– Ты что?
– Мне девчонки рассказали.
– Нет. Моя прапрабабка ещё жила… вот она точно правду знала. Да умерла она в 1923 году, не спросишь теперь ничего.
– Ладно… тёть, а что если я в туалет захочу?
– Горшок поставлен. Туда и сходишь. На улицу не смей выходить. Не смей, дорогая моя, не смей. Пожалей хотя б не себя, так меня с твоей сестрой.
– Не пойду, не пойду.
– Вот какая ты ум-нич-ка.
– Спасибо.
– Милая, ты, главное, ничего не бойся.
– А… что будет?!
– В окно стучать будут. Могут говорить «Открывай». Но ты не смей открывать. И не смотри ты на свой страх. Не смей.
– Хорошо, хорошо… ты тоже не бойся.
– Эх-э… а я и не буду.
– Почему?!
– Живу я так уже долго-долго. И ничего страшного. Живу же как-то.
– Живёшь.
– И ты месяц проживи.
– Ладно.
– И ещё кое-что помни.
– Что?!
– Запомни.
– ДА ЧТО?
– Внучка…
– Что?!
– У страха велики глаза.
– Ага. Я знаю. Ха-х.
– Знаешь?!
– Да. Я многое знаю.
– Ты, милая, институт уже закончила?– спросила женщина, ставя на стол тарелку с горой блинов, от которых шёл пар.
– Да.
– Работу какую нашла?!
– Я врачом буду.
– Ох, какая у меня внученька-то! Я тоже врачихой работала до восьмидесяти двух лет. Я хирургом была…
– Я тоже буду.
– Когда устраиваться пойдёшь?!
– Да после лета, наверное.
– Правильное решение. Отдохни и расслабься.
– Больше не смогу же, верно?
– Но будут же выходные?!
– Наверное.
– Будут, будут.
– Тётка…
– Что?!
– А эти блины ты сама напекла?!
– Сама, сама, внученька.
– ОГО…
– Что?!
– Как много!!!
– Сорок штук.
– СОРОК?