Вкус неба

После уроков Дарья подолгу бродила по центру Москвы, только ради того, чтобы не возвращаться домой. А придя поздно вечером, сразу ложилась спать, даже не думая о домашних заданиях.

– Дашка? – шепот соседки по парте заставил ее оторваться от тяжелых мыслей.

– Что?

– Слушай, я тебя хотела спросить… – Алла в нерешительности умолкла.

– Спрашивай, – Даша пожала плечами.

– У меня тут день рождения в пятницу, все такое. Хочу пригласить друзей.

– Если ты про меня, – Даша обрадовалась возможности не быть одной, – то спасибо! Приду.

– Ну, про тебя, конечно, тоже, – Аллочка слегка покраснела, – но у меня еще вопрос с местом не решен. Дома родители, все такое…

– А у меня, – Даша не задумалась даже на секунду, – родителей нет. Хочешь – давай ко мне.

– Дашка!!! – Алла от счастья запрыгала на стуле и захлопала в ладоши.

– Малышева, – одернула ее учительница, – откуда столько радости?! А ну-ка, давай к доске.

В пятницу, не переставая ругать дуру физичку за несправедливую двойку, да еще в журнал, Алла нарезала на Дашиной кухне салаты. Гости должны были подтянуться к пяти, и времени оставалось катастрофически мало.

– Алл, – крикнула Даша из комнаты, где пыталась накрыть на стол, – а сколько у тебя человек будет?

– Ну, – та на секунду замялась, – где-то пятнадцать…

– Да-а?! – изумленная Даша появилась в проеме двери. – Тогда придется стулья у соседей занимать. Где же мы все уместимся?

– Не надо стулья! – Алла отмахнулась. – Для начала как-нибудь втиснемся, выпьем, все такое. А потом уже будет все равно.

К Дашиному удивлению, «все равно» стало чересчур быстро. Гости набежали за полчаса – и все с бутылками вместо подарков, как приказала хозяйка торжества. В результате на столе выстроилась внушительная баратея спиртного. Первую рюмку – стакан, чашку, кружку, кому что досталось – выпили шумно и стоя. Вторую тоже. А потом народ начал разбредаться: кто в кухню, кто в коридор, кто на лестничную площадку.

– Алл, а это кто? – Даша с изумлением обнаружила длинноволосого юношу с сигарой в зубах на собственном письменном столе.

– Этот? – Алла бесцеремонно ткнула в молодого человека пальцем. – Джон, поэт. А еще – бабник и разгильдяй.

– Что, настоящий? – Даша искренне удивилась. С тех пор как единственно известный ей представитель писательской профессии бесследно исчез из ее жизни, с живыми литераторами она не встречалась.

– Еще какой! Бросается на все, что движется!

– Да я не про то, – Даша покраснела, – он что, действительно пишет?

– Не знаю, – Алла подняла свой бокал, – я стихов не читаю. Но в Литинституте вроде бы учится.

Гости пили много и слаженно, заняв все свободные плоскости, на которых могла разместиться хотя бы одна пятая точка. Когда Даша в полупьяном приступе исследовательского любопытства попыталась всех пересчитать, у нее получилось тридцать человек. Пересчитав раз пять, она успокоила себя тем, что от выпитого у нее, наверное, просто двоится в глазах. И послушно потащилась за Алкой в кухню – курить первую в своей жизни сигарету.

Потом были танцы, если так можно назвать скованное шевеление рук, ног и бедер в невероятной тесноте, когда каждое движение непременно соединяется в единое па с движением соседа или соседки. Потом песни в подъезде под гитару, до тех пор, пока из квартиры напротив не вышел мужик, почему-то с кувалдой. Только благодаря появлению кувалды гости догадались, что, наверное, уже слишком поздно – часть засобиралась домой, часть отползла обратно в квартиру. После этого Даша ровным счетом ничего не помнила: последним относительно достоверным ощущением было то, что она все-таки не забыла запереть на ночь дверь.

Следующий день начался с разрывающей мозг головной боли, сквозь которую она слышала непрерывный шум льющейся воды. Даша хотела пойти проверить, что там течет, но едва нашла в себе силы, чтобы подняться с кровати. Держась за стену, она стала пробираться в ванную комнату. Встала под душ, вымыла волосы, почистила зубы. Голова продолжала гудеть. Только выйдя из ванной в халате, она вспомнила, что ей слышался в кухне шум воды. С трудом, превозмогая желание упасть на кровать и снова уснуть, Даша поплелась в кухню: не хватало только сломанного крана и залитых по самые потолки соседей.

Она открыла хлипкую кухонную дверь и замерла: спиной к ней у раковины стоял вчерашний длинноволосый тип в истертых джинсах и мыл посуду.

– А, – обернулся на скрип двери поэт, – хозяйка проснулась.

Он тут же выключил кран и вытер руки кухонным полотенцем. Подошел к Даше и, к невероятному ее смущению, ласково взял под локоть. Усадил за стол.

– Лечиться будем? – сочувственно спросил он.

– Нет, – Даша не поняла вопроса, но на всякий случай отказалась.

– Да ладно тебе, – поэт подошел к холодильнику и открыл дверцу, – сейчас обязательно надо.

Он извлек из недр пижонского белого исполина – Василий Иванович купил, когда переехал к ним с мамой, – запотевшую бутылку пива. Поставил перед Дашей на стол. Сходил за стаканом и сел напротив.

