Вопреки, или Ты меня не купишь

Ренат так странно покосился на безделушки, так сильно сжал мою руку, что я невольно ойкнула.

– Сядь, – муж надавил мне на плечи и заставил опуститься на кровать. Присел рядом и взял из моих рук пустую шкатулку, отложил ее назад, надолго задержавшись взглядом на рисунке на крышке, провел кончиком большого пальца по ручному кружеву, поднял на меня взгляд. – Красиво. Бабушка делала? – он взял мою руку и, повернувшись к столику, двумя пальцами подцепил тампон, окунул его в вазочку с мутной жидкостью и коснулся полосы ожога. Защипало. Я процедила сквозь зубы воздух, вжала голову в плечи.

– Ты не ответила, – смачивая мои раны, он поворачивал ладони, обжигая теплом своих рук и тут же охлаждая влажным тампоном.

– Да, бабушка, – решила соврать, а то подумает, что я какая-то дикарка, а не дочь крупного бизнесмена. – В память от нее осталась.

– Мне нравятся такие, – Ренат помолчал, по-мальчишески заулыбался, – винтажные вещи. Они родные и теплые.

Я осторожно кивнула. Проследила, как он выжал ватку и, подсев немного ближе, взял мою вторую руку, приложил тампон к ожогу – левая рука пострадала сильнее, на ладони горели три полосы, сплетенные в одну, и малейшее движение вызывало жуткую боль.

– Это сода. Она поможет снять острое, завтра станет легче. Нужно было сразу обработать, – муж сокрушенно покачал головой, отбросил ватку и пшикнул себе на ладони пены от ожогов, растер ее. – Давай, – показал жестом, чтобы я развернула ладони вверх. – Немного попечет, – опустил руки с лекарством и слегка коснулся моей кожи, прижал плотнее, вызывая огненные волны между нашими ладонями.

Это было необъяснимо интимно, хотя жжение и боль выбивали из меня все мысли и ощущения. Я тихо застонала и на миг прикрыла глаза. Муж отцепил руки и, наклонившись, подул на мои ладони.

– Еще немного. Потерпи, – и снова подул. Прохладный воздух щекотал и разносил колючки по всему телу.

Я с трудом могла понять, где тот Ренат – страшный медведь, о котором говорила мама, а где внимательный мужчина, который, между прочим, сказал, что любить меня не собирается. Так что, все, что происходит сейчас – просто бережливое отношение к купленной дорогой вещи.

Ухаживания Рената не отталкивали, напротив показывали его с хорошей стороны. Хотя я все равно ждала подвох, ждала, что начнет лезть, раздевать… и это пугало.

Глава 10

Есения

– Есть хочешь? – спросил муж, когда пена на ладонях растаяла, жжение слегка успокоилось, а молчание до жути затянулось. Казалось, что тишину в комнате залили эпоксидной смолой, и мы оба увязли в ней по горло.

Наши взгляды закипали, скрестившись, хотелось отвернуться, но я была словно приклеена. По телу скакал настоящий табун озноба, и я себя сдерживала, как могла. Только зубы цокали друг о дружку.

Мотнув головой, я забрала руки и сложила их на коленях ладонями вверх, чтобы не тревожить царапины.

Ренат молча поднялся, я заметила, как туго сомкнул губы и отвернулся с бесстрастным выражением на лице. Кровать слегка качнулась, выдавая мягкость и упругость матраса, и мне снова захотелось облегченно выдохнуть. Когда Волгин слишком близко, я будто задыхалась, тонула и захлебывалась странными эмоциями смешанными со страхом, предвкушением и надеждой.

Надежды было, вопреки всему, больше. Хотелось увидеть в муже нормального человека, которого я смогу полюбить. Или хотя бы смогу привыкнуть и не дергаться.

Я очень не хочу притворяться. Актриса из меня никакая, даже в колледже никогда не участвовала в сценках, потому что недостоверно играла. С меня только смеялись, и такой позор снова я не переживу.

Тишина разорвалась мощным щелчком, окна подсветились молнией, я зябко поежилась и чуть не обняла себя руками, в последний момент опустила ладони снова на колени. Не хватает снова дернуть царапины, мне только легче стало.

Вспомнила, как бегала по саду в новом голубом платье, которое сшила бабушка Есения, тогда еще живая – моя любимая нянечка, и неуклюже перецепилась через лозу хмеля. Она так сильно дернула нежную кожу, обвив лодыжку, что до сих пор остался витиеватый шрам в виде спирали.

Но больше всего я плакала из-за испорченного платья. Все, что дарила мне бабушка, было каким-то волшебным и теплым. Наверное, придумывать открытки, лепить сувениры, вышивать шкатулки и кошельки, клеить камушки и бусинки на панно и картины – от нее передалось. Не благородное дело – говорила мама. Слишком пустое и дешевое.

После десяти лет я перестала хвастаться и творила тайком, а поделки продавала за копейки через интернет.

Некоторые творения, игрушки и детские развивающие мягкие книжки, я относила в приюты. Оставляла в окошке и уходила. Для меня это была какая-то отдушина. Да и отец безмолвно поддерживал. Однажды даже подвез меня к детскому дому, поулыбался, а потом снова умчал на работу, оставив меня на крыльце колледжа.

Снова грохнуло, самолет летел ровно, но все равно было страшно. Затрещало, защелкало, и, показалось, что намного ближе, чем раньше.

