– Прекрасно. Продолжай. Только оставь свои здравые мысли при себе, – порывисто обхожу застывшего коллегу, понимая, что «обед» окончательно испорчен, и бросаю напоследок, направляясь по скверу обратно к музею: – Раз так, мне не нужно, чтобы ты в меня верил. Просто переведи, пожалуйста, манускрипт до конца.
***
Сожаление о перебранке с Джеффом начинает затапливать меня уже на пороге музея. Сначала думаю всё-таки вернуться к этому балбесу, раз перерыв ещё не истёк, но потом решаю остыть полностью и всё обдумать. Джефф так или иначе придёт обратно, я попрошу прощения и, возможно, получу ответные извинения в сплетении с очередным нехитрым подкатом. Так что, пройдя через зал, посвящённый скандинавским народам, к нашей лаборатории, замедляюсь после у своего стола. Ещё утром я разложила схемы, карты и изображения лунных и солнечных затмений, а по центру оставила точную копию всех символов и начертаний с дощечки, перенесённых на специальную бумагу.
– Сейчас сто сорок пятый сарос… – задумчиво бормочу я себе под нос, внимательно вглядываясь в расчёты, распечатанные с официального сайта Гринвичской обсерватории. Негатив уже выветрился из головы, осталась лишь новая волна предвкушения: – Начался в тысяча шестьсот тридцать девятом году…
Снова смотрю на данные от Архимеда. Один цикл может длиться до тысячи пятисот лет. До сих пор едва осознаю то, как он умудрился это просчитать. В те времена он хоть и выделялся среди учёных, разъяснив людям многое, что и по сей день повсеместно используется, но всё же… Математика и астрономия не были настолько развиты, и потому подобное поражает вдвойне. Отдельно меня удивляет то, что для лунных затмений Архимед вычислил свой сарос, но напоминаю, что сарос просчитал в реальности не Архимед. В солнечных же, которые я как раз-таки рассматриваю снова, повтор одного и того же затмения происходит примерно раз в восемнадцать лет внутри одного цикла. Каждый раз всё ближе смещаясь к южным точкам Земли. Сложно, непривычно, но разобраться можно.
– Всё это, конечно, очень интересно… – шепчу себе под нос, вглядевшись, будто впервые, в написанный на клочке бумаги перевод строчек из манускрипта. – Но при чём тут «гнев Зевса»? О какой легенде ты говоришь, Архимед?
Ответом мне служит лишь тишина в помещении и едва ощутимое дуновение ветра сквозь створку приоткрытого окна. Джефф прав: я выгляжу как сумасшедшая, общаясь с древнегреческим учёным так, словно он вот-вот всё выдаст как на духу.
– Знать бы, что там дальше… – жадно смотрю на бережно укрытый защитным стеклом манускрипт на части рабочего стола Джеффри, пронизанный множеством лучей специального анализатора: в чём-то техника может помочь лучше, нежели зоркий глаз человека.
И только я сажусь за компьютер в попытке найти в картотеке нашей внутренней библиотеки какие-нибудь данные, которые позволят узнать больше о взаимосвязи сароса и Зевса, как вдруг в этот момент в лаборатории объявляется Лэмингтон собственной персоной.
Растерянно приподнимаюсь со своего места вновь, уставившись на директора, и замечаю лёгкую нервозность на тщедушном лице с аккуратной седой окантовкой бороды. Сцепив тонкие пальцы, Лэмингтон кряхтит, пряча в тоне напряжение:
– Хорошо, что вы на месте, мисс Кэссиди. Не могли бы вы проследовать за мной в мой кабинет?
Чувствую, как теперь и у меня что-то сжимается внутри от непонятного беспокойства, будто переданного от директора по воздуху, но всё же неуверенно киваю, когда он второпях добавляет, поправив экстравагантную коричневую бабочку на шее, так не вяжущуюся с его свитером в клетку:
– Вас кое-кто хочет видеть.
***
Первое, что я замечаю в консервативной обстановке кабинета, – яркое пятно мужского костюма. Затем – его носителя в кресле напротив массивного дубового стола. Приближаясь, настороженно наблюдаю, как незнакомец медленно поворачивается к нам и расплывается в улыбке.
Странной, загадочной, отчего-то неприятной улыбке…
– А вот и вы, мисс Кэссиди. Польщён и безумно рад встрече, – он встаёт с места, пока Лэмингтон обходит стол и садится за своё. Одним движением поправляет кричащий красный пиджак и протягивает мне ладонь: – Джонатан Мюррей, глава и владелец американской компании «Эклипс Инкорпорейтед».
От моего новоиспечённого знакомого веет уверенностью, а в жестах сквозит исключительно американская вальяжность. Он оценивающе осматривает меня, пока я обеспокоенно одёргиваю рукава своей старой чёрной водолазки.
– Я… Т-тоже рада знакомству, – поняв, что стоять истуканом и дальше будет невежливо, наконец, протягиваю ладонь в ответ.
Бросив мимолётный взгляд на молчаливого Лэмингтона, чтобы хоть как-то уловить суть происходящего, я медленно усаживаюсь в соседнее кресло. Медовый же голос Мюррея вновь захватывает паузу, вынуждая обратить на него внимание:
– Мистер Лэмингтон успел рассказать вам, почему я здесь?
Вновь эта непонятная улыбка и лукавый взгляд на директора, который всё так же молчит и почему-то прячет глаза.
– М-м-м… Нет, – чуть более уверенно отвечаю я, позволив себе разглядеть Мюррея получше.