– Вот что, – он открыл крышку и, наполнив стакан, подождал, пока пена осядет, снова долил, – ты это пьешь, голова у тебя проходит, и потом делай что хочешь. А я домою посуду и пойду в общагу.

– По-моему, – Даша с опаской посмотрела на стакан: после вчерашнего мысль о спиртном не вызывала у нее ничего, кроме омерзения, – это алкоголизм.

– Сейчас ни о чем не думай, – Джон поднял стакан и поднес к ее губам, – потом пофилософствуешь.

Морщась, она выпила: Джон держал перед ней стакан до тех пор, пока тот не опустел до последней капли. Вопреки ожиданиям никакого облегчения эти манипуляции не принесли – только вернулся противный горький привкус во рту, уже было исчезнувший после зубной пасты.

– Ну, как? – с интересом спросил он.

– Не знаю, – Даша пожала плечами, – кажется, лучше.

– Вот и прекрасно! – Он выбросил пустую бутылку и вернулся на свой пост у раковины. – Иди теперь, дальше спи. Я скоро уйду.

Даша смущенно поправила на неприметной груди халат и вышла из кухни. Джон на нее даже не обернулся.

Она прошла в комнату, сняла с постели покрывало и легла. Ей действительно хотелось уснуть, но не получалось. Она все думала, что будет делать этот Джон: действительно просто уйдет, захлопнув за собой дверь, или придет к ней? И что будет делать она, если он вдруг появится в комнате? Даша лежала на животе, открыв глаза, и настороженно прислушивалась к звукам в кухне. Вода уже перестала течь, теперь мелодично позвякивала посуда – видимо, гость расставлял ее по местам, стараясь особенно не шуметь. Потом скрипнула кухонная дверь – Даша замерла, ожидая, куда он пойдет: в ее комнату или к выходу из квартиры.

Она так разнервничалась, кровь с такой силой стучала в висках, что в какой-то момент слух отказал. А потом не услышала – почувствовала, что Джон зашел к ней. Даша моментально закрыла глаза и постаралась дышать ровнее, притворяясь, что спит. Поэт подошел к кровати, осторожно присел на самый краешек – она замерла от ужаса – и стал едва ощутимо целовать ее в обнаженную воробьиную шею.

В общагу он уже не вернулся, а через полгода они поженились. Анна Морозова рвала и метала, познакомившись с зятем, но Даша была этому только рада. Даже прописала мужа в квартире матери назло. Новоявленный супруг – по паспорту Иван Баранов, а для собратьев по перу Джон – быстро освоился в Дашиной жизни. Пристроил ее зарабатывать деньги в агентство переводов, благо английский язык она знала в совершенстве, а поступать в авиационный колледж в связи с замужеством передумала, и всецело отдался творчеству.

Даже сейчас, спустя много лет, Даша не могла сказать, любила ли она мужа. Ее привлекала в нем неординарность, способность творить. Он спас ее от одиночества. В конце концов, Джон был первым мужчиной в ее жизни. И за это она, брошенная всеми, была ему благодарна. До того момента, пока он не начал с неистовым упорством ломать Дашину жизнь.

Иван Баранов уже закончил Литинститут, а ни одно из его стихотворений так и не вышло в печати. Об издании сборника речи тоже не шло: пороги всех мыслимых и немыслимых издательств были обиты еще во время учебы. Целыми днями Джон лежал на кровати, глядя в потолок, не пытаясь даже искать работу – никем, кроме поэта, он себя в жизни не видел, – и пил. Поначалу Даша его жалела. Делала все, чтобы он ожил. Сама бегала по газетам и издательствам с его стихами, зарабатывала деньги, занималась хозяйством. А пока она крутилась как белка в колесе и выматывалась к вечеру до помутнения разума, Джон медленно спивался от безделья и мазохистской тоски. Не прошло и года, как из дома начали пропадать вещи, а на худеньком Дашином теле то и дело появлялись обидные синяки. Она терпела, думала, что как-нибудь все исправится, пройдет Ванина депрессия. Но с каждым днем становилось лишь хуже. Даша уже боялась жить с ним в одной квартире.

Собрав волю в кулак, она приняла единственно верное решение: развестись. В тот момент Дарья еще не знала, что именно ее судьба обяжет выплачивать мужу компенсацию за творческие неудачи.

Глава 4

Дарья подала на развод. Детей у них с Иваном не было, совместно нажитого имущества, кроме батареи пустых бутылок из-под водки, тоже. Так что вся процедура, даже несмотря на отказ Джона развестись, должна была пройти безболезненно. Пусть вызовут в суд второй, третий раз, пусть дадут несколько месяцев на размышление: обо всех этих механизмах государственного регулирования института никчемных браков Даша уже знала. На ее решении развестись с человеком, который тонет сам и тянет ее на дно, это не скажется. Рано или поздно их все равно разведут, а Даша заранее запаслась терпением.

Только вот дело приняло неожиданный оборот. На заседании суда вдруг выяснилось, что квартира, которую оставила Даше мать, является совместно нажитым имуществом Морозовой и Баранова. Приватизирована она была уже в браке. Благородный супруг моментально согласился дать жене развод по законам государства российского, с разделом имущества пятьдесят на пятьдесят. И Даша, умолив судью отложить решение на месяц и обливаясь холодным потом, помчалась в агентство недвижимости.