И если единственная возможность выбраться отсюда – это победить в турнире, то я это сделаю.
Мира
наши дни
– Ну-ка живо, – шипит рыжеволосая женщина, которая приставляла мне нож к горлу. – Шевелись, мразь.
– Я не хочу! – кричу изо всех сил.
Снова мне прилетает пощечина, а уже после, глаза и рот перевязывают грязной тряпкой. О каком бое они только что говорили? Какой еще спецзаказ? Голова идет кругом, потому что я не понимаю, что происходит. За этой фурой следует следующая. Кто-то приставляет к моей талии нож, когда мы оказываемся в очередной машине. Внезапно срабатывает инстинкт самосохранения, и я перестаю дергаться.
Ничего не вижу. Только чувствую животный ужас.
– Тех шлюх – туда, – брюзжит ядом женщина, когда мы останавливаемся и с моих глаз снимают повязку.
Вид у нее ужасно распутный, она похожа на чудовище из детских мультиков. На морскую ведьму Урсулу из Русалочки в развратном костюме, словно вылезла из борделя. Я отвлекаю себя всякими глупостями, но не помогает. Мне хочется кричать во все горло.
– Этих – туда, – и она толкает в спину девушек, что стоят справа.
Бедняжки падают, их быстро ловит какой-то мужчина, которого я вижу впервые, а затем их куда-то уводят.
Они все странные. Я думала, в нашем мире таких людей не бывает.
– Ее куда? – бурчит Алик, заламывая мне руки.
Он указывает на меня жестом, а я рефлекторно мычу, потому что мой рот все еще сдавлен повязкой.
От голода, холода и бесконечных слез у меня совершенно не остается сил. Я больше не сопротивляюсь. Плачу, но в этом тоже нет смысла. Боже, пусть кто-нибудь меня спасет. Мне страшно, и, кажется, будто это происходит не со мной.
Меня окидывает взглядом высокий, здоровенный мужчина.
Оценивающе, будто меня привели… Нет, ведь это не из-за него я здесь?
– Ты в аду, девочка, – губы кривятся в ехидной ухмылке. Они повторяют это снова и снова.
В аду.
Позавчера меня вызывали на медицинский осмотр. Неужели меня действительно продали на органы, потому что кому-то понадобились мои легкие? А может, сердце? Поэтому они говорили о каком-то бое. Возможно, кто-то может погибнуть и им понадобиться что-то мое.
Нет, нет, нет.
Начинаю выть, и отвратительная рыжеволосая ведьма бьет меня по лицу.
– Адель, – предупреждает высокий мужчина. – Лицо не порть ей. Иначе сама будешь отвечать перед…
Он замолкает.
Что он хотел сказать?
Меня уводят в какой-то темный, лишённый света коридор. Откуда-то издали слышатся вопли, будто за этим помещением прячется еще одно. Звуки похожи на гул как со стадиона, но, возможно, мне это только кажется.
Стальная дверь отворяется и меня толкают внутрь комнаты с красным свечением. Глаза округляются: по интерьеру это место мне напоминает публичный дом из кино. Что? Меня продали в сексуальное рабство?
– Что с этой делать? – спрашивает очередная «горгона»*, колдующая над незнакомой мне девушкой, нависая над ней с кисточкой для макияжа.
Девчонка сидит, смиренно опустив голову на стуле в нижнем белье. Ежится, как побитый зверек.
– Яркий макияж не делать, – приказывает «Урсула». – Никакого боевого раскраса и тряпок как у остальных шлюх, – добавляет с презрением. – Но сначала нужно ее отмыть. Только как можно скорее.
Меня уводят в следующую комнату, которая полностью облеплена белым кафелем. Толкают, грубо раздевают до гола, разрывая платье на куски. Мне больно, когда ледяная, мощная струя окутывает тело. Кажется, теряю сознание из-за грубости женщин, которые трут мое тело мочалкой. Меня носит из стороны в сторону, пальцы ног леденеют, озноб прошибает тело.
Я брыкаюсь, мычу, когда меня усаживают в кресло.
– Если не заткнешься, – рычит та самая Адель, приближая к моей шее шприц. – Вколю тебе это и брошу в камеру к самым буйным зекам. А им похуй кого ебать, женщину или ее бездыханный труп.
От страха пячусь назад. Мне никогда прежде не доводилось слышать подобное. Какие еще зеки? Слезы снова льются из глаз, но я покорно киваю.
– Умница, – она толкает меня в плечо, хмыкая. – Анжел, наряди ее потом в белое платье, – обращается к визажистке. – Она у нас сегодня будет невестой.
Глава 5
Мира
Женщина по имени Анжела заканчивает с моим платьем. Оно белое, шифоновое, нежно струящееся по телу. Похоже на сорочку с откровенным корсетом, из которого вульгарно выпирает моя грудь.
– Сиськи ей повыше затяни, – брюзжит ядом Адель. – Чтоб секаснее смотрелось.
Я издаю гортанный вопль, когда Анжела стягивает ленты на шелковом корсете и моя грудь стремится к тому, чтобы выпасть из платья.
– Зачем вы это делаете? – из моих уст срывается жалобный писк.
– Рот свой закрой, я сказала, – рычит Адель, сжимая волосы на моем затылке. Морщусь, но мгновенно замолкаю. – Мне миллиард раз тебе повторять, чтобы ты захлопнулась, шмара?!
Она сдавливает пальцами с острыми ногтями, мне щеки, рассматривая пристально мое зареванное лицо. Оценивая мой внешний вид, над которым поработала Анжела. Довольно ухмыльнувшись, кивает, делая жестом какой-то знак своей напарнице.
И они снова надевают мне на голову балахон. Скручивая руки, грубо выводят из комнаты. Мы движемся по скользкому полу: противный запах даже через плотную ткань отравляет мое обоняние. Несколько метров прямо, а потом меня затаскивают в какое-то помещение. Открытое. Объёмное. Легкий ветерок и блаженная прохлада касаются тела. Даже будучи ослепленной я чувствую приступ агорафобии*, которой прежде, у меня никогда не было.
Гул из мужских голосов. Отчетливый, громкий, выжигающий клеймо в барабанных перепонках. Здесь много мужчин. Мы… на стадионе? Вряд ли. Боже, тогда где мы? Меня тянут назад: рывок и я снова оказываюсь в какой-то комнате.
– Смотри, – брезгливо выдает Адель, стаскивая с меня балахон. – Наслаждайся.
Они хотят запугать меня еще сильнее?
– Что… это? – пищу я, наблюдая через тонкую ширму за какой-то пустой ареной.
Это напоминает мне арену для гладиаторских боев, только самих бойцов я пока не вижу. Спустя секунду туда кто-то выходит и публика, заполнившая зал, начинает громко скандировать:
– Шайтан! Шайтан!