Возрастом явно моложе нашего директора. На пальцах крупные кольца, под пиджаком эффектный жилет в странный узор, белая рубашка. Рядом к креслу приставлена трость, набалдашник которой украшает сфера, отдалённо напоминающая луну. Мерцает переливом камней, и я невольно думаю, что одна эта трость стоит дороже всей моей лаборатории. Облик на грани эпатажа и безвкусицы.
– Не буду тогда ходить вокруг да около, перейду сразу к сути, – Мюррей источает любезность, в которую мне почему-то не верится. Происходящее всё ещё настораживает. – Я ищу высококлассного специалиста, мисс Кэссиди, который смог бы помочь моей компании в одном проекте. И, кажется, вы отлично мне подходите.
Мои брови непроизвольно приподнимаются, и я часто моргаю. Затем вновь смотрю на директора, думая, что, может, он наконец прояснит хоть что-то? Но Лэмингтон лишь мимолётно кивает на Мюррея, пока тот занят лицезрением моего лица, мол, дослушай до конца.
Не смею перебивать, да и Мюррею это, кажется, и не помешало бы инициативно продолжить:
– Моя корпорация занимается частными раскопками и исследованиями, но в последнее время мы также увлеклись финансированием и инвестициями в строительство. Видите ли, в чём загвоздка… В Фили, под Афинами, мы собираемся отстроить военный полигон, и вот незадача – греческое правительство со своими дотошными сотрудниками, начиная от самих чиновников, заканчивая инженерами, никак не даёт разрешения на продолжение стройки, предполагая, что в этих землях спрятано нечто ценное.
Немного наигранно вздохнув, он завлекающе добавляет:
– Поэтому нам нужен независимый консультант и его вердикт.
Дослушав, я взволнованно сглатываю накопившуюся слюну и всё же решаюсь вставить, пытаясь разобраться:
– Но тогда вам больше требуются геологи, нежели…
– Они у нас есть, – тут же осекает меня Мюррей, элегантным движением поправив запонку, и снова дарит свою улыбку, от которой веет холодом. – Геологи могут оценить состояние почвы и грунта, но навряд ли дадут оценку тому, что в них осталось с древних времён. И, соответственно, навряд ли помогут понять, возможна ли стройка дальше.
Сцепив ладони, я принимаюсь лихорадочно размышлять, не опуская взгляда с Мюррея.
Я ничего не слышала о его компании и впервые сталкиваюсь с подобным предложением. Как вообще это всё будет выглядеть, если я уже работаю на Британский музей? Этот и другие вопросы тут же роем пчёл жужжат в моей голове, пока нервозно кусаю губы. Но они не мучают и не будоражат меня так сильно, как… Факт того, что я смогу попасть в Грецию. Снова. И судя по тому, какой населённый пункт озвучил Мюррей, буду совсем недалеко от того места раскопок, куда больше не хочет официально направлять меня Лэмингтон.
Это ли не шанс попробовать вновь поискать там что-нибудь ещё?
– Мне нужна ваша экспертность, мисс Кэссиди, – словно почувствовав мои колебания, мягко надавливает Мюррей, даже не предполагая, как убедительно действует на меня следующая его фраза: – Та самая, которую я успел оценить на одном научном форуме на просторах Интернета. Ваши статьи об Архимеде ужасно занимательны!
Так вот кто тот автор комментария! Надо же… Мюррей нашёл и изучил мои исследования, а профиль на форуме дал ему понять, где я работаю и как меня найти. Неужели?.. Неужели нашёлся кто-то, кому действительно интересна моя деятельность?
Наверняка со стороны я сейчас выгляжу, как вспыхнувшая огоньками рождественская ёлка. От внимания Мюррея не ускользает то, как нетерпеливо начинаю ёрзать на месте и набираю в грудь воздуха, на что он чуть снисходительно кивает, опережая мой словесный шквал:
– Предупреждая ваши следующие вопросы и очередные «но», поясню: вы можете считать поездку командировкой, согласованной с вашим начальством. Мы покроем все расходы и, конечно же, заплатим за ваши навыки и знания приличную сумму. Вам не придётся о чем-либо беспокоиться.
Даже его улыбка более не кажется необычной – мыслями я уже в Греции, чётко представляя себе, как после окончания рабочего дня в «Эклипс Инкорпорейтед» беру какой-нибудь транспорт и еду в Тракомакедонес. Ох! Это будет волшебно! О том, что я справлюсь с поставленной Мюрреем задачей, даже не переживаю. Самое главное, что совмещу работу с личными поисками! Нельзя упускать такую возможность.
Надеюсь потом насладиться удивлённым выражением лица Лэмингтона, когда привезу с раскопок что-то ещё. Что-то, что точно убедит его в важности моего археологического открытия.
– Если мистер Лэмингтон действительно не против, я согласна, – взглянув на начальника, который всё так же не роняет ни слова, воодушевлённо говорю, снова обратившись к Мюррею. – Как долго я нужна вам в Афинах?
– Думаю, это не займёт больше двух недель, – он достаёт золотые часы на цепочке из кармана жилета и, проверив время, добавляет: – Что ж, прекрасно, мисс Кэссиди. Я рад, что вы согласились. Мой секретарь пришлёт вам инструкции на е-мейл.
Мюррей встаёт с места, слегка склонившись, а я на автомате следом. Жмёт руку Лэмингтону, который натянуто улыбается в ответ, и на короткий миг оборачивается к двери, словно кто-то уже ждёт его.
И это действительно так. Этот чёртов короткий миг вдруг оборачивается для меня вечностью. Потому что проём заграждает широкоплечая фигура, которую я не видела долгие четырнадцать лет…
Что?
Этого не может быть.
Попросту не может быть.
– Мистер Мюррей, машина подана, – всё тот же надтреснутый, вкрадчивый голос оседает внутри сладкой болью воспоминаний.