Гедонис. Этот счастливый токсичный мир

Глаза Ириды вспыхнули гневом, словно пламя факелов поселилось в них, а не просто отражалось.

– Что ты делаешь здесь, младшая?

Я приготовилась к каре, которая обрушится на меня, но тут Маккин хрипло рассмеялся. Смех его, отдававшийся от стен пещеры эхом, перемежался с кашлем и стонами из-за боли, которую причиняла ногам тряска.

– Вот и ответ богов! Хонди! Вот у кого достаточно смекалки, храбрости и верности одновременно. Недаром она родилась в великий день![4 - День рождения Хонди совпадает с Праздником богов.]

– Это исключено! – выпалила Ирида.

– Почему же? – с вызовом спросил Лихан. И взгляд его словно говорил: потому что она твоя плоть?

Ирида прочитала его намек и пошатнулась под ним. Голос ее сделал едва заметную уступку.

– Потому что она только вчера стала младшей говорящей, а уже успела нарушить предписание!

– Она уже все знает, – пожал плечами Маккин. – Будет тяжело заставить ее забыть. Тяжело и болезненно, ты это знаешь. Она горит искренним желанием помочь. Я чувствую ее Раций.

– В ней горит прежде всего любопытство, и оно же привело ее сюда!

– Во всех молодых горит любопытство, – сказала со вздохом Дарья, наконец переставшая стонать после смеха Маккина. Она посмотрела на меня внимательными маленькими глазами из-под опущенных век. – Но не она ли самая способная из младших в этом году? Я тоже чувствую ее Раций. Она хорошо понимает бога внутри себя. И быстро учится. Она желает стать Первой после тебя, Ирида. И хочет доказать этим выходом в Отделенный мир, что будет достойна такой чести однажды.

Ирида и сама уже это знала. Я почувствовала, как все старшие говорящие, включая ее, соприкоснулись с моим Рацием, чтобы прочитать меня.

– Проведем голосование? – спросил Лихан.

– Нет нужды, – коротко отозвалась Ирида. – Ты слышала, каково задание, младшая?

Мои карие глаза отразились в ее глазах. Она никогда не называла меня по имени. Должно быть потому, что не хотела показать свою привязанность ко мне. Выделить меня перед другими. Я понимала это и принимала. Но также я чувствовала, что, какие бы стены Первая ни возводила между нами, она не могла оборвать эту особую внутреннюю связь, что невидимой пуповиной соединяла нас.

– Да! – сказала я так громко, что эхо повторило мой ответ троекратно, и шагнула прямо к Ириде.

Я хотела, чтобы в моих глазах она увидела тот же огонь, который однажды привел ее сюда, во главу этого стола.

Она увидела, и, хотя во взгляде ее читалась тревога, я заметила и еще кое-что – гордость. Пока Первая стояла спиной к остальным и пока только я могла видеть ее лицо, эта гордость подняла уголки ее губ, и я впервые заметила улыбку на лице Ириды, обращенную ко мне. Она гордилась тем, что я пошла в нее и что все остальные признали это.

Но улыбка стерлась прежде, чем я успела отразить ее и этим выдать Первую.

– Ты должна будешь убить человека из пророчества, как только поймешь, что это он, – сказала она сурово. – И боги тебе в этом не помогут. Раций направит тебя по верному пути, Вита укрепит твое тело. Но убить ты должна будешь своими руками. И это не похоже на то, как ты пронзаешь гарпуном рыбу в озере Спасенных. Готова ли ты?

– Да! – ответила я без колебаний.

Со стен Зала Совета на меня смотрели кровавые битвы прежних поколений, превратившие моря в океаны слез и наполнившие землю миллионами мертвых тел. Я готова была убить одного-единственного человека, чтобы это не повторилось. Я знала, что рука моя не дрогнет. Как не дрожала она при убийстве животных. Как не дрожала, когда я разделывала их туши.

Маккин снова засмеялся.

– Вы это считали? – спросил он. – Только почувствуйте, что говорит Раций внутри нее. Если бы ее мысли стали пламенем, все мы уже сгорели бы дотла. Она просто сожжет этого человека своей ненавистью и решимостью, как только приблизится к нему.

Ирида указала мне на свой пуф.

– Что ж, сядь пока, примерь мое место. Посмотри, не велико ли оно для тебя?

Я оробела на секунду.

– Нет, Первая. Я займу его в свое время. Когда буду достойна. Когда сделаю для этого достаточно.

Ирида ухмыльнулась, сняла с крепления на колонне факел и скрылась в одном из неосвещенных боковых залов. Я осталась стоять.

– С этого дня тебе предстоит многому научиться, – сказал старый Маккин. – Ирида расскажет тебе, как устроен Отделенный мир. Не упусти ни крупицы этих знаний. Ей некогда будет повторять, и мы не можем потратить на твое обучение много времени. Надо начать действовать как можно скорее.

Я кивнула.

Первая вышла из темного прохода, неся в свободной руке продолговатую шкатулку. Поставив ее на стол, Ирида велела мне подойти ближе.

– Открой сама, – приказала она.

Шкатулка была без единого узора, но целиком покрытая темно-красной смолой дерева вирола. Стараясь скрыть дрожь в пальцах, я откинула крошечный крючок и подняла крышку. Сердце мое пропустило удар. Внутри, на почти истлевшей от времени ткани, лежал черный с мерцающими прожилками обсидиановый нож. Его зазубренное лезвие блестело, отражая блики пламени, а с каменной рукояти на меня смотрело искусно вырезанное лицо.

– Это ритуальное оружие мы хранили столетиями, – сказала Ирида, – с тех пор, как нам стало известно о пророчестве. Этот кинжал вобрал в себя силу самого Гедона и наполнен благословением богов. Теперь он твой. Используй его, когда придет час. А это. – Она вынула из кармана глянцевый плотный листок со странным запахом. – Орланд Эвкали. Хорошенько запомни его лицо.

Я чуть не вскрикнула от испуга. Рисунок выглядел настолько живым, что я на секунду подумала, будто внутри этого прямоугольника настоящий человек. Но картинка была плоской. Я даже провела по ней пальцами, чтобы проверить.

– У него синие волосы? – спросила я почему-то шепотом.

– И белая кожа, – сказала Кари-Кари, встряв между нами. На возмущенный взгляд Первой она вскинулась: – Что? Я еще ни разу его не видела. Все видели, а я не видела. Я теперь тоже старшая, мне можно.

– Что ж, и ты смотри, – не стала возражать Ирида и продолжила светить нам факелом.

– Он такой молодой! – удивилась Кари-Кари. – Или это старый портрет?

– Ему двадцать два года сейчас. Он вступил в должность в девятнадцать.

– Младше меня! И некрасивый совсем! – фыркнула Кари-Кари. – Ты говорила, в Отделенном мире даже от одного его лица люди становятся счастливее, когда его всем показывают. А у него кожа такая белая, как будто его в глине катали. А одежда-то! Как будто ночное небо на себя надел. А что это у него на глазах? Что за стекляшки на цепочках? Это украшение?

– Очки, – терпеливо объяснила Ирида скорее мне, чем Кари-Кари. – У некоторых людей в Отделенном мире плохое зрение. И им нужны очки, чтобы видеть хорошо.

Из всех мужчин, которых я знала, Орланд был больше всего похож на Лихана, и то лишь одной крохотной черточкой – взглядом. Он был спокойный, охлаждающий, но цвет глаз я разглядеть не смогла – свет факела искажал оттенки.

Я внимательно смотрела на бледное лицо с выраженным подбородком, на светлые глаза за прямоугольными стекляшками, кажется, все-таки серые, на блестящие темно-синие волосы, зачесанные на боковой пробор, на диковинную одежду, на треугольник родинок – над правым глазом, под левым глазом и над губой – на руки с длинными пальцами, на странный золотой браслет с синим кругом посередине, на заполненные мелкими буквами листы на столе. Но пристальней всего я смотрела на шею и грудь Орланда Эвкали. Туда, куда собиралась вонзить кинжал.

Хонди. Интермедия

Каждый вечер мы собираемся под Древом Виты. Это самое старое дерево в нашем лесу и такое огромное, что его не могут обхватить даже семеро взрослых мужчин. Обычно к нему нас ведет Нори – младшая говорящая. Ей с нами нелегко, потому что мы как стая бешеных лемуров, особенно когда скачем по веткам.

– Спускайтесь по лестницам! – требует Нори.

Она так кричит, что аж розовеет, а ей не очень-то легко порозоветь с такой смуглой кожей. Но голос у нее высокий и совсем не страшный. И она никогда не шлепает нас изо всех сил. Поэтому мы весело скачем по веткам баньяна, спускаясь с хижин.

Главная обитель готовится к сезону путешествий. В это время молодые говорящие ищут себе пару, чтобы сделать с ней таких же, как мы, бешеных лемуров. Поэтому я слышу «тук-тук-тук» со всех сторон – это строят новые жилища.