Я оцепенела, и мысли разлетелись, как ворох мошкары. Детство, папа, бабушка – все в прошлом.

И почему я чувствую дребезжащую под ребрами надежду, что смогу быть счастливой? Надежду вопреки.

Не шевелясь и замерев, как моль, которую чудом не поймали и не раздавили между пальцами, я осторожно посмотрела в другую сторону комнаты, куда ушел муж.

Он стоял ко мне спиной. Широкий, крепкий и сильный, как викинг. Увидев такого крупного человека где-то на улице, я бы бежала сломя голову, чтобы спрятаться за ближайшим углом, а сейчас бежать некуда. Мы в самолете. Вокруг только ночное небо в кучевых облаках. И надвигающаяся гроза.

Ренат, будто почувствовал, что я наблюдаю. Натянулся и опустил голову, отчего мышцы на спине налились буграми, руки согнулись в локтях.

Через долгие восемь секунд, я невольно посчитала, муж выпрямил некоторую сутулость, а потом как-то слишком нервно приспустил рубашку с плеч. Словно позволяя мне его рассмотреть.

И я чуть не охнула. Под ребрами с правой стороны, под крупными лопатками, было несколько рваных шрамов длиной в локоть, не меньше. Будто дикая лоза вьющейся розы заползла ему под кожу и, распоров мягкие ткани, ткнулась в клеть груди, выбившись около поясницы кривым и уродливым соцветием. Грубые длинные узлы старых ран горели синевато-бурым, набухали от напряжения мышц.

Никто бы не выжил после такого – мелькнуло в голове.

Никто бы не встал.

Но муж живой и невредимый. Дышит, говорит и нагоняет на меня ужас своей загадочностью и мрачностью. Он даже стоял так, что я тряслась и боялась неизвестно от чего. А как Ренат смотрел… Сердце замирало от его холодного и пронзительного взгляда. Никогда не встречала таких. Да что там – я вообще таких не встречала, а опасных с виду мужчин всегда сторонилась. Это было неосознанно, и казалось правильным, а сейчас, сидя в одной комнате с нагоняющим на меня ужас человеком, в объятиях непогоды, в кольчуге железной машины с крыльями, я чувствовала себя в ловушке.

Чтобы не выдать нелепые переживания, которые уже не имели смысла, прикрыла сжатым кулаком рот. Ладони защипало с новой силой.

Муж вдруг повернулся, а я от испуга отклонилась на кровать. Хотелось забиться поближе к подголовнику и спрятаться под одеяло.

– Я дам тебе немного времени ко мне привыкнуть, – заговорил Волгин с ноткой холодности. Сбросив рубашку с рук, швырнул ее, будто тряпку, в стену. – Но близость между нами случиться. Ты понимаешь это, Есения?

Я еще немного отползла, забралась на спасительный плот в виде кровати с ногами, все-таки уткнулась затылком в подголовник. Самолет немного тряхнуло, и между нами с мужем внезапно словно пролетели невидимые кинжалы. Напряжение и накал разбился, и осколки полетели в мою сторону, разрезая мышцы и проникая в грудь.

– Сколько времени? – сипло выдохнула я, сжавшись от неприятного холода, что заполз под одежду. Я мечтала бы оттянуть этот момент, но вслух побоялась сказать.

– Что? – Ренат ступил ближе, согнулся, как кот который собирается прыгнуть на мышь. Самолет сильно тряхнуло, отчего муж обеспокоенно обернулся на дверь и перевел взгляд на мигающий сигнал пристегнуть ремни.

В динамике что-то говорил командир воздушного корабля, но я, из-за стучащего в ушах пульса, ничего не разобрала.

В проеме распахнувшейся двери появился молодой стюард. Весь с иголочки, в белоснежной рубашке, что сверкала выглаженным воротником, и черных узких брюках. Парень был подстрижен идеально ровно, но внезапно с серьгой в ухе. Он учтиво поклонился Волгину, показал на два кожаных кресла, что приютились в другой стороне нашей комнаты, и спокойно попросил:

– Господин Волгин, – перевел на меня светлый взгляд. – Госпожа, – кивнул и поклонился, приложив ладонь к груди, – пожалуйста, пристегните ремни. Пролетаем край грозового фронта. Немного потрясет.

Ренат с видом сонного кота отступил в центр комнаты, слишком спокойно набросил на обнаженные плечи рубашку и, оставив ее не застегнутой, подошел ко мне. За окном, кажется, конец света наступил, пугающий меня не меньше, чем близость с мужем, а ему словно все равно.

– Выпьешь вина для храбрости? – протянув мне ладонь, Ренат пригласил пройти к креслу.

Я мотнула головой. Боюсь, что сейчас любая жидкость пойдет из меня назад.

– Ничего не хочу, – ответила, подавшись вперед и спустив ноги на пол.

Если бы не непогода, вряд ли я бы осмелилась на такие прикосновения, но я с детства боюсь грозу до паники, потому готова броситься в объятия даже монстру. Он все равно покажется мне добрее, чем разрывающееся пузо неба, запускающее холодные стрелы дождя в землю.

Муж хотел взять меня за ладонь, но вдруг переместил руку выше и поддержал за локоть, пока я вставала. Довел до кресла, пристегнул, обжигая щеку теплым дыханием, касаясь губами волос, а потом вернулся к кровати, чтобы взять плед, и только тогда обратился к стюарду, что все еще мялся у выхода: