Танец мотылька

– Виктория, банально, но это тайна следствия, – мужчина вытягивает, наконец, ладонь из папки. В пальцах зажат светлый прямоугольник.

Меня потряхивает, но я стараюсь держаться достойно и не подавать вида: все еще материально ощущаю на себе взгляд синих глаз.

– Но…

– Если что-то вспомнишь, ну, мало ли, – он протягивает карточку, и я вижу, как она ныряет мне в пальцы. Мужчина оглядывается на окна. – Все, Крылова, мне пора. Нужна будет помощь – свяжись со мной, но надеюсь мы больше никогда не свидимся.

– Спасибо, – тихо говорю я и провожаю следователя взглядом.

Пестов идет покачиваясь. Одну руку прячет в карман брюк, под мышкой второй торчит затертая кожаная папка. Следователь уходит и забирает с собой последнюю надежду расставить все точки… Почему я смолчала? Почему не призналась?

Я гляжу на визитку: глянцевая поверхность, на ней – выпуклые буквы и полное имя следователя, чуть ниже номер телефона. Кручу ее. С обратной стороны ничего нет, только солнце переливается в глазури крашенной бумаги.

Догнать его! Сказать все, признаться! Кто-то должен мне помочь. Я подрываюсь, но замечаю движение в окне нашей палаты. Не смотрю туда, заворачиваю к корпусу и ныряю под навес, чтобы скрыться из виду. Марк что-то знает. Сейчас я в этом уверена. Так что же случилось «до»?

Следователь скрылся за воротами больницы. Мне страшно. Я дрожу от страха и ярости, напоминая себе мошку, которая попалась в липкую ловушку. Как же точно выразился этот тощий парень в коридоре: «Ты – насекомое в сачке!».

И здесь же вспоминаю, что про родителей Пестов мне так ничего и не ответил. Почему никто не ищет меня? Почему за три или четыре дня никто не навестил? Стоп! Кто-то приносил фрукты!

Я взбегаю по лестнице и ищу Марину. Но ее нигде нет. Делать нечего: возвращаюсь в палату. Нужно поговорить с этим несносным Марком, может получится что-то выяснить. Страшно, но выхода нет, придется как-то выбираться из этой нелепой бутылки с узким горлышком.

Зуев как раз осматривает «мужа». Здороваюсь кивком с врачом и смущенно прохожу в комнату, направляясь к окну.

– Вика, сюда иди, – Бенедикт Егорович снимает стетоскоп и пересаживается на мою сторону кровати.

Я, нервно сглатывая, смотрю на Марка. Он опускает футболку, пряча под ней богатырскую грудь, перевязанную бинтами. Меня передергивает от одной мысли, что он касался ночью моего тела.

Сажусь.

– Приляг, – доктор смотрит исподлобья, стреляя в меня змеиным взглядом. Я медлю. – Вика, давай, у меня еще пол отделения ждет.

Покорно ложусь.

«Муж» пересаживается и оказывается ко мне лицом, словно нарочно.

– Футболку, – говорит врач, а меня пробивает током ужаса.

Закрываю глаза от беспомощности. Закусываю губы и обнажаю грудь. Я знаю, что Марк смотрит. Знаю, и не могу ничего поделать. Покоряюсь.

А вдруг мы, и правда, муж и жена и три года жили душа в душу, а все остальные мои воспоминания – это просто плод воображения? Что если я действительно люблю и любима? Открываю глаза и смотрю на Марка.

Мужчина гладко выбрит, вороньи волосы аккуратно рассыпаются и слегка прикрывают лоб, часть их каскадом укладывается на бок, закрывая уши и почти касаясь плеча. Взгляд жгучий, как перец чили, но я не могу отвести глаз. Снова эти блесточки прыгают на его радужках, словно там поселилась Снежная Королева.

Бенедикт Егорович прощупывает мои ребра, цокает языком, затем приподнимается.

– Завтра, возможно, выпишу вас обоих. Смысла не вижу держать больше. Раз в недельку придете на проверку.

Я одеваюсь, стараясь не замечать жжение на щеках от стыда. Душа уже полна надежды, что завтра все закончится. Попаду в свою квартиру и все выяснится, ведь там уже точно есть доказательства, что нет никакого мужа!

