Обаятельная Вера

А Марков? В работе он честен и не боится правды. Но как ведет себя в личной жизни? Какие бы усилия ни прилагали институтские охотницы, а получить информацию о «контактах и связях» нового проректора не удалось.

Вполне может статься, Илья Владимирович с удовольствием пудрит мозги всем желающим женщинам. Это так выгодно: обилие на-все-готовых-поклонниц повышает самооценку. Кроме того, на влюбленных девушках и женщинах можно прекрасно ездить.

Можно предположить (теоретически), что одна из них – секретарша ректора. Неплохо попадать на прием вне очереди и получать отметку «срочно» на все свои документы. А другая, скажем, библиотекарь. И она по первому зову бросит свои дела, займется поиском нужной литературы. А третья – проректор по хозяйственной части, и тебе одному во всем институте не приходится слезно выпрашивать реактивы. А четвертая – студентка, которая отлично моет полы и готовит, а пятая – талантливая коллега, которая только и ждет твоих поручений, а шестая, седьмая, восьмая… И вовсе не обязательно с ними со всеми вступать в близкие отношения. Достаточно мило улыбаться, держать на коротком поводке. Женщины – в поисках любви и тепла – становятся слишком доверчивыми.

Нарисованная воображением картина заставила Веру Александровну встрепенуться. Глупость! Марков другой. Или она в свои сорок лет совершенно не знает жизни.

Неоднократно ведь убеждалась: благородный и ответственный в профессиональном отношении человек не может в вопросах иного рода вдруг оказаться бесчестным. И, напротив, тот, кто беспорядочен в личной жизни, как правило, так же ведет себя и в делах: ему ничего не стоит обмануть и предать в собственных интересах. А это не похоже на Маркова.

То, что при огромном количестве влюбленных женщин Илья Владимирович, как утверждают институтские сплетни, до сих пор один – объяснимо. Обжегся на первом браке, говорят, был женат на богатой и неуравновешенной даме – и боится теперь «в тихий омут».

Его взгляды на жизнь, его стремление к справедливости казались Вере не просто близкими – они словно были взяты из ее собственной головы. Будь она мужчиной, точно так же вела бы себя и действовала теми же методами. Только, к сожалению, она родилась женщиной. С одним явным отличием от представителей рода мужского – неподконтрольной жаждой любви, которой всемогущий Господь Бог, злой шутник, наделил весь слабый пол. И это, наверное, было единственным, чего Вера всю свою жизнь не могла ему простить.

Из-за матери.

Лида была юной девочкой, красавицей студенткой второго курса, когда вышла замуж за отца Веры – уже профессора, известного и уважаемого в университете человека. Девушке было лестно, что такой мужчина обратил внимание на нее. Брак с ним сулил шикарную жизнь: квартиру в центре города, статус, уверенность. А Александр Иванович действительно полюбил – страстно и на всю жизнь.

Родня матери – девушки с рабочих окраин – тут же бросилась уговаривать ее принять предложение. Такой шанс дается в жизни лишь раз! Такой мужчина – счастливый билет, за который многие борются и воюют годами. А он достался ей даром, совсем без усилий. Поэтому и не ценит!

Лида оценила, да так и не смогла полюбить. Хотя, наверное, тогда ей это не казалось таким уж важным. Настоящий мужчина – вот основа основ! А Александр Иванович был настоящим: внимательным, заботливым, щедрым. Ради Лидочки готов был на все.

В общем, свадьбу сыграли. Лида в белом кружевном платье – профессор специально возил ее за нарядом в Москву – с холодным взглядом и улыбкой послушной девочки на губах. И сияющий от счастья Александр Иванович – в солидном черном костюме, при бабочке. На всех фотографиях видно, как он тянется к ней: трепетно обнимает, держит за руку или нежно прижимает к себе. А Лидочка отстраняется едва уловимо.

Вера родилась через год после свадьбы. Бабушка – Лидина мать, – воспользовавшись ситуацией, перебралась жить к молодым из своих трущоб: «Дочке учиться надо, нельзя пропускать занятия из-за ребенка!»

Одним словом, Вера свою маму видела редко. В университете Лидочка пропадала до поздней ночи – после занятий шла в библиотеку или в студенческий клуб: организовывала концерты, готовилась к выступлениям. Александр Иванович всегда и во всем поддерживал молодую жену: студенческие годы даются лишь раз, нельзя запираться в четырех стенах. Тем более о ребенке было кому позаботиться.

Самые яркие воспоминания о матери у Веры остались такие: ей пять лет, бабушка легла в больницу на операцию, а Лида сидит в детской комнате на кровати с учебником и тетрадями. Лицо у нее недовольное: брови нахмурены, лоб сморщен.

– Мамочка, я пить хочу, – попросила Вера тихо: отец, уходя на работу, предупредил дочку, что маме мешать нельзя. Обещал, что она побудет рядом, но развлекать не станет – у нее в школе комиссия, скоро открытый урок.

Лида молча встала и принесла в чашке воды. Вера снова занялась игрушками, которые разложила на своем детском столике, но очень скоро ей стало скучно.

– Давай поиграем, – робко предложила она.

Лида только фыркнула в ответ.

– Когда будем обедать? – спросила девочка, заходя с другой стороны. Как ей хотелось тогда, чтобы мама хотя бы ответила! Чтобы вместе пойти в кухню, как с бабушкой, Вера бы накрыла на стол – поставила две тарелки, достала ложки, а мама пока подогрела борщ и котлеты. Хорошо, бабушка до больницы успела приготовить еды на целую неделю. А то сидели бы все голодные.

Лида снова, не произнося ни слова, пошла в кухню и тут же вернулась с полной тарелкой. Смела тонкой рукой Верины вещи с детского столика и поставила перед девочкой суп. Малышка поболтала ложкой борщ, в котором плавали желтые твердые кружочки жира. Потом потрогала тарелку – та была ледяной. Стало так обидно, что слезы сами собой покатились из глаз.

– Ешь! – услышав всхлипы, сказала Лида.

– Не буду, – пробормотала Вера, – суп холодный.

– Ешь!

– Не буду!

Мать снова встала и забрала у дочери тарелку. «Надо было делать аборт!» – выплюнула со злостью и вышла из комнаты. Вера тогда ничего не поняла, но запомнила это странное сочетание звуков.

Из кухни Лида уже не вернулась – было слышно, как открылась и закрылась дверь в кабинете отца. Ей было неуютно рядом со дочерью, Вера ей мешала.

Очень скоро девочка устала от обиды, перебралась в кровать и проспала до самого вечера. Открыла глаза и увидела папу.

– Малыш, как дела? – Родное лицо озарялось улыбкой, а в глазах плясали счастливые огоньки.

– Хорошо, – ответила малышка и улыбнулась.

– Я голодный, как лев, – он сделал страшное лицо и зарычал, – пойдем на охоту?

– Да! – Она засмеялась.

Прекрасно, что дети быстро забывают о прошлом. Можно себе представить, какими злыми вырастали бы люди, если бы помнили все детские огорчения. Ведь взрослые так редко думают о чувствах детей.

Вера тоже о многом забыла: ее маленький мир вращался по заведенному кругу. В нем были любящий папа, заботливая бабушка. Появилась школа, друзья. Музыка. Танцы. Бассейн. Ее загружали так, что домой она приходила лишь поздно вечером: лишь спустя годы Вера поняла, что делалось это специально. Лиду по-прежнему раздражало ее присутствие.

Гром грянул, едва девочке исполнилось девять. Даже загруженная собственными делами и учебой, она вдруг почувствовала, что дома происходит страшное. Отец, которому все эти годы удавалось сглаживать и скрывать невыносимый характер жены, больше не имел никакой власти над ситуацией. Лида окончательно озлобилась и замкнулась в себе. Она с каждым днем все больше худела, под глазами легли черные круги. Сил работать в школе у нее уже не было, и Александр Иванович настоял на том, чтобы она уволилась.

Начал водить Лиду по врачам, пытаясь спасти. Все произносили непонятное слово «депрессия». Отец с бабушкой долго шептались по вечерам в кухне и никак не могли понять, в чем же причина: ни жизненных потрясений, ни стресса или несчастий. Наоборот, устроенная комфортная жизнь!

Последовать советам докторов было, на их взгляд, немыслимо: изменить образ жизни или родить второго ребенка. Про образ жизни отец с бабушкой гадали каждый вечер: что делать? Отвезти Лиду к морю? Отправить ее в путешествия? Но она даже не выходит из дома, от всего отказывается! А на вопрос бабушки о ребенке папа только безнадежно махал рукой. Так, словно это было не проще, чем, скажем, слетать на Марс.

– Ей даже Верочка не нужна, – сказал папа однажды шепотом.

– Господи, – тяжело вздохнула бабушка, – в кого наша Лидка такая? И мне все время одно и то же твердит: «надо было аборт», «надо было аборт».

– Тише, – цыкнул на тещу отец, – вдруг Верочка проснулась.

Он шумно отодвинул табурет и пошел в детскую, а Вера чудом успела добежать до кровати, чтобы спрятаться под одеяло, притворившись спящей. Но слово «аборт» теперь уже засело, как гвоздь, в ее голове.

Однажды Вера вернулась из школы раньше обычного – учитель рисования заболел, и последний урок отменили. Она позвонила в дверь, но никто не открыл. Понятно, что папа в университете. Но куда могли подеваться бабушка с мамой?!

Вера открыла дверь своим ключом, который всегда был в портфеле «на всякий случай», и вошла.

В квартире оказалось подозрительно тихо. В кухне – никого, в гостиной – тоже. Она вошла в свою комнату, бросила портфель и решила, что свободные два часа до музыкальной школы можно почитать. Все книги хранились в кабинете Александра Ивановича – в высоченных, до потолка, книжных шкафах со стеклянными дверцами. Он никогда ничего не запирал, только убирал на самые верхние полки те издания, которые не должны были, по его мнению, попасться на глаза Вере. Но она-то знала, что за занавеской стоит стремянка, а уж с ее помощью можно добраться хоть до потолка! И пока дома никого нет – самое время.

Девочка уверенно распахнула дверь кабинета. Стремянка почему-то валялась прямо посередине комнаты, а с потолка свисало длинное Лидино платье. Она подняла голову и тут увидела ее саму – лицо мамы с вывалившимся синим языком и вытаращенными глазами было повернуто прямо к ней.

Вера широко распахнула рот в безмолвном крике и повалилась без сознания на пол…

С той минуты она замолчала. Ни одно слово не могло сорваться с непослушных Вериных губ. А ведь она хотела, пыталась. Открывала рот и шамкала, как немая, заливаясь слезами. Она стала похожа на невыносимо живучую рыбу, которую навсегда вытащили из воды.

Папа с бабушкой не сразу заметили, что происходит: были слишком заняты Лидой. И только на четвертый день – после похорон и поминок – отец понял, что дочь не может говорить.

И снова началась больничная круговерть – врачи, лучшие специалисты, неврологи, отоларингологи, терапевты. К кому только из детских логопедов ее не возили – в городе таких не осталось. Целых пять лет никто не мог вытянуть из Веры ни единого слова. Она была совершенно нормальным ребенком: все слышала и понимала. В речевом аппарате, сколько ни обследовали, никаких нарушений найти не смогли. Девочка просто молчала, и все.

Даже учителя в школе к ней приспособились: никогда не вызывали к доске, давали только письменные задания.