они шли вдоль забора. – Ее никак не могли провести прямо через город. Пришлось бы раздолбать его целиком. Им и так пришлось снести немало зданий, чтобы проложить ветку. Она отходит от Линии сразу после Варты и кончается прямо здесь… – небрежно кивнул он туда, где ограда сворачивала к городу. – Здесь две колеи с заборами по бокам. Снаружи расчищенная полоса, которую постоянно патрулируют и контролируют. Она оснащена сенсорами и, если байки не врут, противопехотными устройствами. Снаружи еще один забор… – Он хлопнул ладонью по ограждению, мимо которого они шли. – «Умная» проволока. Пассивные устройства наблюдения. Все это тянется на пятьсот с лишним метров. – Он отряхнул ладони, словно от грязной сетки, и свернул в сторону, а Руди за ним еле поспевал. – Как проникнешь внутрь?

Руди задумался. Внешний забор, который фиксирует, когда его пытаются перелезть или прорезать. Затем стометровая перебежка, по сути, через полосу смерти без прикрытия, только чтобы оказаться перед новым забором.