«Не признавайся».

Гоню прочь от себя навязчивый облик худого и испуганного парня с неприятным запахом изо рта.

Марк провожает доктора до двери, что-то тихо ему говорит, мужчины обмениваются кивками и рукопожатиями. Зуев задерживается на пороге.

– Да, Вика, проследи, чтобы Марк не делал резких движений. И еще! Никаких танцев месяца два.

Последние слова выбивают воздух из легких. Я поворачиваюсь на бок и зажимаю угол подушки во рту, чтобы не застонать. Лучшего наказания и не найти.

Сквозь грохот сердца слышу, как закрывается дверь.

– Медди, ты чего? – Марк присаживается рядом на пол и гладит мои волосы. Не хочу его видеть. Смыкаю ресницы так, что скопившаяся влага сама сбегает по щеке. – Ну-у, золота-ая, перестань.

– Не трогай меня, прошу, – бормочу я и, перекатываясь по кровати, поворачиваюсь к Вольному спиной.

И меня тут осеняет.

«Медди» – так называл меня только один человек. От шока чувствую, как корчится кожа на лице. Я медленно разворачиваюсь назад. Рука «мужа» застывает на плече, тянется пятерней потрепать мой опаленный ежик, но я отползаю на другую половину кровати.

– Кто ты, Марк?

– Не понял, – мужчина не встает, но натягивается. В такой позе он похож на пантеру, готовую бросится на добычу. Чуть наваливается на кровать и тянется ко мне. Я еще отодвигаюсь.

– Почему «Медди»?

– Вик, ты меня пугаешь, – он вдруг делает рывок и хватает меня за запястье. Да так крепко, что боюсь дернуть – сломает. – Люблю тебя и твои медные волосы, вот потому и «Медди». Забыла, что ли? Я тебя еще до свадьбы так называл. Странно от тебя это слышать, – подвигается еще ближе. Чувствую тепло его кожи на расстоянии. Марк зарывается носом в мои вспушенные волосы и шумно выдыхает горячий воздух в ухо.

Вольный приподнимает меня и притягивает к себе. Его руки невероятно крепкие – я не могу сопротивляться. Да и не хочу. Мне становится так тоскливо, что объятья – единственное, что сейчас радует.

Меня внезапно подкидывает в неосознанном трепете. Может это тело помнит ласку? Но почему я не помню? Дышу часто-часто, слышу терпкий запах мужчины и чувствую, как слезы смачивают его футболку.

– Зачем я выжила? Зачем? – накрывает волной истерики, будто вырвалась бурная река из берегов. Марк гладит по голове, и я таю от этих почти отцовских прикосновений.

– Не смей, слышишь, не смей так говорить! – он берет мое лицо шероховатыми руками и прикладывает свой высокий лоб к моему лбу.

Я реву. Реву от того, что не могу молчать и не могу признаться. От того, что я жутко устала от вопросов, от переживаний, от осознания, что все могло быть иначе. В той. Прошлой жизни.

– Мне больно. Я не могу так, – всхлипываю, прижимаясь сильнее. Вдыхаю его запах: такой знакомый и родной. Почему не помню? Почему?! Марк вытирает мои слезы, а затем снова обнимает, еще крепче, будто укутывает шерстяным пледом, и мне становится легче, удивительно легче.

– Все хорошо, – теплые пальцы бродят в волосах. Я чувствую, как «муж» целует уши, шею, скулы, и не отказываюсь. Меня выламывает от неправильности происходящего, но я затыкаю свою гордость, потому что сейчас хочу ласки и внимания.

Глава 5. С ног на голову

Как закончился вчерашний день помню смутно.

Я бродила по комнате привидением, потом укладывалась на кровать и, не найдя удобное положение, все время вертелась в полудреме. То меня бросало в неудержимую дрожь, то я застывала, как каменное изваяние.

Марк не отходил ни на секунду, и я даже начала свыкаться с мыслью, что он рядом. Все равно никто из моих родных так и не появился. Что жутко настораживало. Несколько раз я выходила и просила Марину помочь мне связаться с ними, но она лишь разводила руками. Даже телефон снова дала, но телефон родителей я не помнила, а Артем не отвечал.